Шофер в полусне отмахивается от нее, как от мухи. Ведь день он, как мог, держался в кабине грузовика, но здесь, в чайной, тепло и покой в одну минуту сломили его.
- Инспектор идет, - пугает старушка.
Нас пятеро за столом: Петюк, губастый Пономарь, наголо бритый шофер - его зовут "Гирей", - и еще один приятель Петюка, веснушчатый, белобровый, похожий на гномика, выскочившего из каких-то саянских расщелин.
- Был случай, прислали для испытаний новую тормозную жидкость, - рассказывает Петюк, продолжая забавлять аудиторию. - Спирту шестьдесят процентов. А мы ехали по зимнику в Кушир. Чуть живые добрались. Как замело! Ни взад, ни вперед. Скукотища. Давай тормозную жидкость пробовать. Но боязно начинать. Все же не "Столичная"!
- Ге-ге-ге! - смеется простодушный Пономарь. - Скажешь - "Столичная"!
- Поймали петуха, заставили напиться. Он покуралесил, однако, потом встал. Значит, ничего. Но боязно. Поросенку тюрьку сделали и покормили. Тоже жив остался. Ну ладно, думаем, надо и на человеке испробовать.
"Паясничаешь ты, - думаю я, глядя на Петюка. Лицо его бледно и бесстрастно. - Ведь у самого кошки на душе скребут".
- Кому первому? Желающих не находится. Зовем одного местного старичка, бывшего моряка царского флота. Весь тушью разрисованный, имеет медаль за храбрость. "Так и так, - говорим, - дедок, есть испанский ликер". Тот говорит: "Все перепробовал, а до испанского ликера не дошел. Давай!" Выпил и запел. Ну, тогда и мы стали прикладываться. И что же? Полный порядок на борту. Большое дело - проверка…
Пономарь хохочет на всю чайную, подбадривая Петюка - этот сильный и уверенный в себе парень относится к моему напарнику не без почтительности. Очевидно, ему, неповоротливому увальню, льстит дружба с блистательным Петюком, "первым парнем" на тракте.
Маша приносит две бутылки с лимонадными наклейками. Заскорузлым пальцем Пономарь легко сковыривает пробку.
- Ну, я полагаю, перед сном…
Я отставляю стакан. В дороге не пить - это немудреное правило не следует нарушать даже в Саянах, вдали от инспекции.
Пономарь, добродушно рокоча своим баском, уговаривает:
- Да брось, парень. С Петюком едешь. С ним - как за каменной стеной.
- Не хочет, пусть не пьет, - неожиданно поддерживает меня Петюк. - Уважаю, если с характером.
Компания, чокаясь, торопливо принимается за ужин. Все оживляются, говорят невпопад. Петюк по-прежнему главенствует за столом, как записной тамада.
- Слушай, Петюк, ты знаешь Полунчика? - Пономарь показывает на веснушчатого "гномика", который тут же подтягивается, глядя на моего наставника, как солдат на командира.
- Само собой, знаю Полунчика.
- Надо помочь хлопцу. Что он киснет в диспетчерской? Права ему вернули. Ты не можешь поговорить, чтобы дали Полунчику новую машину?
- Можно, - соглашается Петюк. - Попробуем… Мне еще вот этому корешу, - он толкает меня под бок, - надо помочь с машиной.
- Правильно, надо по товарищески, - замечает Пономарь.
"А они неплохие ребята, - думаю я, и мысли ворочаются в сонной дреме, как рыбы на песке. - Грубоватые, но прямые, без хитростей. Один лишь Петюк с выкрутасами… Но и он понимает, что такое товарищество…"
Лампочка над головой покачивается, словно на пароходе, попавшем в зыбь, стены чайной начинают кружиться. Глаза слипаются.
- Это у него с непривычки, - доносятся слова Петюка. - Целый день дремлет. Убаюкал его Козинский тракт. Иди в кабину, Михалев, поспи часок-другой…
…Кабина еще хранит тепло. Транзистор, оставленный Петюком на сиденье, наигрывает что-то сам себе. Время от времени по тракту проезжают машины, наполняя кабину ярким и мертвенным светом. Сон снова овладевает мной.
- Михалев, ты где?
Включаю свет. Петюк прикрывает глаза и идет нетвердой походкой. Кожанка его кажется серебряной в лучах фар. Я открываю дверцу, и Петюк дышит на меня водочным перегаром.
- Поехали! - он легким толчком отодвигает меня от руля и цепляется за дверцу, чтобы не упасть.
- Ты же хотел ехать утром, Петюк!
- Передумал. Надо поспеть раньше других. Петюк не может задерживаться…
- Протрезвись сначала.
- И так доеду.
Он делает попытку влезть в кабину. Неужели он в таком состоянии поведет машину по горам?
- Ты не поедешь, Петюк.
- Как это? - ДО Петюка доходит смысл моих слов. - Это ты мне?
- Тебе, - я стараюсь говорить как можно спокойнее. - Завтра поймешь, что я прав.
Петюк взрывается.
