- Раз весной здесь было много гадюк, то и летом они будут. Не могут же змеи улететь куда-то! Просто мы не нашли метода поиска. До осени далеко. Освоим мы и летнюю охоту на гадюк!
Ему вторил и Платон Кондратьевич.
- Покуда дождей нет - гады в траве гуляют. Начнутся дожди, и они станут греться на кочках. Тогда вы их и наловите.
Однако, прежде чем мы освоили летнюю охоту, нам пришлось пролить немало пота и изрядно поволноваться.
Вода в озере спадала, прибрежные полянки освобождались и зарастали травой. Она росла в прямом смысле не по дням, а по часам. Еще вечером поляна была серо - желтая, а наутро ее уже покрывала зеленая щетка молодой травы. Трава густела, тянулась вверх, и искать в ней гадюк стало значительно труднее. Деревья оделись листвой. Появились комары, а за ними и слепни. Днем ходить стало жарко, да и кровососы надоедали своим гудением. Они были разные - от маленьких, но весьма вредных мушек, подлетавших бесшумно, до громадных, похожих на шмелей и гудевших, как самолеты. Общим у ни было одно: впивались они так, что иной раз от боли вскочишь, как обожженный. Приходилось отбиваться веткой. Не охота, а мучение! Мы стойко продолжали поиски, выматывались, но успеха не имели. Возвращение с охоты с пустым мешочком стало обычным.
Июнь стоял сухой и жаркий. С рассвета до заката на белесом небе ни облачка. Днем солнце жгло, как в Каракумах, ночью давила духота и одолевали комары. Вода в озере спала, и вдоль берегов протянулась широкая полоса вязкой черной тины. Болота подсохли. Там, где раньше были лужи, остались гладкие плешины высохшей глины. Змеи куда-то исчезли.
Обратились мы за помощью к егерям. Они сказали, что видят змей только рано утром и вечером. Мы стали искать змей на рассвете и на закате. Не сказал бы, что это было такое же приятное занятие, как охота весной. На кордон мы возвращались мокрыми до пояса. По утрам росы были обильными: кусты, траву и камыши словно омывало дождем. Роса выгоняла змей на солнышко погреться. Они выползали на кочки, пни, плешины от высохших луж и нежились там в первых нежарких лучах солнца. Весной змеи были малоподвижны. Если найдешь нескольких змей невдалеке одна от другой, то можно было всех побросать в мешок. Сейчас же гадюки были очень сторожкими и, заметив человека, моментально исчезали. На мгновение выпустишь змею из поля зрения, и она словно сквозь землю провалится. Только трава качнется возле того места, где до этого она лежала.
Утром гадюки принимали солнечные ванны не дольше получаса. Потом они куда-то прятались. На закате змеи опять появлялись вдоль кромки леса по краю зарослей. Охота на них продолжалась тоже полчаса. После заката ловить их было трудно: мешали комары. От этих проклятых существ приходилось удирать на кордон и там либо разводить дымари, либо забираться под полога.
В общем, за три недели июня мы отловили чуть больше сотни гадюк, а рассчитывали добыть раз в десять больше. Соответственно успехам было у нас и настроение.
- Не журитесь, хлопцы, - утешал нас Платон Кондратьевич. - вот пойдут дожди, тогда змеи станут лежать на солнце и днем.
Время шло. Дождей не было.
Как-то пришли мы с утренней охоты, поели и забрались под полога. День был особенно жарким. Ни малейшего ветерка. В тени комары наваливались скопом, а на солнце можно было изжариться заживо. Платон Кондратьевич обычно на комаров внимания не обращал, а тут и он надел накомарник. Под пологом было душно.
Жара разморила, я задремал, но тут же проснулся от того, что левую руку жгло, словно крапивой. В дреме я откинул ее и коснулся полога. Глянул я на полог, а он темный от комаров, и между нитками марли щеткой торчат комариные носы. Кожа на руке вздулась волдырями и горела. Дремы - как не бывало. Чертыхаясь, я поглаживал руку и с завистью слушал, как под соседним пологом похрапывает Илларионыч.
Вдруг из лесу донесся громкий собачий лай.
- Вот окаянная, - сонно проворчал Илларионыч, - раздирает ее!
- Откуда здесь собака? - спросил я егеря.
- А это Урал, - отозвался тот, - я его погулять отпустил. На цепи его комары одолели.
- Так он что, белку нашел?
- Урал - гончак. На белку брехать не станет.
- Значит, либо кабану, либо лосю покоя не дает, - сердито пробурчал Илларионыч.
- Кабаны сейчас в шестом квартале кормятся, а лоси и того дальше - в десятом. Они там от комаров и слепней в озере стоят, - возразил егерь. Собака в такую жару далеко от дома не пойдет.
- Так на кого же пес брешет?
- А на гада…
- На гада?!
- Эге. На гада.
Между тем лай перешел в визг.
- Вот, так и есть, - ухмыльнулся егерь, - сейчас собака гада разорвет и утихнет.
Подтверждая слова хозяина, пес на мгновение смолк, тут же коротко взвизгнул и умолк.
- Во, разорвал! - прокомментировал егерь.
Илларионыч даже подскочил под своим пологом.
- Урал рвет гадюк?!
