Мы вышли, подумали, посоветовались, быстро руками выгребли песок между днищем и левыми колесами, образовав уступы, и, ухватившись за правый бок фургона, сдернули его в правую колею. Поехали правыми колесами по колее, левыми - по междуколейной горке. Довольно сносно, но удавалось удерживать нашу тачку в этом положении не более двухсот метров - потом она разрывала песок левыми колесами, соскальзывала и будто с наслаждением плюхалась на пузо. Мы выходили, повторяли всю последовательность действий, залезали обратно внутрь и продолжали двигаться и опять плюхались, и начинали все сначала. Когда в конце концов мы выбрались на твердую дорогу, я был измучен до предела.
- Все! - сказал я. - Больше ни на что сил моих нет!
- Я думаю, худшее позади, - сказал Ришко. - Нам осталось около пятнадцати километров, а до рандеву еще три часа.
На радостях мы рванули вперед на максимально возможной скорости и буквально через километр влетели в зыбун. А может быть, это был не зыбун, а какой-то специфический вид плотной грязи? Не знаю. Во всяком случае, автомобиль засел точно посередине этого дрянного пятна, трудно отличимого от поверхности остальной дороги, засосанный выше осей.
- Сволочь! - с чувством сказал я, открыв дверь, осторожно ступив на предательскую плоскость и провалившись по колено.
До переднего края было столько же, сколько и до заднего. Мы решили - вперед. Целый час руками рыли две колеи, которые, как ни странно, не затягивались, сохраняли форму. Потом я в полном озверении, ухватившись за задние скобы, раскачивал нашу бедняжку вверх-вниз, благо вместо рессор у нее были спиральные вертикальные пружины, и с отчаянием толкал ее синхронно с усилиями двигателя, пока Ришко мастерски манипулировал педалями сцепления и газа, а она, виновато плюя в меня подколесной пакостью, из последних сил рвалась от проклятой трясины, которая с неохотным утробным чмоком и хрюком постепенно отпускала свою жертву. Когда мы выбрались на твердое место, я бессильно опустился прямо на землю. Ришко выключил мотор, вышел, посмотрел на меня и принялся, что называется, дико хохотать.
- Ну и что? - мне было уже не до смеха.
- Извини… Трудно сдержаться. Если бы ты мог себя… ох!.. видеть! На тебе живого места нет! Ты стал прямо негром.
- Я прямо стал очень грязным белым. Поехали.
ГЛАВА 12
Дорога превратилась в ровный, приятный песчаный тракт. Появились деревушки, рощицы, люди на осликах и пешком - все указывало на близость города. Еще десяток минут, и мы ворвались в конечный пункт нашего путешествия. Из-под колес рассыпались в стороны овцы и куры, прохожие и сидящие на порогах домов глазели на нас, разинув рты, как на выходцев с того света. Ришко торжествующе клаксонил, из переулков появились мальчишки на невысоких неоседланных лошадках и загалопировали рядом с нами, так что когда улица вывела нас на центральную площадь к единственному отелю типа караван-сарая, у жителей был уже небольшой сабантуй. Ришко снял комнату на час, заплатив за сутки, и обалдевший от счастья хозяин пообещал немедленно организовать внеочередную бочку воды. Я понял, что это значит, только после того как, исследовав весь сарай, не обнаружил не только умывальника, но и намека на какой-либо кран. К этому времени грязь на мне превратилась в сухую корку и начала, усыхая, невыносимо драть весь нательный волосяной покров, мне казалось, что палач сдирает с меня живьем кожу.
- Потерпи немножечко, - ласково приговаривал Ришко, видя мои мучения. - Сейчас будет вода. И знаешь, как хорошо, что ты не южный волосатый человек и не снежный тоже.
- Да перестань ты меня смешить, видишь ведь, мне нельзя шевелиться!
Наконец во двор пришагал ослик, тащивший маленькую двухколесную повозку с железной бочкой на ней. Прибежали мальчуганы, приволокли ведра, корыто, быстро наполнили его, и я с облегченным стоном залез туда. Пока я отмокал, Ришко с помощью тех же пацанов вымыл автомобиль, который так и засверкал на солнце. Потом он умылся сам.
- До прилета наших мальчиков еще сорок минут, - сказал он. - Десять минут на перекус, пятнадцать минут на осмотр города и пятнадцать на формальности в аэропорту.
Город мы действительно осмотрели за пятнадцать минут. На все население, около восьми тысяч человек, существовал только один колодец на центральной площади, у которого с утра до ночи очередь за водой, вот когда я оценил внеочередную бочку хозяина сарая. Электричества в городке нет, горючего тоже, поэтому вытаскивают бадью с водой древнейшим способом - ходят по кругу два слепых осла. Все улицы радиально расходятся от центральной площади, и все они имеют одинаковый вид: вдоль глинобитных стен аллеи финиковых пальм, под которыми лежит подушка чистейшего сухого песка. С пальм свисают огромные разноцветные гроздья фиников, так как зреют плоды на каждой пальме в свое время. Все население в жаркое время дня лежит в тени пальм на прохладном песке. Закрою глаза и вижу: белый-белый песок, разноцветные пальмы, жарко - полдень, никто не ходит, все лежат.
