Если бы я от самого Гинца не знал, что цилиндры-то еще до крушения выскочили из гнезд и что весь механизм, говоря попросту, обратился в подобие яичницы всмятку…
Словом, поглядев на "Джессику", я должен был сказать ей:
- Покойся, милый друг, до радостного утра!
Много судов ведь лежит на дне морском. Есть такие места, которые у нас, моряков, носят характерное название "морских кладбищ", потому что там погибшие суда буквально завалили морское дно. И смею вас уверить, среди этих "морских покойников" можно найти немало таких пароходов, которые находятся в неизмеримо лучшем состоянии, чем "Джессика". А никому и в голову не придет мысль о том, чтобы возиться с ними, вытаскивать, чинить и снова пускать в ход.
В наши дни ведь судостроение сделало такие большие успехи, что вам выстроят пароход любой величины чуть ли не скорее, чем сапожник добрых старых времен шил на заказ рантовые сапоги. И такой новый пароход сплошь и рядом обходится дешевле, чем обошлись бы работы по вытаскиванью со дна моря какого-нибудь затонувшего "Альбатроса" или разбившейся "Джессики", особенно если для этих работ надо посылать чуть ли не целую экспедицию в дальние края.
Впрочем, я знаю случай, когда один владелец парового судна аккуратно выуживал его из воды пять раз.
Судно это было, надо признаться, прекапризное.
Должно быть, инженер, который создал его чертежи, все время думал о сооружении именно подводной лодки…
Но это история долгая, я о ней лучше расскажу в другой раз, а теперь вернусь к изложению моих собственных приключений.
Ну-с, осмотрев "Джессику" и убедившись, что извлечение перламутровых раковин не представит особых затруднений, ибо бока судна разворочены и даже часть раковин высыпалась из трюмов на дно моря, я дал обычный сигнал матросам, поджидавшим меня на лодке с аппаратом, при помощи которого они накачивали воздух в мой водолазный костюм.
- Подымай!
И меня подняли.
Едва с меня сняли медный шлем, обращавший меня в какое-то чудовище, как мой старый испытанный боцман Перазич, далматинец родом и лихой моряк, заявил мне:
- А у нас новости есть, капитан!
- Какие?
- Да я должен об этом вам подробно доложить!
- Выкладывай!
Вижу, Перазич как-то жмется. Явно не хочет говорить при матросах. Секрет какой-то…
Я знал старого далматинца за человека серьезного и никогда попросту не болтающего, и понял его.
- Впрочем, нет! - сказал я. - Пойдем-ка ко мне в каюту. Да вели коку захватить бутылочку винца и принести кусок ветчины. Прогулка по дну морскому, должно быть, очень полезна для тех, кто страдает отсутствием аппетита. Я проголодался. Покуда будем закусывать, ты, старая акула, расскажешь мне все твои новости.
Едва мы разместились за столом в моей каюте, как Перазич мне заявил:
- Приходил один туземец.
- Спрашивал, нет ли у нас на продажу парочки миссионеров? - за смеялся я.
- Нет, командир! Про миссионеров-то он говорил, это верно, но совсем в другом роде!
- Может, хочет нас снабдить ими? Покорно благодарю! Я другим товаром торгую!
- Да нет же, капитан! Ну, вы лучше слушайте!
- Слушаю и то! Повесил уши на гвоздь внимания!
- Этот дикарь болтает с грехом пополам по-немецки.
- Вот как? Лингвист, значить!
- Да. Говорит, научился именно у тех самых миссионеров, которых потом…
- Которых потом его сородичи съели, как мы с тобою эту принесенную коком ветчину? Дальше!
- Ну, дальше-то я не мог хорошо разобрать, в чем дело. По-немецки я давно разучился болтать. Мы, триестинцы, сами знаете, терпеть не можем тедесков! Ну, а дикарь-то, кстати, еле-еле лапти плетет по-немецки, я думаю, и природному немцу сговориться с ним было бы трудно.
- Но ты-то сговорился?
- Да кое-как. То есть я понял кое-что, но, разумеется, далеко не все, из того, что он мне сообщал.
- А что же он сообщал?
- А вы послушайте!
Показал он на море, потом ткнул пальцем вниз, значит, указывает, что речь идет о морском дне.
- Может быть, да, может быть, нет! Но продолжай.
- Ну, потом машет рукою, твердит:
- Не надо. Не надо.
Я его спрашиваю:
- А почему?
А он отвечает:
- "Зеленая смерть"!
- Какая "Зеленая смерть"? В первый раз в жизни слышу!
Ну, он начинает руками разводить. Показывает что-то совсем несуразное: как будто такое большое, что будет, пожалуй, побольше нашей "Сузи" от носа до кормы. Потом говорит:
- Ам-ам. Кушал. Рыба кушал. Акула кушал. Человека кушал.
- Ты бы спросил его, этого дикаря: а твоя "Зеленая смерть" миссионеров не кушал?
- Постойте, капитан! А то я собьюсь. Ну, так вот… Значить, насчет того, что эта самая "Зеленая смерть" и рыбу кушала, и акулу кушала, и человека… Словом, всякую дрянь…
- Чудак же ты, братец! А еще боцман! Не знаю, какого именно цвета вообще-то матушка смерть, зеленая она, фиолетовая или красная с крапинками и разводами, а что она всех "кушает", так это, дружище, старая истина!
