Нахмурившись, боцман ответил на приветствие. Прошагал по причалу, спрыгнул на скользкие камни, пошел вдоль берега, где ленивые волны, чавкая, набегают на коричневый острый базальт. Пройдя сотню шагов, присел на плоский обломок скалы. Что ж, придется вернуться в полуэкипаж, ждать назначения. Зря, значит, упросил врача, выписался раньше срока. Ведь кожа на руках еще не совсем зажила. И вот бездельничай, жди…
- Тоскуешь, морячок? - прозвучал рядом чуть насмешливый голос.
Он поднял голову. Тот же маленький пехотинец сидел на соседнем обломке скалы, смотрел пронзительным взглядом бледно-голубых глаз. Пилотка с вишневой звездочкой надвинута на оттопыренные уши, из-под задранной ветром полы шинели торчат ноги в коротких кирзовых сапогах.
Боцман только двинул плечом, будто отгонял надоедливую муху.
- Смотри не простынь, на камне-то сидя, - тонким голосом сказал пехотинец. - Одежка твоя - плохая от ветра защита.
- Не одежка это, а бушлат, - поправил внушительно боцман. - Запомните на будущее время. Почтительно о нем нужно говорить.
- Запомню, - опять словно усмехаясь, сказал пехотинец. Он глядел теперь в высокое, пересеченное облаками небо. - А сейчас, похоже, воздушную тревогу сыграют.
Он еще не договорил, а из-за гряды сопок уже накатывался урчащий, такой знакомый гул самолетных моторов. И сразу захлопали далекие зенитки, завыли корабельные сирены, среди облаков расцвели ватные комочки разрывов.
- Ложись! - крикнул пехотинец.
- Гадам кланяться не буду! - вскакивая, ответил Агеев. В бессильной ярости он вскинул обмотанные бинтами кулаки, послал отчаянный матросский загиб навстречу "мессершмиттам", вывалившимся из-за вершин. А в следующий момент цепкие руки схватили его, потянули за камень, пригнули голову к мшистой поверхности валуна.
Сверкнуло ослепительное желтое пламя, вблизи что-то прогремело, прострекотало. И вот уже отдалились залпы зениток, стихло завывание моторов.
- Так, - сказал, распрямляясь, боцман. Он был смущен и рассержен. - Тебе кто позволил меня на землю валить?
Маленький пехотинец молча провел пальцем по длинной выбоине на граните. Здесь только что сидел боцман. Здесь прошла очередь с фашистского самолета. Пехотинец молчал, улыбался по-прежнему одними губами, невесело, зло.
- Так, - повторял Агеев. - Выходит, ты меня от смерти спас? За это спасибо.
Ему было неловко под пронзительным, неотступным взглядом водянисто-голубых глаз.
- Только не нравится мне, что ты зубы скалишь все время.
- А что мне, слезы лить? - спросил пехотинец.
- Слезы лить незачем, а растягивать рот до ушей - это тоже не манера.
Агеев присел на прежнее место.
- Ну, а теперь иди. Нечего меня рассматривать - я не картина.
- Посижу еще…
Незнакомец снова провел по камню рукой, старательно подложил под себя полы шинели: видно, устраивался надолго.
- Скажи-ка, друг, это сейчас в море "Шквал" вышел?
- Ну, "Шквал", - откликнулся Агеев.
- И что это у вас здесь названия кораблей какие чудные? "Шквал", "Гроза", "Смерч", "Туман"… Еще "Пассат" был, его, слышно, тоже немцы потопили. Имена! Словно вся ненастная погода тут собралась.
- А он так и называется - "дивизион ненастной погоды", - сказал с нежностью и болью Агеев.
Его собеседник поднял камешек, бросил в море. Камешек запрыгал рикошетом по воде.
- Занятно. А еще, может, подскажешь, какие корабли есть в этом дивизионе?
- Каким положено быть, те и есть, - откликнулся боцман. - Только постой, откуда ты все эти названия знаешь?
- Значит, знаю… - Поправил пилотку, сделал движение встать. - Ну, ладно, пока прощай, морячок.
- Нет, не "значит, знаю". - Агеев смотрел пристально на пехотинца. - Слишком, я вижу, ты осведомленный.
Незнакомец встал с камня.
- Идти мне пора. Только помни: в другой раз, как сыграют тревогу и услышишь самолет, падай на чем стоишь.
- Нет, подожди! - тоже встал Агеев. - Теперь мне любопытно о тебе больше узнать. Покажи документы.
- Завтра покажу, - сказал протяжно незнакомец, шагнув в сторону трапа.
- Стой! - крикнул боцман. Ухватил идущего за плечо, и вдруг почувствовал себя как в капкане. Руки маленького пехотинца стальной хваткой сжали его.
- Осторожней, товарищ старшина, как бы мне кости вам не сломать…
Пехотинец уже не улыбался. Боцман рванулся, почувствовал невыносимую боль в руках, замер.
- И вправду, мне нужно идти, - звучали чуть насмешливые слова. - Хотелось побеседовать с вами, да вы раздражительный очень, под пули подставляете лоб. А незнакомых людей лапайте осторожней. Знаете, что такое самбо?