Аэропорт находился за городом. Замечательный аэропорт: посередине огромного ровного земляного поля стояла жалкая хибара с радиоантенной на крыше и рядом на палке полосатый конус. При виде автомобиля начальник - пухлый, с толстыми, лоснящимися щеками африканец заплясал от радости.
- Ой, тысячу раз спасибо, ой, вы не представляете, как я счастлив. Я так боюсь садиться на лошадь, а теперь ой как я их легко буду разгонять!
- Кого их? - не поняли мы.
- Всех!.. Но в основном коз и ослов. Они ужасно любопытные! Как услышат самолет, так и бегут на поле. А ограды-то нет! Я сейчас же и испытаю, только что пилоты радировали, им осталось лета пять минут!
- А вы уже ездили на подобной машине? - деликатно поинтересовался Ришко.
- Ой, конечно! У нас тут один белый патер из миссии, у него такая же, я попробовал, это же совсем легко!
Он втиснулся в кабину, мотор взревел, машина прыгнула назад, завизжала тормозами, двигатель захлебнулся, потом зарычал, авто дернулось вперед раз, потом другой, затем судорожными рывками и пьяными зигзагами покатилось по широкому полю - на Ришко было больно смотреть.
- Пойдем погуляем, попрощаемся с городом, - предложил я.
Мы обогнули хибару, пересекли поле и, остановившись в начале улицы, залюбовались длинной аллеей.
- Как хорошо, должно быть, прогуливаться здесь на закате дня всей семьей, здороваясь с соседями и дыша воздухом, - вздохнул Ришко.
- Умрешь со скуки после двух прогулок, - отозвался я.
Послышалось веселое тарахтенье АН-2, и, пока мы подходили к хибаре, самолетик без всяких кругов шлепнулся неподалеку и подрулил почти к дверям. Пассажиры - в основном пожилые мусульмане в обычных широких белых балахонах, числом пять или шесть - вылезли из тени от стен хибары и начали перемещать свой многочисленный живой и мертвый груз к транспорту. Из открывшегося люка мягко выпрыгнул огромный Эдик, за ним посыпались такие же, как ожидавшие на земле, балахонники.
- Пламенный привет нашим героям! - забасил он. - Дома готовятся к торжественной встрече. А у нас есть кулер со льдом, не хотите ли по баночке?
- Еще спрашивает, - деланно обиделся я, утонув ладонью в его лапе.
- Толя! Выдай жаждущим!
Анатолий открыл окошечко фонаря - летной кабины - и, высовывая кулак, уронил, разжимая пальцы, поочередно три банки холодного пива.
- О-о, вот это жизнь! - застонал я. - Эдик, а как насчет правил перевозок?
Мы в это время с интересом наблюдали за усилиями двух пассажиров на земле и одного внутри, пытавшихся втиснуть в самолет упиравшегося козла.
- Ведь эта скотина провоняет все насквозь!
- Терпи, коза, а то мамой будешь! - захохотал Эдик. - Подумаешь, полтора часа лету! Правило тут у нас одно - лети, пока летится. Если они сумеют в люк бегемота протолкнуть, ничего, повезем. Ну, пора, ребятки, попрощайтесь с дядей, и в путь!
Мы распрощались со счастливым начальником, который успел подсунуть нам под шумок большую сумку грейпфрутов и фиников, забросили внутрь наш багаж, влезли сами, и Эдик задраил дверь. После альпинистских усилий по преодолению горы людей, зверей и багажа в тесном фюзеляже мы пробрались к фонарю, на пороге Ришко сел молча и печально, а я устроился на широкой брезентовой ленте, прищелкнутой между креслами пилотов.
Эдик стартовал резко и стремительно.
- Ну ты даешь! - сказал я.
- Я мою керосинку могу посадить на плоскую крышу дома! - прокричал он в ответ.
- Если ветра не будет, - добавил Анатолий.
Самолет лег в короткий вираж, и последнее, что я увидел на аэродроме, - наша, бывшая наша, машина въехала капотом в угол хибары, рассыпая в крошки стекла фар. Я никогда не сказал Ришко об этом.
По случаю благополучного возвращения вечером устроили небольшой мальчишник в Ришкином доме. Обстановка общего веселья в конце концов подействовала и на Ришко, который весьма удачно изображал мои "героические" действия. Просидели почти до утра. Заодно договорились с пилотами, что они через две недели подбросят нас с Виктором на северо-восток страны, где в одном живописном месте работал наш друг Борис: мы хотели погостить у него во время весенних каникул.
Закончился триместр. Мы упаковали чемоданы и, отдав своих зверей на сохранение Ришко, полетели в гости. Шестичасовой перелет с двумя промежуточными посадками получился жутким кошмаром. Самолетик так болтало, что во время остановок не только мы, но и Анатолий вываливались все втроем на волю, ложились под крыло и молчали.
- Слабаки вы, герои! - смеялся Эдик, откупоривая очередную банку пива.
Через два года я с изумлением узнал от друзей, что сразу после возвращения из Африки Эдик по состоянию здоровья был списан из летного состава.