Не проходит и нескольких дней, как воскресным утром меня будит телефонный звонок, точно ножом разрезающий утренний сон. Вначале, сняв трубку, я чувствую облегчение, так как мне снится, будто из-за ухода корейца и еще нескольких игроков, придерживающихся сходных с ним взглядов, мне придется самому выступать за свою команду по регби. Чешка, облаченная лишь в один длинный шарф, вращает над головой деревянную трещотку и энергично поддерживает команду противника, а в довершение всего два полицейских увозят меня на каталке в зону травмированных и отдают на попечение злобной школьной медсестры.
- Уилл?.. Я тебя не потревожил? Прости. Я просто переговорил с другими доверенными лицами, и твоя кандидатура их вполне устраивает. - Чарлз говорит исключительно добродушно и в то же время максимально деловым тоном. И я понимаю, что этому надо положить конец.
- Послушай, боюсь, тогда у тебя я немного перебрал…
- Не волнуйся, никто не обратил на это внимание. К тому же через неделю она уезжает. - Он разражается заливистым смехом.
Я сажусь и всматриваюсь в утренний сумрак.
- Заскочи ко мне на следующей неделе, лучше в среду - обсудим детали. Спланируем, так сказать, все необходимое. Ну, мне пора… значит, до среды. Будь здоров.
- Чарлз… послушай…
Однако к среде настроение у меня полностью меняется. Порой за короткое время может произойти масса событий, и в данном случае то ли по чистому совпадению, то ли намеренно так и случилось.
- Готов ехать? - Чарлз изумленно отрывает взгляд от своего ежедневника, наклоняется вперед и поправляет очки на носу, чтобы разобраться в причине необъяснимой смены моего настроения. - А мне показалось…
- Какой редкий шанс! Я счастлив, что мне выпала такая возможность. Это очень мило с твоей стороны, что ты вспомнил обо мне. Просто не терпится отправиться туда.
- Понимаю. Значит, ты представляешь себе, что такое Соломоновы острова? Знаешь, чего ожидать?
- Да, Соломоновы острова. Расположены на юге Тихого океана. - Я указываю рукой в неопределенном направлении, делая вид, что между нами расположена карта мира.
- Отлично. Вижу, ты навел кое-какие справки. И полагаю, знаешь, о чем идет речь.
- Конечно-конечно. Об оказании небольшой помощи, - осмеливаюсь заметить я.
- Ну да. А конкретнее, мы надеемся, что на вышеупомянутые средства тебе удастся разработать какой-нибудь местный проект, который сможет приносить доход жителям.
- Прекрасно. И когда мне отправляться?
- Я тоже хотел задать именно этот вопрос. То есть, наверное, тебе надо заранее поставить в известность руководство.
- Наверное… Думаю, в конце семестра. - До конца весеннего семестра оставалась неделя, и я не сомневался, что к его завершению мое заявление будет подписано.
Мы с Чарлзом пожали друг другу руки, и я оставил его в несколько ошарашенном состоянии, а сам отправился в химчистку.
Чарлз и не догадывался, что за те несколько дней, которые прошли между нашей встречей и телефонным разговором, приключилось нечто особенное - заставившее меня изменить свои взгляды.
То ли случайно, то ли в силу естественного стечения обстоятельств на меня обрушился целый шквал переживаний, сомнений и сожалений. И я понял, что, если ничего не предпринять, меня просто разорвет на части.
В понедельник утром, опаздывая на занятия, я чуть не задавил почтальона Джима.
- Привет, Джим. Все в порядке? - беззаботно осведомился я.
- Привет, Уилл. Опять куда-то торопишься? - Он улыбнулся, отстегнул эластичную ленту и вручил мне мою почту, не вылезая из канавы.
Я поблагодарил его, махнул ему рукой, и мне показалось, что он мне отвечает тем же.
Маневрируя по мокрому городу, я попытался зубами открыть три полученных конверта, застегнуть верхнюю пуговицу рубашки и одновременно завязать галстук. Целых три приглашения на свадьбы друзей. В обычной ситуации я бы с радостью посетил их, пожелал бы им счастья и выпил бы пару-тройку бокалов шампанского за дальнейшие совместные годы новобрачных. Однако, поскольку перспективы моей личной жизни в лице красотки Софи растворились вместе с выхлопными газами самолета, улетевшего в Тулузу, у меня эти приглашения не вызвали ничего, кроме раздражения.
"Ты меня окончательно довел", - заявила она. И по тому, как при этих словах Софи обращалась с наиболее хрупкими предметами в моем доме, я смог сделать вывод о том, что ей присуща неисправимая галльская эксцентричность. Несомненно, у нее были довольно веские причины для того, чтобы злиться на меня. Однако, к сожалению, мне так и не удалось выяснить, в чем именно они заключались - она говорила так быстро и так громко, что я мало что понимал.
