Боцман - Налет
Увязавшись за Грипичем в госпиталь, Боцман так и остался здесь.
Каждое утро он подбегал к окну палаты, где лежал наш минер. И тогда раненые, кто уже мог ходить, открывали окно первого этажа и кормили собаку остатками госпитальной пищи.
Однажды Боцману каким-то образом удалось проникнуть во внутрь помещения. Врачебный осмотр закончился, медсестер не было и Боцман, никем не остановленный добрался до койки Грипича и сел рядом. Николай здоровой рукой гладил собаку, когда палатную тишину нарушил негромкий голос:
- Налет, Налетушка… Иди ко мне, дорогой…
Сказал это накануне поступивший раненый в живот моряк.
Боцман навострил уши, затих и оглянулся.
- Налет! - чуть громче донеслось снова.
Собака вышла на середину палаты, а потом медленно, словно раздумывая, пошла туда, откуда доносился клич. Осторожно положив передние лапы на край больничной койки, она начала лизать руки, лицо раненого моряка и просительно поглядывала на других окружающих, словно приглашая разделить радость этой встречи.
Но вскоре пришла дежурная медсестра и выгнала собаку из палаты.
Вечером Грипич подошел к койке моряка, которого нежно ласкал Боцман, и спросил:
- Откуда, браток, знаешь собаку?
- С десанта еще… - уточнил тот и рассказал следующее.
У них, в батальоне морской пехоты, который одним из первых высаживался десантом в районе станички, и жила эта собака. О четвероногом друге десантников ходили легенды. Сообразительный от природы, Налет удивлял и своей сноровкой. Никто не учил его ползать, да и времени на это не хватало. Бои не прекращались ни днем, ни ночью…
Налет носил донесения и приказы командиров, для чего десантники использовали его ошейник. И, когда нужно было, он, прижимаясь к земле, ползал под колючей проволокой, пробегал под артобстрелом, мог несколько минут пролежать неподвижно, если чувствовал опасность.
А позже десантники приладили наперевес две противогазные сумки и Налет доставлял в них патроны на линию огня. И не раз выручал морских пехотинцев в самых трудных ситуациях.
Даже фашисты, по показаниям пленных гитлеровцев, прознали о собаке "черных дьяволов". Вражеские снайперы охотились за ней, но Налет всегда выходил победителем из поединков.
В последней рукопашной схватке Налет вцепился зубами в руку немецкого офицера, который пытался из парабеллума пристрелить этого самого десантника, поведавшего Грипичу историю собаки.
Пуля, нацеленная фашистом прямо в сердце моряка, угодила в живот…
В тот же день группа десантников отправилась в тыл врага. Они взяли с собой и Налета.
- А ты говорил десантнику, как и где мы нашли собаку? - спросил я у Грипича.
- Он сам поинтересовался…
- А про бескозырку? Там ведь были буквы "ПБ". Может, он что-то знает…
- Не успел разузнать. Умер вчера десантник…
Как я коком был
Сразу после побудки меня вызвал мичман и сказал:
- Ты знаешь, что дядю Сашу откомандировали в штаб. Придется тебе, юнга, кормить нас. Справишься?
- Справлюсь! - лихо заявил я, обрадованный таким доверием.
Правда, мой опыт в поварском деле замыкался на чистке картошки и резке хлеба, а к пище я относился потребительски. Ни дома, ни в пионерских лагерях, когда ходили в походы с ночевкой, я не вникал в секреты кулинарии, считая ее не мужским занятием.
С завтраком я справился, как и подобает юным морякам. На длинном столе разложил белый хлеб, поставил миски со сливочным маслом, большой медный чайник, алюминиевые кружки по числу катерников.
Братва не высказала никаких замечаний, а кто-то даже похвалил меня за расторопность.
В радушном настроении я принялся за обед. Начистил ведро картошки, снял кожуру с нескольких больших луковиц, открыл две банки "второго фронта". Так дядя Саша американскую тушенку называл.
Это - для первого.
На второе - каша. Засыпал в пятилитровую кастрюлю гречневую крупу. Почти доверху. Залил водой и поставил на огонь.
На третье - компот. С ним гораздо проще. Кинул сухофрукты в холодную воду и жди, пока она не закипит.
Сейчас, конечно, не помню, сколько минут прошло, как стала моя каша подниматься и выползать из кастрюли. Ну, думаю, так дело не пойдет! Выползет вся - чем братву кормить буду? Нашел обрезок пенькового линя и морским узлом привязал крышку к боковым ручкам кастрюли. Каша больше не выползала. Я успокоился.
Однако, ненадолго. Новое испытание, словно всплывшая рядом с катером фашистская подлодка, привело меня в трепет. Утром я вымыл ложки и вилки, а когда стал выливать мутную воду из бачка, то оказалось, что именно в нем и находились столовые приборы. Вместе с ними блеснула ручкой, послав мне прощальный привет, и единственная наша чумичка.