- Рвет. Как найдет, так тут гаду и конец.
- А если гад его укусит?
- Так его каждый раз кусает.
- Ну и как?
- А никак. Оближется собака, и все тут.
- И не болеет?
- Даже не пухнет. Раньше опухал, а теперь не стал. Видать, привык.
В это время Урал снова залаял, но уже ближе. Лай был таким же, как и в первый раз.
- Еще одного нашел, - равнодушно бросил егерь.
- Пойдем посмотрим! - предложил я.
- Коль по жаре таскаться охота есть, идите. Я такую штуку видел уже много раз.
Мы с Илларионычем вылезли из - под пологов и побежали в сторону лая. Не успели мы добежать до поляны, где лаял Урал, как лай опять перешел в визг. Тишина. Затем снова короткий, как всхлип, визг, и снова тишина. Когда мы выбежали на поляну, то увидели, что на траве возле кочки еще извиваются куски гадючьего тела, а Урал лежит в стороне и трет лапой нос. Мы хотели осмотреть его нос, но, как только я подошел, Урал поднялся на ноги, отпрыгнул и тявкнул, приглашая к игре в догонялки. На все наши попытки подозвать его пес отвечал игривыми прыжками. Когда же наши домогательства показались ему чрезмерными, он убежал на кордон.
По нашей просьбе Платон Кондратьсвич подозвал Урала и посадил его на цепь. Илларионыч присел рядом с собакой и принялся разглядывать его голову. Никаких следов укуса видно не было.
- Надо бы кожу прощупать, - сказал я.
- Давай попробуем! - согласился Илларионыч. Но как только я хотел погладить пса по голове, он показал клыки. Пришлось опять обращаться к егерю. Хозяину Урал подчинился беспрекословно.
На морде собаки я нащупал четыре небольшие припухлости.
Когда на одной мы выстригли шерсть, то увидели две черные парные ранки - следы змеиных зубов.
- Как же он находит гадюк? - спросил я егеря.
- А нюхом. В жару гады сильно пахнут. Я сам иной раз гажий дух чую.
- Посмотреть бы, как он это делает, - вздохнул Илларионыч.
- Посмотреть можно, - отозвался Платон Кондратьевич, - только не здесь. На мой покос пойдем. Там я вчера четырех гадов видел.
На покосе спущенный с поводка Урал радостно гавкнул и бросился в кусты. Я и Илларионыч - за ним.
- Куда вы? Стойте! - закричал егерь. - Урал, ко мне!
Мы остановились.
- Урал, сюда! Ко мне! - продолжал звать егерь. Пес вышел из кустов и, виновато виляя хвостом, не то подошел, не то подполз к хозяину. Егерь приказал ему лежать и сказал нам: - Разве можно бежать за гончаком, когда он в полаз пошел? Собака подумает, что ему гнать велят, пойдет по следу, и тогда ему никакие гады не нужны. Давайте посидим, а собака пусть своими делами займется. Так проку больше будет.
Мы сели на кочке и закурили. Пес прилег рядом и недоумевающе посматривал на нас. Казалось, он хотел сказать: "Чего расселись? Раз на охоту пришли, надо звериный след искать!"
- Сидите, сидите, - приговаривал Платон Кондратьевич, - пусть собака успокоится и поймет, что мы не охотиться пришли. Не обращайте на него внимания.
Очень скоро пес уже не мог удержать нетерпения. Он заскулил, подполз на брюхе к хозяину и тронул его лапой.
- Лежать! - строго прикрикнул егерь.
Пес опустил голову на передние лапы и замер.
- Ну-ка, за работу! - сказал нам егерь. - Покажем собаке, что мы не охотиться, а работать пришли. Давайте сухие кусты в кучу таскать. Все какую-то пользу сделаем. Мы поднялись. Вскочил и Урал.
- Лежать! Кому было сказано! - замахнулся на него егерь. Пес, понуро опустив голову, лег.
С четверть часа мы таскали сухие ветки, а пес скучал. Потом Платон Кондратьевич крикнул ему: - Урал, гуляй!
Пес встал, потянулся и медленно побрел по лужайке. Илларионыч и я бросили сучья и уставились на пса.
- Работайте, работайте! - одернул нас егерь. - Не отвлекайте собаку! Того и гляди он снова в полаз пойдет!
Урал не пошел в полаз. Он бродил по лужайке, опустив нос к земле. Вдруг пес замер, напрягся всем телом. Хвост его взлетел кверху и замотался из стороны в сторону. Пес сдавленно гавкнул и медленно двинулся вперед. Сделав несколько шагов, он отпрыгнул в сторону и залаял.
- Нашел гада, - пояснил егерь, - бросайте, хлопцы, работу! Пошли смотреть. Теперь он не отстанет, покуда гада не разорвет.
В ту же минуту и я, и Илларионыч были рядом с Уралом. Пес медленно подошел к высокой кочке, злобно визгливо залаял и принялся скрести лапами землю. Ни на кочке, ни возле нее никакой змеи не было, а пес продолжал неистово лаять.
- Ты видишь змею? - спросил меня Илларионыч.
- Нет.
- На кого же он лает?
- Гад в кочку ушел, - пояснил егерь, - не мешайте собаке. Сейчас все увидите.