Этот роман, как и многие другие, начинался бурно и стремительно, а затем все свелось к тому, что каждое утро мне приходилось дожидаться, когда она выйдет из ванной. Несомненно - готов это признать, - я не уделял ей необходимого внимания. Слишком погружался в мелочи школьной жизни и не понимал, что она отнюдь не разделяет мой энтузиазм. Ее достали мои поздние репетиции школьного спектакля и совершенно не интересовали бесконечные рассказы о таинственно исчезнувших футбольных кроссовках или новом блюде, придуманном Барри для школьной столовой. (Хотя следовало бы признать, что Барри обладает редким талантом.)
Софи изучала английский язык в университете, и многие обычаи и выходки моих соотечественников продолжали вызывать у нее интерес, хотя я воспринимал их как нечто само собой разумеющееся. По завершении рабочего дня или к выходным я мечтал лишь об отдыхе, желательно в постели. Мне совершенно не хотелось куда-либо идти, чтобы просто чего-нибудь "посмотреть". Я не испытывал никакого желания общаться с людьми, которые и так окружали меня каждый день. И ошибочно принимал летаргическую домовитость за здоровые взаимоотношения, лень за любовь, отсутствие взаимопонимания за обоюдную удовлетворенность.
Софи усердно пыталась выманить меня в мир, находящийся за пределами школы. Она устраивала общественные мероприятия, где я должен был присутствовать и вовремя улыбаться. Порой мне приходилось рассказывать анекдоты, подобающие собираемому обществу и предлагаемым обстоятельствам, что иногда даже вызывало смех и бурное веселье. Однако со временем мне стала надоедать роль шута горохового, и Софи, возмущенная моей инерцией, попыталась воодушевить меня сначала с помощью улащивания, а затем и угроз. Закончилось все тем, что она постоянно указывала, чем мне надлежит заняться. Однако это привело к противоположным результатам. Я закопался с головой в подушки, а когда вылез из них, ее уже и след простыл.
Да, я отлично понимал, почему она меня бросила, и утешал себя тем, что это произошло рано, а не поздно. Когда Софи хлопнула последней дверью, пришлось убеждать себя, что жизнь немалому меня научила, что я возмужал и в следующий раз все будет совершенно иначе. Однако, к сожалению, проверить свои предположения мне почему-то не удавалось.
Когда одинокими ночами меня покидала врожденная жизнерадостность, я вспоминал рыдающую, сильно перебравшую барышню, с которой познакомился на одной из свадеб. Вцепившись в мое плечо, она поведала мне свою теорию, в соответствии с которой, если человек не состоял в браке к тридцати двум годам, ему следовало хвататься за первого встречного, которым в ее случае явно оказался я. Или, подытоживала она, ничего не остается, как махнуть на все рукой и уехать за границу. Я был уже на полтора года старше обозначенного ею срока.
Утром во вторник Джим доставил мне еще одно приглашение на свадьбу, и я вошел в кабинет директора, продолжая сжимать его в руках. Атмосфера академической учености и строгой самодисциплины всегда действовала на меня гнетуще - еще с подросткового возраста. И я, точно так же, как в детстве, непроизвольно проверял, насколько чисты мои ботинки.
- А, Уилл. Прости, что вызвал тебя - наверняка ты очень занят. Просто речь идет… об очень щепетильном деле… - Я поджимаю пальцы ног в своих отнюдь не безупречных ботинках и мысленно начинаю перебирать карточки в разделе "Виновен". К счастью, их должно быть там не слишком много. - Просто землекоп обнаружил это на обочине вашего поля в субботу и вполне разумно принес мне.
Он выдвигает ящик своего огромного дубового стола и достает помятые и полупережеванные остатки апельсинов. С трудом сдержав смех, я придаю своему лицу столь же скорбное выражение, как и у сидящего передо мной директора.
- Мусор. - Он наконец находит нужное слово и произносит его с такой интонацией, которая намекает на неминуемое и скорое крушение западной цивилизации.
- Ну что сказать… это вопиющее упущение. Не волнуйтесь, я проведу необходимое расследование на следующей тренировке.
- И о результатах сразу сообщи мне. Критерии, Уилл, критерии. Ну вот и все. Спасибо.
- Это вам спасибо, господин директор.
Когда я уже закрываю за собой дверь, мне приходит в голову посоветовать ему, куда надо деть столь раздражающие его объекты.
"Бог мой, весь этот хлам является биорасщепляемой субстанцией, - думаю я, идя по коридору и разглядывая портреты помпезных кретинов, имена которых ни о чем мне не говорят. Я зол как черт. - Он мог бы просто сказать, что мы проиграли".
- Доброе утро, сэр, - раздается за мной свистящий слащавый голос.
Я оборачиваюсь. О нет, только не это.
- Доброе утро, Роберт, - ворчу я себе под нос. - Ты видел землекопа?
- Нет, сэр… но, сэр-р-р! - он вприпрыжку устремляется за мной. - Мама спрашивает, когда вы выдадите нам наши тетради.
- Можешь сообщить своей драгоценной маме, - (этой уродливой старой ведьме), - что я выдам их сразу после того, как разберусь с апельсинами.
Дверь учительской вполне внушительно хлопает.
- Сэр?