Обозревая в "Нашей ниве" белорусскую художественную литературу за 1910 год, Богданович писал о себе: "Что касается Богдановича, то в нем незаметно быстрого развития, хотя особенности его таланта выступают уже довольно ясно. Это поэт-живописец. Слабый как лирик, он все свое внимание обращает на образность содержания стихов и вместе с тем заботится о его насыщенности, надеясь придать им этим особую силу…" Однако, говорится в авторецензии, это иногда приводит к тому, что стихи "вместо картины дают какой-то обрывок ее". Отметив "довольно широкий круг тем в этих стихах и бледность языка", критик утверждает, что пока еще трудно сказать, "чего стоит эта работа".
Строгость подхода, суровость оценок объясняются не только требовательностью и скромностью поэта. Богдановичу в высокой степени была свойственна способность анализировать сделанное, искать новые пути не ощупью, а сознательно. Ему важно выяснить главное - "чего стоит эта работа", выяснить для самого себя. Поэтому он говорит лишь о задаче, которую себе ставил, - достичь живописности картины, сжатости и выразительности образа. Высказанное им неудовлетворение относится не столько к себе, сколько к ограниченности перспектив, которые открывают подобного рода поиски.
Спустя несколько лет, уже будучи сложившимся поэтом, Богданович по-другому оценивал свою работу: он говорил о расширении круга тем белорусской поэзии. Расстояние между этими двумя авторецензиями очень велико - между ними лежит сложный путь развития писателя, шедшего от живописности к "расширению круга тем", от внешнего иногда увлечения фольклором к глубокому постижению склада "национальной души" народа, от решения формальных задач к раскрытию сложнейших движений человеческого сердца, оттенков человеческой мысли.
Зрелую поэзию Богдановича отличает большой диапазон тем и жанров. Это связано с широким кругом творческих интересов, художественных исканий поэта и с необычайной интенсивностью внутренней жизни героя его лирики.
Одно из самых сильных чувств, владеющих лирическим героем, - тоска по своей далекой родине. "О бедной, далекой своей стороне" вспоминает он, увидев во ржи синюю головку василька ("На чужбине"). "Бедная" сторона притягивает к себе героя - она источник "живой воды" ("Давно уж телом я хвораю…"). Но образ родной земли неотделим в поэзии Богдановича от образа белорусского мужика. Ему земля не мать, а мачеха:
Спи, бедняга! Только гроб тебе достался,
Гроб один - труду бессонному цена.
Всю-то жизнь свою с Землею ты тягался -
Час пришел, и вот - осилила она!("Над могилой мужика")
Горькие ноты часто звучат в гражданской лирике Богдановича, но это не горечь безнадежности. Наследнику Богушевича, современнику Тетки, Купалы, Коласа был знаком путь борьбы. Как и многие другие белорусские поэты, Богданович, вступая в литературу, опубликовал своего рода поэтическую декларацию - аллегорию "Музыкант". Он изложил здесь свои взгляды на роль и назначение искусства. Жил на свете музыкант. "Много ходил он по земле и все играл на скрипке. И плакала в его руках скрипка, и такая была в его музыке тоска, что за сердце хватала!.. Плачет скрипка, льют люди слезы, а музыкант стоит и выводит еще жалобней, еще тоскливей. И болело сердце, и подступали к глазам слезы…".
Но бывало и по-другому: "Музыкант будто вырастал в глазах людей, и тогда играл сильно, звучно: гудят струны… бас, как гром, гудит и грозно будит ото сна, зовет народ. И люди поднимали склоненные головы, и гневом великим блестели их очи. Тогда бледнели и тряслись как в лихорадке, и прятались со страху, будто гадюки, все обидчики народа. Много их хотело купить у музыканта скрипку его, но он не продал ее никому. И продолжал он ходить среди бедного люда и музыкой своей будил от тяжкого сна".