Он не успел договорить, и уже лежал на камнях, распластавшись под грузом большого, мускулистого тела.
- Что такое самбо, я не знаю, - сказал Агеев, задыхаясь, весь вспотев от боли в обожженных руках. - А вот вам наша поморская ухватка. И кто вы такой есть, сейчас в комендатуре узнаем.
- Отпусти, старшина, - хрипло сказал пехотинец. - Не хочу я тебе кости ломать… Отпусти.
- Сдам с рук на руки патрулю - тогда порядок, - откликнулся Агеев. - Ну, поднимайся, пошли.
- Пошли, - согласился лежащий.
Молниеносно рванулся, взлетели полы шинели - и маленький пехотинец уже стоял на ногах, на недосягаемом расстоянии, осклабясь своей невеселой усмешкой.
- Прием ваш хорош, товарищ старшина, нужно будет и его на вооружение взять. Только против самбо он слабоват.
Он потер бок, застегнул нижний крючок шинели.
- Ну вот что, идти так идти. А то как бы нас комендантский патруль не застукал: валялись, как пьяные… Похоже, все-таки нужный вы нам человек.
- Кому это вам? - опросил боцман, поправляя сбившиеся бинты.
- Узнаете, - отрывисто сказал пехотинец. - Послали меня проверку вам сделать. Я от госпиталя вслед за вами шел. Как начали вы самолет на кулачки вызывать, думаю, нет, не подходит. А когда бдительность проявили, да еще схватили меня, несмотря на сожженные руки, смекнул, пожалуй, подружимся мы, товарищ Агеев.
- Стало быть, и фамилию мою знаешь? - спросил боцман.
- Знаю и фамилию твою, и что служил ты на "Тумане", на геройски погибшем корабле, и что в десанте уже довелось тебе побывать - ходили вы к Большой Западной Лице с бесстрашным комиссаром Стрельником, вражеский склад там подорвали… Так вот, хочу я тебя в наше подразделение свести, на пробу. - Он понизил голос, хотя кругом на голом морском берегу не было ни души. - К разведчикам, в отряд особого назначения. А берем мы только тех, кто к нам по доброй воле идет и на любые тяжелые испытания согласен.
Он повернулся, словно не глядя на боцмана, шагнул в сторону трапа, но Агееву казалось, и сейчас чувствует на себе взгляд маленького пехотинца.
Боцман тоже двинулся к трапу. Поднимались плечом к плечу туда, где шеренгами, одна над другой, вытянулись дощатые домики заполярного городка.
- На корабль я снова мечтал… - сказал задумчиво боцман. - Море люблю больше жизни.
- Много у нас есть таких, которые к кораблям сердцами приросли, - так же задумчиво откликнулся его спутник. - Увидишь: и подводники у нас есть, и катерники, и моряки с эсминцев. Только сейчас такое время - там нужно быть, где ты Родине больше полезен. Впрочем, командир велел передать: не полюбится тебе у нас - отпустим обратно в экипаж, будешь ждать, пока на корабль не возьмут. - Пехотинец помолчал. - Только думаю, брат, полюбимся мы друг другу. Потому что подразделение наше сухопутно-морское. И орлу, вроде тебя, у нас много дела найдется. Недаром хочет тебя видеть один замечательный человек.
- Какой замечательный человек? - спросил Агеев.
- Политрук товарищ Людов, любимый наш командир, - задушевно сказал маленький пехотинец.
Глава третья
БОЦМАН ДАЕТ ОБЕЩАНИЕ
Разведчики жили в большом деревянном доме, там, где обрывалась улица заполярного городка и начиналось ущелье с вьющимся в его глубине порожистым горным ручьем.
Дом был двухэтажный, когда-то окрашенный в светло-желтый нарядный цвет, но покрытый, после начала войны, грязноватыми полосами камуфляжа. Совсем недавно, в мирные дни, здесь помещалась начальная школа. В двух просторных комнатах еще и сейчас стояли перед классными досками низенькие, изрезанные перочинными ножами и залитые чернилами парты.
Из других комнат парты были вынесены, составлены одна на другую по бокам широкого коридора. У входа в коридор стоял на вахте вооруженный полуавтоматом боец.
Но хотя в комнатах, лишенных школьных досок и парт, возвышались теперь двухъярусные солдатские койки, а вдоль стены синели вороненой сталью составленные в пирамиды винтовки, никто бы, пожалуй, не подумал, что живущие в этом доме люди почти каждый день встречаются со смертью лицом к лицу, что об их удивительных подвигах будут слагаться легенды и песни.
Их было не очень много, теперешних обитателей старой деревянной школы, и, на первый взгляд, каждый из них напоминал рядового бойца сухопутья - подтянутого, скромного, одетого в одноцветную, тускло-зеленую, защитную форму.
Но когда утром звучал сигнал побудки и разведчики вскакивали с коек, бежали к умывальникам, выстраивались для физзарядки на обнесенном глухим высоким забором дворе, на мускулистых торсах большинства этих здоровых ловких ребят пестрели сине-белыми полосами изрядно поношенные, чисто выстиранные, тщательно заштопанные "морские души" - тельняшки.