- Медсестру немедленно отправьте переобуться и чаем напоите, чтобы не слегла от простуды…
Люся шла оступаясь, покачиваясь как во сне. Сперва спала на катере, но потом ее чуть не сбросило на палубу неожиданным рывком. Потеряла сон, с каждой милей чувствовала себя все хуже. Когда выбиралась на пирс, по ее давно заледеневшим ногам хлестнула высокая волна.
- Товарищ майор медицинской службы, я с вами, я не промокла, честное слово, - пробовала было запротестовать Люся.
- Есть, отправить сестру переобуться и напоить чаем! - отрапортовал Молотков. Рядом шагал принимавший швартовы краснофлотец. - Слышали, Сидоркин, приказ? Выполняйте!
- Есть, выполнять! - Румяный, быстрый Сидоркин галантно подхватил Люсю под руку. - Сестрица, не положено спорить с начальством. Неужто еще этому не научились?
Повлек Люсю к дверям ближнего домика, откуда вырвалось круглое облако пара, повеяло аппетитным запахом приготовляемой пищи.
Лейтенант вел Людова и майора к соседнему дому через неровное снеговое плато, пересеченное серой дорожкой протоптанных в снегу следов.
Они вошли в коридор, остановились перед дверью комнаты, гостеприимно уступленной командиром батареи нежданным гостям.
- Вот здесь, - сказал лейтенант.
Осторожно постучал в дверь согнутым пальцем. Прислушался, повернул к приезжим недоумевающее лицо.
- Спит он до сих пор, что ли?
- Вы поместили здесь одного капитана? - спросил Людов.
- Вдвоем я их здесь разместил: капитана и первого помощника. Только он другого американца еще ночью выгнал из каюты!
- Выгнал? - удивился Дивавин.
- Так точно. Была у нас тревога после двенадцати ноль-ноль. Опять Гитлер летел курсом на Мурманск. Мы ставили огневую завесу. А после тревоги подходит ко мне тот мистер, что-то силится сообщить.
- Вы не владеете языком? - спросил Людов.
- Признаюсь, после училища забросил это дело. Один из разведчиков, что их сюда доставил, чуть смекает по-английски. Ну, стащил я этого разведчика с койки, он перевел: капитан заперся, дескать, изнутри на два поворота ключа, не впускает этого мистера. А тот очень своего капитана боится.
- Боится? - переспросил Людов. Расстегнул верхний крючок шинели, снял шапку, не найдя, куда повесить, надел снова.
Ему все еще было нехорошо. Голова продолжала кружиться, и пол будто покачивался под ногами. Он сильнее постучал в дверь. Из комнаты не доносилось ни звука.
- Боятся его и помощник и матрос… - начал Молотков и тут же понизил голос: - Если бы вы видели, товарищи офицеры, какая грубая скотина этот капитан!
Приезжие слушали молча.
- Да, грубая, бесцеремонная скотина, - вполголоса, но с жаром продолжал Молотков. - Как он третирует негра матроса, кричит на него! Вчера отпустил я им по сто граммов медицинского спирта, так он потребовал еще, словно у себя дома. И видите, не церемонится ни с кем.
- А где сейчас помощник капитана? - спросил Людов.
- Наверное, в кубрике, где же ему быть? Тихий, деликатный человек, стыдится своего командира.
- Будьте любезны, пригласите его сюда, - сказал Людов.
Он в третий раз, еще громче, постучался в дверь. Не получив ответа, стал расхаживать взад и вперед, разминаясь, смешно поднимая ноги в широких флотских брюках, в непривычных для флотского взгляда калошах. Дивавин отошел, меланхолически присел на подоконник. Встал, поднял свой чемоданчик:
- В таком случае взгляну пока на другого пациента.
- Есть, взгляните на другого пациента, - рассеянно откликнулся Людов.
Он остался один. В коридоре горела лампочка. Людов повернул выключатель, нахлынула темнота. Стала видна неширокая щель под дверью. Значит, в комнате есть свет. Людов пригнулся к замочной скважине. Щелкнул выключателем снова.
Открылась наружная дверь, в коридор шагнул американский моряк.
Он был среднего роста, в подбитом коричневым мехом комбинезоне из шерстяной непромокаемой ткани. Чернели редкие волосы, зачесанные над высоким с пролысинами лбом.
- Хау ду ю ду, сэр. Жалею, что пришлось вас побеспокоить, - сказал Людов. Говорил по-английски уверенно, бегло, без той старательной медлительности, с которой объясняются нетвердо знающие чужой язык.
- Хау ду ю ду, - ответил американец. Шагнул вперед, твердым пожатием стиснул протянутую руку.
- Джошуа Нортон, первый помощник капитана "Бьюти оф Чикаго". Простите, капитан Элиот ждал наших представителей…
- Ваши представители извещены. Но они, кажется, предпочитают встретиться с капитаном в Мурманске, - сказал Людов. - Мистер Нортон, я прислан командующим Северным флотом, чтобы срочно поговорить с капитаном Элиотом.
- Ай-ай, сэр, - откликнулся американец. (Людов знал: на американском и английском флотах это восклицание соответствует нашему "Есть".) - Чем могу быть вам полезным?