- Ты что, автоинспектор? - кричит он. - Вылезай вовсе! А я поеду. Ишь ты…
Он добавляет несколько энергичных слов. Мне не хочется ссориться с ним. Мы проделали три сотни километров по этой дороге, и какое-то чувство товарищества связало нас. Но если я сейчас уступлю, то буду уступать и потом. Я здесь на тракте вместо Жорки Березовского. А он не любил уступать.
- Не вылезу.
Петюк в нерешительности. Он не ожидал отпора от новичка.
- Ладно, - говорит он и, обойдя машину, усаживается с правой стороны. - Поезжай.
- Я?
- А кто ж, Пушкин?
Петюк нашел способ заставить меня сдаться. Перевалы, гололед, обрывы - все это там, в темноте, неизведанное, подстерегающее… Я не знаю тракта.
- Ну, отдаешь баранку?
Я нажимаю на стартер. Вместе со злым ревом ста лошадиных сил в меня вселяется холодная ярость.
Ну, хорошо, пусть так.
Полтора года не держал баранки грузовика. Потихоньку, шаря в темноте, ощупываю ногой педали сцепления и тормозов, переключатель света… Разгоняю тягач.
Дорога пока идет ровная. Легонько притормаживаю, прибавляю и сбрасываю газ, чтобы почувствовать машину.
Пока все получается хорошо.
Петюк привалился к дверце и как будто дремлет, голова его покачивается. Но я уверен, что он наблюдает за мной.
Тело стало липким, полупальтишко греет, словно медвежья доха. Украдкой вытираю лицо.
Это от напряжения. Так было, когда я впервые выехал на стареньком "газике" в самостоятельный рейс и очутился среди потока машин. И еще когда я уселся на высоченное, как трон, сиденье "четвертака". Ничего, пройдет.
Впереди ползет машина. Белое пятно скользит по скалам. Стараюсь не отстать: так легче следить за дорогой.
- Жарко, а душа в сосульках? - язвит Петюк. Язык у него заплетается.
Подъем. Машина ведет перед собой освещенный кусок тракта. Эти сорок метров дороги - вот весь мир, который окружает меня. Все остальное исчезло, растворилось в темноте.
Появляются и исчезают редкие деревца с когтистыми ветвями, треугольники дорожных знаков, обломки скал. Темный тракт, окаймленный белыми полосами снега, надвигается на меня.
Внезапно белая полоса слева исчезает: дорога пошла над обрывом. Старательно делаю поворот, все время думая о колесах полуприцепа. Выворачиваю руль. Сейчас ведущие колеса проходят у самого кювета. Еще немножко протягиваю вперед и снова поворачиваю. Теперь и колеса полуприцепа описали круг.
До чего бесцветным выглядит все в свете фар. Только черное и белое. Потом мы катимся вниз.
Я едва удерживаю прыгающий руль. Дорога здесь с наклоном, и тягач норовит сползти в сторону. Петюка подбрасывает, он глухо ударяется головой о жестяную крышу.
- Раскочегарил!
Это звучит одобрительно.
Сзади, толкая тягач, тяжело скачет полуприцеп с трактором.
- Я ей не нужен, видишь ты, - бормочет Петюк. - Не нужен, ей, видишь! Она о нем вздыхает.
- О ком?
- Был тут один…
Лязг мешает разобрать пьяное бормотанье. На какое-то мгновенье забываю о несущейся под колеса дороге.
- Кто был?
- А что я, виноват, что он сковырнулся? Не виноват я! - кричит Петюк и расстегивает ворот рубахи, словно та душит его петлей. - Не виноват!
Переключаю фары на ближний свет, чтобы пропустить встречную. Два огненных слепящих пятна заслоняют тракт.
- Я-то об ней каждый день… Заедешь когда-никогда, поговоришь, а потом пятьсот верст одним махом чешешь, чтобы черных думок не думать. Убаюкаешься как следует - и ладно, вроде день прошел. А она смотреть не хочет. Как будто я виноват в том…
- В чем виноват?
Он всхлипывает.
- О ком ты говоришь, Петюк?
Я уже не в силах сдержать волнение. Торможу, глушу двигатель, включаю плафон. Петюк, стиснув голову ладонями, забился в угол кабины.
- О ком ты?
Но от него уже не добьешься ответа.
За горами взошла луна, небо посветлело, и впереди четко обозначаются вершины - изломанная черная цепь, как зубья пилы. Странная, чужая страна. Саяны.
Таня
Не скоро выпадает возможность съездить на метеостанцию: не удается достать путевку в сторону Аксая.
Все эти дни проходят как будто в тумане. Я что-то отвожу, привожу, подписываю и сдаю путевые листки и, как только выдается свободная минута, откидываю голову на сиденье и сплю, сплю…
Зато ночью, плюхнувшись на койку где-нибудь в заезжей, я долго не могу уснуть. Стоит закрыть глаза, как передо мной возникает округлый кусок крыла с фарой, и дорога летит и летит под это неподвижное крыло. Какие-то неясные фигуры бросаются наперерез, я торможу…
Так бывает с шоферами - от усталости.
Мне достался зилок сто двадцатый - двухосный тягач с длинным прицепом. Это отзывчивая и надежная машина. Досталась она мне благодаря всемогущему Петюку.
Вскоре после того как я вернулся из своей первой поездки с Петюком, меня вызвал главинж. Он был настроен благожелательно.