Аллегория была напечатана в июле 1907 года, вскоре после "третьеиюньского переворота", когда роспуск Второй государственной думы ознаменовал поражение революции. В концовке аллегории изображено торжество реакции: "злые и сильные люди" бросили музыканта в тюрьму, погубили его, "скрипка разбилась". Но, говорит автор, "память о музыканте не пропала вместе с ним. Из того народа, которому он когда-то играл, выйдут десятки новых музыкантов и музыкой своей станут будить людей, звать к свету, правде, братству и свободе".
Смысл иносказания весьма прозрачен: автор выражает надежду, что торжество реакции - временное, что появятся новые поколения борцов за свободу. Он видит высокое назначение поэта в том, чтобы будить народ, гневной песней поднимать массы на борьбу против угнетения. Так, в первом же своем литературном выступлении Богданович заявил о верности традициям революционно-демократической поэзии. Об ориентации на эти традиции свидетельствуют и аллегория "Апокриф", и стихотворения поэта разных лет. Написанное в 1910 году стихотворение "Дождик в поле, и холод, и мгла…" развивает тему гражданского долга поэта:
…Сжала сердце мне песня ночная,
Пусть же ветер опять запевает,
Пусть поет средь родимой земли
И разбудит в сердцах наших стыд,
Чтоб на битву с неправдою шли
Те, в ком совесть сегодня не спит.
Долю черную ночь не укроет,
Если выльется слово живое!
Говоря о связи Богдановича с революционно-демократическими силами белорусской литературы, следует заметить, что буржуазно-националистическая критика настойчиво зачисляла его по ведомству "чистой" поэзии. Как известно, редакция "Нашей нивы" была неоднородной по своему составу - на страницах единственной белорусской газеты выступали и писатели-демократы во главе с Купалой и Коласом, и писатели буржуазного националистического лагеря. Буржуазные публицисты "Нашей нивы" всячески пытались доказать, что белорусская литература - явление бесклассовое, что существует "единая" белорусская нация и "единое" движение "белорусского возрождения". Стремление представить развитие белорусской литературы в виде лишенного противоречий и борьбы единого потока приводило к насквозь фальшивым, заведомо неверным литературным оценкам. Довелось это почувствовать на себе и Богдановичу.
Стихотворения, посланные им в 1909 году в редакцию, не понравились писателям из буржуазно-националистической группы сотрудников газеты и были сданы в архив. Эти стихи были извлечены оттуда и напечатаны только благодаря Я. Купале, который сумел оценить незаурядный талант автора.
Впоследствии, когда Богданович стал поэтом, получившим признание, атаки на его творчество приняли иной характер. Так, автор статьи о сборнике стихотворений Богдановича "Венок", скрывший свое имя за инициалами "Г. Б.", попытался полностью зачеркнуть гражданскую лирику поэта. Симптоматично уже само название статьи - "Певец чистой красоты". Стихи Богдановича, утверждает критик, должны читать "только те, кто понимают музыку слова, чья душа видит красоту в чистой поэзии". Мимоходом коснувшись гражданских мотивов в произведениях поэта, автор высказывает мысль, ради которой и была написана статья: "Однако не общественные темы занимают главным образом поэта: он прежде всего ищет чистой красоты… Его душа, замкнутая в себе, живет в каком-то другом, особенном мире - в мире чистой красоты и подлинной поэзии, и только сквозь нее смотрит на нашу жизнь…".
Однако творчество поэта никак не укладывалось в такую концепцию, да и сам Богданович отнюдь не склонен был ее поддерживать. Интересно вспомнить в этой связи о реакции Богдановича на статью "Нашей нивы". В 1924 году было впервые опубликовано стихотворение Богдановича "Пану Антону Новине на память от автора":
День добрый, пан! Вот вам простая надпись.
Есть милая японская забава:
Бросают в воду мелкие осколки
Деревьев - и они становятся цветами.
Всё это мне припомнилось невольно,
Когда статью я Вашу о "Венке"
Читал. И Вас благодарю я очень,
И жму Вам руку. Ваш М. Богданович.