- Ну вот, - сказал Ротру г-же де Рамбуйе, - вы пытаетесь вспомнить, на фронтисписе какой поэмы, в заголовке какой трагедии читали это имя. Никакой, госпожа маркиза; оно вписано пока лишь в заголовок комедии, которой этот добрый товарищ, приехавший вчера из Руана, решил этой ночью оплатить мое гостеприимство. Завтра я отведу его в Бургундский отель и представлю Мондори, а через месяц мы будем ему аплодировать.
Молодой человек поднял глаза к небу с видом поэта, говорящего: "Дай-то Бог!"
Гости стали подходить ближе к двум друзьям. Особое любопытство проявила госпожа принцесса: постоянно жаждавшая восхвалений, она в любом поэте видела панегириста своей начинающей блекнуть красоте. Она велела подкатить свое кресло к группе, образовывавшейся вокруг Ротру и его товарища, в то время как мужчины - и прежде всего поэты - с высокомерием оставались на месте.
- А можно узнать, господин Корнель, - спросила принцесса, - как называется ваша комедия?
Корнель обернулся на этот вопрос, заданный слегка надменным тоном. Пока он поворачивался, Ротру успел ему кое-что шепнуть.
- Она называется "Мелита", - ответил Корнель, - если, однако, ваше высочество не удостоит окрестить ее более удачным именем.
- Мелита, Мелита… - повторила принцесса, - нет, оставим так. Мелита - это очаровательно, особенно если фабула соответствует имени.
- Но самое очаровательное, госпожа принцесса, - сказал Ротру, - что фабула не придумана, это действительная история.
- Как действительная история? - изумилась мадемуазель Поле. - Значит, содержание пьесы чистая правда?
- Послушай, расскажи-ка дамам эту историю, шалопай, - обратился Ротру к своему товарищу.
Тот покраснел до ушей. Никто не был меньше похож на шалопая, чем он.
- Остается узнать, можно ли пересказать эту историю в прозе, - сказала г-жа де Комбале, заранее закрывая лицо веером на случай, если Корнель вздумает рассказывать.
- Я предпочел бы, - робко сказал тот, - прочесть несколько стихов из комедии, чем рассказывать ее содержание.
- Ну, - сказал Ротру, - я вижу, ты затрудняешься проявить галантность. Так я сам в двух словах расскажу вам эту историю. Но хвалить моего друга не надо, ибо история истинная и он, будучи ее героем, не может приписать себе даже честь выдумки. Вообразите, сударыни, что один друг этого распутника…
- Ротру, Ротру… - попытался перебить его Корнель.
- Я буду говорить, как бы меня ни прерывали, - продолжал Ротру. - Вообразите, что один друг этого распутника, собиравшийся жениться на очаровательной девице, ввел его в почтенный руанский дом, где все готово к свадьбе. Что, по-вашему, делает господин Корнель? Ждет, пока свадьба состоится, и довольствуется пока ролью шафера, рассчитывая позже… вы понимаете, не так ли?
- Господин Ротру! - воскликнула г-жа де Комбале, натягивая свой кармелитский чепец на самые глаза.
- Рассчитывая позже сделать что? - с надменным видом переспросила мадемуазель де Скюдери. - Если остальные поняли, то должна сказать, господин де Ротру, что я не поняла.
- Надеюсь, что так, прекрасная Сафо (это было имя, данное мадемуазель де Скюдери в "Словаре жеманниц"). Я говорю для его преосвященства епископа Грасского и мадемуазель Поле; они поняли, не так ли?
Мадемуазель Поле с вызывающей грацией слегка ударила Ротру веером по пальцам и произнесла:
- Продолжайте, повеса, чем скорее вы закончите, тем лучше.
- Да, ad eventum festina, как учит Гораций. Так вот, господин Корнель, будучи поэтом, последовал советам друга Мецената. Он не дает себе труда ждать: возвращается к девице один, штурмует крепость, по-видимому не называвшуюся верностью, и на развалинах счастья своего друга строит свое собственное. Оно, похоже, настолько велико, что из груди этого господина внезапно хлынул источник поэзии - тот самый, в коем утоляют жажду Пегас и девять девственниц, именуемых музами.
- Подождите минутку, - сказала госпожа принцесса, - чтобы Иппокрена нашла себе пристанище в сердце прокурорского писца - это поистине невероятно.
- Пока не доказано обратное, не так ли, госпожа принцесса? Это доказательство мой друг Корнель вам предоставит.
- Счастливица! - сказала мадемуазель Поле. - Если комедия господина Корнеля будет иметь успех, какой ей предсказывает господин де Ротру, эту даму ждет бессмертие.