- Капитан Элиот не отвечает на стук. Помогите нам его разбудить.
- Да, он не отвечает на стук? - Нортон криво улыбнулся. - Это меня не удивляет.
Губы американца обиженно дрогнули, скосились глаза, но в голосе были снисходительные нотки.
- Капитан - человек со странностями. Вы слышали, он выгнал меня ночью из комнаты? Да, попросту выгнал, прежде чем запереться на ключ.
- Разбудите его, - отрывисто сказал Людов. - У меня к нему срочное дело.
Нортон стоял неподвижно. Людов слегка улыбнулся.
- Обещаю вам принять на себя гнев капитана Элиота.
- Ай-ай, сэр! - повторил американец. Подошел к двери вплотную, на Людова пахнуло запахом табака и сырой кожи.
- Мистер кэптин! Мистер Элиот, сэр! - неожиданно громко закричал Нортон, загрохотав кулаком по двери. - К вам прибыли по срочному делу!
За дверью стояла полная тишина. Американец многозначительно потряс головой, обернул к Людову хмурое лицо.
- Да, это так, - горестно сказал Нортон. - Боюсь, капитан не в состоянии сейчас беседовать с вами.
Он пригнулся к замочной скважине, распрямился.
- Когда капитан Элиот беседует с бутылкой, ему не нужны другие собеседники. А сейчас он сидит за столом и бутылка с ним рядом. - Он доверительно подмигнул карим, насмешливым глазом. - Дело в том, что у него был в чемодане ром, так сказать, неприкосновенный запас. Я вижу этот ром на столе.
- Но вы не увидели другого, - негромко сказал Людов. - Рядом с вашим капитаном лежит револьвер, а на его виске кровь.
- Револьвер? Кровь? - как эхо повторил Нортон. Его лицо приняло испуганное выражение.
Людов обернулся к Молоткову.
- Товарищ лейтенант, есть запасной ключ от этой двери?
- Никак нет. - Лейтенант был очень взволнован. - Запор старый, ключ потерян уже давно. А замки здесь хорошие, не стандартные. Были случаи, пробовали мы открывать эту дверь другими ключами…
- Все же попытайтесь еще раз, - сказал Людов. Молотков вынул из кармана связку, торопливо вставлял в скважину один ключ за другим. Замок не отпирался.
- Дернуло же меня оставить ему ключ! - с досадой сказал лейтенант, пряча связку в карман. - Что же делать, товарищ политрук? Постучать снова?
- Боюсь, что стучаться бесполезно, - сказал Людов. - Придется выломать дверь,
- Выломать дверь?
Молотков нагнулся к замочной скважине сам.
- Не теряйте времени, лейтенант! - сказал Людов. Сказал повелительно-четко, голосом, которым отдавал приказы в бою.
- Помогите нам, мистер Нортон! - Так же повелительно сказал командир разведчиков по-английски.
Молотков и Нортон навалились на дверь.
Замок не поддавался.
Они толкнули изо всех сил. Раздался металлический треск, хруст ломаемого дерева. Дверь в комнату распахнулась.
Из комнаты веяло табачным застоявшимся дымом и сладковатым запахом спирта.
Капитан "Бьюти оф Чикаго" сидел вполоборота к двери, навалившись грудью на стол. Темнела бутылка с лаковой этикеткой, стоял стакан с остатками рома. Еще две бутылки виднелись на полу, около стула.
Людов шагнул ближе.
Пальцы безжизненной, с выпуклыми венами руки сжимали крупнокалиберный кольт. Рядом лежал на столе дверной ключ. Седовато-бурые волосы капитана Элиота свешивались на лоб, почти касались обрывка бумаги, пригвожденного к столу острием финского ножа.
Все молчали. Только Нортон издал какой-то невнятный звук. На его лице было выражение и отвращения, и сочувствия, и душевной боли.
- Покончил с собой. И видите, предсмертную записку оставил… Впрочем, нет, печатный текст, - почти шепотом сказал Молотков.
- Предсмертная записка? - Людов, вытянувшись, смотрел через плечо мертвеца. - Да, это предсмертная записка, вы правы.
Он бегло прочел по-английски:
- "I have laboured in vain, i have spent, my strength for nought and in vain, yet surely my judgement is with the Lord". Это значит, товарищи: "Я работал напрасно, растратил силы впустую и зря. Теперь суд надо мной в руках божьих".
- Что-то религиозное? - спросил Молотков.
- Насколько я понимаю, это слова из Библии, - сказал Людов. - А вот и сама Библия, откуда вырван листок.
Рядом с чемоданом, у койки на полу, лежал томик в кожаном переплете, раскрытый на порванной странице.
- Прости ему бог, он осквернил священную книгу! - с глубокой горечью, тихо сказал Нортон.
Людов обвел комнату пристальным взглядом.
Белели простыни смятых, незаправленных коек, возле коек стояли два чемодана.
Людов прошел к окну, отодвинул хрусткую черную бумагу, проверил, задвинуты ли шпингалеты. Шпингалеты были задвинуты крепко, оконная рама проклеена полосами пожелтевшей от времени бумаги.