VII. – Вот буквальный перевод отчета парламентского советника города Бордо Пьера де Ланкра (р. 1533), которому французский король Генрих Четвертый поручил исследовать в Лабуре, что в западных Пиренеях, распространившиеся там сверх меры ведьминские шабаши и сатанинские мессы. – "Жанетта де Абади, жительница Сиборо, шестнадцати лет от роду, призналась, что видела там дьявола в образе черного отвратительного мужчины, с шестью рогами на голове, с хвостом и двумя лицами… она не однажды с ним совокуплялась, причем его член чешуйчатый и причиняет боль, а семя его (как и всех мужских участников мессы) холодно и никогда не ведет к беременности… от совокуплений Жанетта испытывала (несмотря на боль) невероятное наслаждение, носящее отчасти волшебный характер, следы его ощущались даже во время ее рассказа… далее, она своими глазами видела, как множество малых демонов без рук зажгли громадный огонь, бросили туда ведьм, но те не имели боли, и дьявол сказал им, что так же точно не познают они боли, проходя сквозь адский огонь… еще она видела, как ведьмы превращались в волка, собаку, кошку и других зверей, помыв руки от котла, и возвращали себе по желанию прежний образ, причем во всех местах помимо шабаша они оставались невидимыми и вокруг них было только свечение… прочие участники черных месс высказались, что наслаждение на них так велико, что ему не может противостоять ни один мужчина или женщина… там были и дети… отец там дефлорировал дочь, мать лишала невинности сына, брат совокуплялся с сестрой… там было столько людей, сколько звезд на небе… но ни у кого из них не было чувства греха, никто не считал, что совершает злое дело… напротив, все они полагали, что грех не допускать человека до подобных удовольствий… участники месс все как один ходили по воскресеньям в церковь и были убеждены, что попадут в рай… дьявол творил там множество чудес… одно из них заключалось в том, что ведьмы, приговоренные к пыткам и казни, не только не проливали слез, но даже от страшных мук испытывали наслаждение, и не могли дождаться, когда же смерть соединит их наконец с сатаной… попутно они не могли понять, почему же общение с дьяволом, дающее одни радости и наслаждения, преследуется по закону…", – и так далее и тому подобное?
VIII. – Конечно, фантастические видения сатанистов можно объяснить влиянием наркотиков или наваждения, но можно предположить, что, например, только в окрестностях Сиборо, только в тридцатых годах шестнадцатого века и только с названными членами сатанинской секты в виде строжайшего исключения – хотя далеко не единственного – произошли все те сверхъестественные события, о которых рассказала Жанетта де Абади, – и даже если она кое-что преувеличила, а что-то и вовсе выдумала, тем не менее, как говорится, нет дыма без огня, и нечто из ее рассказа было самой буквальной правдой, – но в чем состоит это "нечто", мы никогда не определим, и как и почему вышло оно из недр преисподней, мы тоже никогда не выясним, – как будто, впрочем, явление Призрака Гамлету так уж многим от вышесказанного отличается.
IX. – Вообще, когда человек свершает злодеяние настолько странное и чудовищное, что одной психологией его объяснить трудно, встает вопрос о серьезнейших психических аномалиях, но только в случае полного помрачения рассудка мы готовы признать такого человека умалишенным, – если же он не раскаялся искренне и от души в своих поступках (даже не обязательно в религиозном смысле) и в тоже время какая-то скрытная, преступная, непонятная и по-своему очень разумная воля продолжает в нем жить, что может выражаться и в избежании зрительного контакта, и в хитром подсматривании за нами, и в упорном молчании, и в непонятных речах, и в жутких смешках, – короче говоря, всегда и без исключения склонны мы в подобных случаях предположить, что в человека вошел сатана, и в тоже время никогда и ни при каких обстоятельствах мы дальше нашего предположения не пойдем.
X. – Но ведь этот принципиальный философский момент гипотетического существования сатаны как раз и выразил великолепный Роберт-Луис Стивенсон в своей гениальной новелле о двойнической природе человека: в самом деле, доктор Джекилл и мистер Хайд живут в нас на уровне возможного, то есть как бы в виртуальном измерении, они буквально есть и не есть одновременно, – они есть, потому что мы ясно иногда чувствуем их незримое в нас присутствие, но они и не есть, потому что прежде чем их рассмотреть, нужно вообще их вызвать из небытия, а для этого надобна страшная кармическая участь, не дай бог! так что пока только смутные тени сквозят в душе подобно отражению в ночном зеркале: тени эти и есть наши загадочные двойники, они вполне реальны, и все-таки они не в силах материализоваться дальше уровня теней – по той счастливой причине, что наша теперешняя судьба сугубо человеческая, и силы Ада не имеют над нами никакой власти.