- Да, - по обыкновению, сухо отозвалась мадемуазель де Скюдери, - но я сомневаюсь, что в течение этого бессмертия, пусть оно будет даже таким долгим, как у Кумской сивиллы, подобная известность сможет доставить ей мужа.
- А почему вы считаете, Боже мой, - вмешалась мадемуазель Поле, - что такое большое несчастье остаться в девицах, разумеется если ты красива? Спросите у госпожи де Комбале, такая ли большая радость замужество?
Госпожа де Комбале ограничилась тем, что вздохнула, подняла глаза к небу и грустно покачала головой.
- Но при всем этом, - сказала госпожа принцесса, - господин Корнель предложил нам прочесть стихи из своей комедии.
- О, это он готов сделать, - отозвался Ротру. - Просить стихи у поэта - все равно, что просить воду у источника. Начинай, Корнель!
Корнель покраснел, что-то пробормотал, приложил руку ко лбу и голосом, казалось созданным для трагедии, а не для комедии, прочел следующие стихи:
Призна́юсь, друг: моя болезнь неизлечима;
Лекарство есть - ко мне оно неприменимо!
Покинув гордую, я был бы только прав -
Пусть тешит на других высокомерный нрав.
Но сердцем и умом моим она владеет,
С Мелитой рядом я - уста мои немеют
И тщетно жажду я в разлуке с ней найти
Свободы краткий миг, чтоб душу отвести.
О иго сладкое единственного взгляда -
И снова скован я, иных цепей не надо!
И бедный разум мой так сладко ослеплен:
Болезнь мила ему, бежит леченья он.
В глазах Мелиты есть особенная сила -
Она угасшую надежду оживила,
Смирила в сердце гнев, кипящий через край,
И говорит любви: "Борись, не уступай!"
Но, в душу мне слова отрадные роняя,
Обман пленительный лишь пламя раздувает
И не дает того, что обещает дать,
И обречен я вновь томиться и страдать.
В заветный день краса бессмертной Афродиты
Посрамлена была рождением Мелиты;
С небес хариты к ней спешат наперебой.
Играть зовут ее почтительно с собой.
Любовь же, не посмев на большее решиться,
В само́м ее лице сумела поселиться.
Два или три раза раздавался одобрительный шепот: стихи доказывали, что чистейший "язык Феба", столь модный в парижском обществе, проник и в провинциальные салоны и что светлые умы есть не только в особняке Рамбуйе и на Королевской площади. Но как только прозвучала последняя строка
В само́м ее лице решила поселиться,
г-жа де Рамбуйе подала сигнал к громким восхвалениям. Лишь несколько мужчин, в том числе младший из братьев Монтозье, в знак протеста промолчали.
Но поэт не заметил этого и, опьяненный аплодисментами, которых удостоил его цвет духовной жизни Парижа, поклонившись, сказал:
- Далее следует сонет к Мелите; читать ли его?
- Да, да, да! - одновременно закричали госпожа принцесса, г-жа де Рамбуйе, красавица Жюли, мадемуазель Поле и все, для кого образцом был вкус хозяйки дома.
Корнель продолжал:
Прекрасней глаз Мелиты нет во всей вселенной,
Нет тверже верности, что мне судьбой дана;
Мой пыл, ее лицо пребудут неизменны:
Ведь то же я в любви, что в красоте она.О сердце, что тебе предложит новизна?
Для стрел любых теперь ты неприкосновенно;
И пусть любимая в жестокости сильна -
Не сгинет преданность от строгости надменной.Я знаю, неспроста пожар сердечный мой
Встречает у нее лишь холод ледяной,
И я, хоть нелюбим, но от любви сгораю:Достались - из того, что боги нам сполна
Давали на двоих, в сей мир нас посылая, -
Ей все достоинства, а мне любовь одна.
В те времена сонеты вызывали наибольший душевный подъем по сравнению с другими поэтическими произведениями, хотя еще не были сказаны слова Буало (ему предстояло родиться лишь восемь лет спустя):
Безукоризненный сонет поэмы стоит.
Сонет Корнеля, признанный безукоризненным (особенно женщинами), был встречен бурными аплодисментами; даже мадемуазель де Скюдери соблаговолила слегка похлопать.
Ротру, чье верное сердце было полно нежной преданности другу, больше всех радовался триумфу своего друга и был просто на верху блаженства.
- Действительно, господин де Ротру, - сказала госпожа принцесса, - вы были правы относительно вашего друга: этого молодого человека стоит поддержать.
- Если вы так думаете, госпожа принцесса, то не смогли бы вы через его высочество господина принца найти для него какое-нибудь скромное место, - ответил Ротру, понижая голос с таким расчетом, чтобы его могла услышать только г-жа де Конде, - средств у него нет, и, согласитесь, будет досадно, если из-за нехватки нескольких экю такой великолепный гений не разовьется.