- Да постойте, командир! Я так понял туземца, что он говорит не вообще о смерти, а о какой-то особенной смерти. Словом, о чем-то таком, что в самом деле в прямом смысле слова может всякого слопать!
- Глупости! Не так понял!
- Нет, так, капитан! Больше вам скажу! Понял я еще, что стреляли-то мы гранатами по лесу совсем напрасно!
- Это почему?
- А потому что дикарей сюда, на берег, не заманишь ни за какие коврижки! Удрали они!
- Куда?
- Да в горы, подальше от берега! А почему?
- Да, почему?
- А потому, что кого-то из их компании эта самая "Зеленая смерть", вышедшая из моря, тут же, на берегу, изловила и съела!
- Фу, какие ужасы! Держите меня, люди добрые, а то я в обморок упаду! Руки дрожат, ноги трясутся, сердце бьется, печень распухает! Эх, ты, а еще старая морская косточка!
- Да я, капитан…
- Молчи, молчи! Какой-то чернокожий наболтал тут с три короба, а ты и того… Всерьез принял россказни этой соломонской обезьяны!
- Да он, капитан, у миссионеров в выучке был!
Ну, тут я уже не выдержал, знаете. Расхохотался, как сумасшедший.
Совсем сконфузился мой боцман.
Ну, я его похлопал но плечу, чтобы бодрости придать человеку.
- Но ты, надеюсь, - говорю, - хоть так устроил, что когда этот правнук Соломона тут сказки рассказывал, матросы ничего но слышали?
- Нет, командир! Слышать-то они слышали, да…
- Да что же?
- Да ничего не поняли. Хохотали только! Потому, парень гримасничал уж очень…
- Хохотали? Ну и отлично! И тебе бы надо было делать то же самое, а не вешать нос на квинту! Во всяком случае, я не желал бы, чтобы матросы наслушивались всякой ерунды. Туземцы вообще неисправимые лгуны, прирожденные сочинители, а те, которые побывают у миссионеров, не лучше делаются, а вконец портятся и так изощряются в деле лганья, что с ними никакого сладу нету.
Помнишь Кифи?
А Кифи, ребята, был один самоанец. Надо заметить, преспособная бестия. Талант в своем роде.
Я уверен, если бы Кифи носил не темную самоанского изделия шкуру, а белую, да был бы пограмотнее, да пристроился бы он к какой-нибудь любящей "бум" делать нашей американской газете, этот Кифи сделал бы, думаю, блестящую карьеру!
Если бы, впрочем, не линчевали бы его подписчики.
Ну-с, так этот Кифи здесь же, в Апии, столько раз наводил на население настоящую панику своими россказнями самого фантастического свойства, что прямо-таки прославился:
- Кифи, делатель страхов.
Должно быть, на Безымянном острове моему боцману и попался двоюродный брат, а то и единоутробный братец нашего Кифи, делателя страхов…
Перазич был заметно сконфужен, но все же пытался оправдаться.
- Да, видите ли, капитан! - твердил он. - Уж больно искренним показался мне этот парень! Уж так он просил нас…
- Просил подарить ему рубашку?
- Да нет!
- Бутылку рому?
- Да нет же, капитан!
- Перочинный ножик? Старый цилиндр? Шитый мишурой мундир итальянского тамбур-мажора?
- О, капитан! - взмолился боцман. - Вы мне слова вымолвить не даете!
- Я? Тебе? Слова вымолвить не даю? Опомнись, боцман! Да говори, сколько твоей душеньке угодно! О чем тебя просил этот лгун?
- То есть не то что просил, но умоляет!
- Тебя?
- Да нет же! Нас всех! Ну, вас, капитан! Потому что он меня за капитана принял, не в обиду вам будь сказано!
- Ну? Так о чем он меня умолял?
- Чтобы мы, значит, подбирали якоря и уходили без оглядки отсюда!
- Кто-нибудь из вас двух, Перазич, с ума сошел! Или ты, или этот соломонец!
- Не знаю, капитан!
- И я не знаю. Я знаю только одно: я заплатил Гинцу за груз "Джессики" сто фунтов стерлингов, как одну копеечку, да затратился на покупку скафандров, на наем в Апии четырех водолазов, па путешествие сюда. Как ты думаешь, деньги у меня бешеные или нет?
- Разумеется, не бешеные!
- Ну, то же! Швырять деньги я и смолоду не любил, а под старость и тем более. Гроша медного даром истратить не намерен!
И будь тут не одна "Зеленая смерть", а будь в компании с нею "Смерть голубая", "Смерть розовая", "Смерть цвета дыма Абукирского сражения", "Смерть полосатая", "Смерть крапинками", сто тысяч разноцветных смертей, мне на всю эту ассамблею в высокой степени начхать. Я пришел сюда добыть со дна моря несколько тонн раковин, и я их добуду. Прочее же меня не касается, особенно пьяная болтовня какого-то изолгавшегося вконец дикаря.
А вот что.