XI. – И потому как нельзя сказать, является ли человек метафизическим единством или комбинацией тех или иных физических, психических и духовных качеств, так невозможно в принципе решить, существуют ли на самом деле демоны, а если существуют, то еще труднее определить, когда именно они вошли в человека, в каком виде и в какой степени, что они в нем сделали, когда вышли они из него, куда ушли и где были до вхождения: так что когда, например, речь идет о загадочной эпидемии, поразившей южнороссийские регионы, но распространенной как будто и в Северной Америке, суть которой состоит в том, что в людях годами живут какие-то споры, червяки и насекомые, причем прямо под кожей и уничтожить их почти невозможно: они улезают назад, в ткани быстрее мчащегося за ними пинцета, к лекарствам они невосприимчивы, школьная медицина отказывается с ними бороться, а причиной эпидемии могут быть как генетическое манипулирование сельскохозяйственных растений, так и разного рода проклятия и заклинания, – да, тогда дьявольская природа заболевания напрашивается сама собой.
XII. – Нужно видеть кадры с клещами, шныряющими по человеческому телу, точно фантастические жуки по древесной коре, – что за странная проглядывает в этих существах интеллигентность! как невообразимо их свободное существование в человеке с точки зрения привычных биологических закономерностей! как живо напоминают они въяве воплотившийся хоррор-фильм! без каких-либо преувеличений, – и как решительно невозможно отрешиться вполне от этой странной, чудовищной перспективы, хотя столь же невозможно и всерьез принять ее: иными словами, мы остаемся убеждены, что здесь что-то нечистое и дьявольское, но это "что-то" ни к коем случае нельзя конкретизировать: не потому, что кто-то запрещает, а потому, что как только начинаешь развивать эту тему, она обращается в абсурд и зачеркивает саму себя, – получается парадоксальный эффект: лишь когда громадный знак вопроса стоит над онтологическим существованием демонического элемента, последний обнаруживает максимум воздействия, но по тому же принципу создается и любой мастерский хоррор-фильм: чем больше в нем намека и настроения, тем сильнее он выигрывает, тогда как излишняя конкретизация его принижает и губит, – но ведь точно так же обстоит дело и со всем "божественным"! есть над чем задуматься.
XIII. – Когда мы улыбаемся над изящной остротой, в нашей улыбке проскальзывает нечто мефистофельское: эта характерная змейка в партии губ, эта умная, но где-то сродни блеску шпаги, искра во взгляде, по тональности мефистофельская улыбка напоминает увертюру Россини к "Севильскому цирюльнику", а физиологически она сходна с подступающим оргазмом, – что она хочет сказать? быть может то, что человек, поднимаясь над миром животных (не в последнюю очередь благодаря тому же смеху, к которому животные, как известно, неспособны), не имеет вместе с тем никаких претензий на прочие, сверхъестественные и "божественные" миры, каковы бы они ни были, и в этих мирах, как свидетельствует суммарный психологический, религиозный и эзотерический опыт, тоже нет смеха, – да и во сне, состоянии наиболее близком к астралу, легко плакать, но трудно смеяться… действительно, карнавальная маска наших суженных глаз и разошедшихся в улыбке скул вместо лица помогает преодолеть ненадолго притяжение мира, и мы попадаем в блаженное царство ниббаны, хотя совсем не буддийском смысле, – итак, Мефистофеля по праву можно назвать патроном Комического, подобно тому как каждое ремесло в Средневековье имело своего покровителя-святого, а человек по убеждению Мефистофеля есть всего лишь человек, homo sapiens, – не больше, но и не меньше: так говорит Гете и так же вторит ему Антокольский, – каждый, кто видел и помнит скульптуру Мефистофеля, согласится со мной, что все попадающее в сферу смеха или улыбки автоматически изымается из гипотетического общения с Богом, как бы Его себе ни представлять: никакая религия не терпит улыбки над собой, а тем более смеха.
XIV. – Вот почему, кстати говоря, целесообразно различать сатану и дьявола: только первый суть апологет зла и как таковой прямо перекочевал из церковной традиции в современный хоррор-жанр, тогда как роль второго в мироздании, а также творческом процессе гораздо более тонкая и сложная: дьявол прежде всего – великий провокатор и соблазнитель, и в этой своей коронной функции постоянно мечется между Богом и людьми, являясь как бы директором и главным режиссером передвижного театра под названием Мировая История, – в самом деле, коль скоро люди выдумали Бога, они не могут обойтись без дьявола, потому что слишком уж много содеяно зла и горя на земле, – с кого спрашивать?