Совершив непоправимый акт потопления корабельного имущества, я ломал голову, как выкрутиться из создавшегося положения? Сбегать к корешку на "555" нельзя. Мы не на стоянке. Кругом море. А я не смогу, как Иисус Христос, пройти по воде.
Еще до боя склянок, зовущих на обед, я принес в кубрик бачок с супом, поднос с хлебом и дал деру, затаившись на камбузе.
Скоро из кубрика стали доноситься требовательные голоса:
- Юнга!
- Где ты там?
На камбузе появился Белов:
- Ложки давай, и чумичку тоже…
- Нет ложек, и чумички нет.
- А где ж они?
- На дне морском, - тихо ответил я и рассказал, как они там очутились.
Позже я узнал, что мои старшие товарищи суп прямо из мисок хлебали, а самую гущу отправляли в рот корками хлеба.
Дошла очередь до второго. Когда я снял крышку кастрюли, моему взору явилось черно-коричневое месиво, твердое, будто застывший бетон. Зная, что ложек нет, я вывалил варево на противень и большим ножом разрезал его на дольки, похожие на торфяные брикеты, какими мама топила печку-буржуйку.
Отступать было некуда, и я понес варево - может, единственное на всем Черноморском флоте - в кубрик, где покраснев до ушей, поставил противень на стол.
- Чего это ты нам изобразил? - спросил мичман, рассмотрев мои брикеты.
- Кашу. Гречневую, - тихо пояснил я.
- Может, поделишься рецептом приготовления? - съязвил мичман и наградил меня таким взглядом, от которого хотелось бежать хоть на клотик.
Я - молчал.
- Вот что, - принял решение мичман. - Неси-ка нам консервы, да хлеба добавь…
Успокоенный тем, что все обошлось, я быстро выполнил поручение.
Ужин мне помогал готовить сам мичман. Мы сварили макароны по-флотски и вскипятили чай.
- Не забудь посолить макароны! - назидательно напомнил мичман, когда его вызвали на мостик.
Соль у нас была из приднестровского лимана - крупная и грязноватая на вид. Но тут мне на глаза попался ящик аптечки, в котором стояла желтая коробочка с надписью: "Английская соль". Вот ведь, подумалось мне, американцы нам тушенкой помогают, а англичане, оказывается, солью!
Открыл коробочку… Соль белая, мелкая, чистая. Посолил макароны и стал ждать ужина.
Когда я принес макароны в кубрик, то остался там в ожидании заслуженных похвал. Думаю, такое же чувство испытывал и мичман, который - а об этом знали уже все - показал свое кулинарное искусство.
Проголодавшиеся матросы за обе щеки уплетали приготовленную нами пищу. С чувством исполненного долга я отправился на камбуз мыть посуду.
А там, убирая мусор, взял я в руки упаковочную коробочку и прочитал: "Английская соль. Применяется, как хорошо действующее слабительное средство".
События стали развиваться минут через пятнадцать. Первым на палубе появился мичман и молча прошагал на нос катера, где у нас находилось место, о котором не принято говорить громко. Следом за ним, обгоняя друг друга, высыпали матросы. И скоро там выстроилась очередь.
Я спрятался в рубке, калачиком свернулся на рундуке, положил под голову спасательный пояс и, утомленный событиями минувшего дня, заснул.
Проснулся от того, что кто-то тряс меня за плечо. Открыл глаза, увидел старшину Белова.
- А ну, поднимайся виновник торжества, - весело сказал он.
Когда я встал, то Николай ухватив своими жилистыми лапищами мои уши, почти оторвал меня от палубы. Потом, тоном не терпящим возражения, скомандовал:
- Пошли на мостик. Братва ждет…
На мостике ко мне подходили все члены нашего, слава Богу, немногочисленного экипажа и несильно драли меня за уши. Последним эту "ушную операцию" сделал сам Руденко, а закончив ее, пожал мне руку и торжественно произнес:
- Поздравляю, юнга, с днем рождения! А трепать именинников за уши - старая флотская традиция. Насколько мне помнится еще со времен Петра I прижилась.
В освобожденном Севастополе
Наступила весна сорок четвертого года, началось освобождение Крымского полуострова.
В Севастополь мы пришли 9 мая, не предполагая, что ровно через год этот день станет для всего мира венцом Победы над гитлеровской Германией.
Город превратился в почерневшие от огня и копоти груды развалин, среди которых неприкаянно бродили оборванные горожане в поисках останков родных и близких. Огромные кучи разбитого кирпича и куски железной арматуры запрудили центральные улицы так, что не могли проехать даже танки.
При отступлении фашисты разрушили гордость Севастополя - Графскую пристань. Неизвестный моряк-освободитель, еще до водружения на шпиле военно-морского флага повесил на него свою безкозырку. Черные ленточки, словно птицы, летели по ветру навстречу Победе.