Когда встречаешься с земляками, всегда задаются одни и те же вопросы - как там, стоит ли каштан в Липках, не уползла ли в Волгу набережная, не цепляет ли трамвай за угол общежития на Цыганской, кто сейчас деканом?
- Декан-то кто? - нетерпеливо спрашивает Леонид Иванович. И, получив ответ, вспоминает своего декана, Кирилла Владимировича, о нем до сих пор с курса на курс передают легенды.
- Раз ковырял Кирилл Владимирович карниз в карьере, кораллы там искали и морских ежей, на него сверху и рухнуло куба два песка. Оглянулись - нет декана! Главное, не крикнул! Ну, думаем, замечтался он и в овраг спустился - там великолепные белемниты - "чертовы пальцы" - из стенок торчат. Сбегали в овраг - нет его! Полчаса прошло, вернулись на старое место, смотрим - очки. Ну потом самого извлекли. А он первым делом: "Где зуб?" - "Какой зуб?" - Мы же видим: у него все зубы целы. - "Акулий зуб! Кархарадон!" - кричит на нас, отобрал очки, одел и принялся руками разгребать песок. Полкарьера перелопатили - не нашли.
"Тоже мне геологи", - презрительно так говорит, жалко ему до смерти акулий зуб, редкость же. А потом видим: он у него в кармане скалится. Перед тем как на него обрушилось, он каким-то образом успел зуб в карман затолкать…
- Его прошлый год, Леонид Иванович, Евгений завел, - Юрка кивнул в мою сторону. Он ужасно любит рассказывать про друзей какие-нибудь пакости - это его хобби. И дождется когда-нибудь за свой фольклор, точно дождется… - Раскопали они с Виктором в овраге лошадиную лопатку, точнее, ногу лошадиную, отчленили лопатку и облили ее кислотой, потом дня три-четыре держали в известке.
Басков, слушая Юрку, хохотнул, а тот скромненько, вроде бы застенчиво опустил глаза.
- Ну, вытащили из известки, опустили в щелочь, а потом засунули в костер. - Тут Леонид Иванович принялся улыбаться, а этот пижон и рад стараться. - Засунули в костер, подкоптили маленько, а кость уже по-древнему, ископаемо так трещинками пошла, и каждая трещинка солями - новообразованиями - выполнена, и вид у нее, естественно, допотопный. Кирилл Владимирович давно на Евгения ставку делал, все в свою палеонтологическую партию тянул, любит Женька с костями и ракушками возиться. Увидел он кость и замер. - Юрка вытянул шею, сжал плечи, прижал локти к груди и рот открыл. - Вот так рот открыл и молвит: "Где взял?" - "В мезозое!" - Женька отрубил, не глядя. "Есть там еще? - Вы бы только слышали, сколько мольбы и надежды! - Где то место?" - "В Глебучевом овраге!"- Женька-то честно говорит, откуда кость приволок. "Дашь?" - Кирилл Владимирович спрашивает и руку к кости тянет, а та вся в пузырях, в натеках, элегантная такая мистификация…
Леонид Иванович тоже шею вытянул, затаил дыхание.
"Дашь или не дашь?" - шепотом спрашивает. "Не дам! - отвечает. - Определять сам буду!" - "Сумеешь? - Кирилл Владимирович руку тянет, а Женька кость за спину прячет. - Не хватит у тебя силенок, понял!" - "На кость-то, на лошадиную?" - Женька на него смотрит и по-честному же говорит: "Плевать, кость-то лошадиная!" - "А вовсе она не лошадиная; странная, значит, та лошадь была, и тем более я ею должен заняться, а не ты. Дашь?!" - как рявкнет. "Не дам! Сам нашел, из целого скелета вытащил, а теперь отдай?!" - "Ага, проболтался! - прямо к потолку подпрыгнул Кирилл Владимирович. - Там и скелет, значит?" - "Значит, и скелет!" - "Продай! - взмолился Кирилл Владимирович. - Продай, век тебя не забуду!"
- Он уж точно не забудет, - смеется Леонид Иванович. - Сколько студентов включал в соавторы! А ты, Евгений, упомянут?
"Юрке морду набью", - решил я. Противно, когда незнакомому человеку, пусть даже земляку, всякую чешую про тебя треплют. Да и не только в этом дело. Я заметил еще прошлый год на практике, что Юрка старается всегда отираться поближе к начальству. Вопросы дурацкие свои задает, озабоченно поддакивает, сочувствует, вот что противно, словно он вместе с этим главным лямку тянет. На другой же день знает, как кого зовут по имени-отчеству, сколько детей и чем те хворают, да какие проблемы и тяготы у экспедиции. Говорит голосом утешителя, проникновенный, искренний такой голос, а сам дома в булочную не сходит и посуду не помоет…
- Так ты, Евгений, упомянут? - смеясь, спрашивает Леонид Иванович.
- За упокой! - влез Иван, тот тоже за Юркой тянется.
- Так вот он, Леонид Иванович, - продолжает Юрка, разрумянился, а голову гордо держит, профилем чеканным повернулся, чтобы главный запомнил римский его волевой профиль, - продай, говорит, век тебя не забуду, а Евгений ему: "Продавать неудобно. Стыдно мне с вас деньги брать!" - "Говори, сколько? - задышал профессор. - Ну?" - "А сколько вы думаете?" - "На", - сунул он ему деньги, схватил кость и убежал. Женька разжал руку, там пятьдесят рублей. Побежал, отнес Антонову: отдай, мол, ему, когда определит. Четыре дня раскланивался с ним Кирилл Владимирович, жал ручку, справлялся о здоровье. А на пятый молча прошел, потом вернулся и сказал:
- Больше я у вас ничего не куплю! Никогда и ничего! Это обыкновенная современная лошадь!
- Ведь определил! - восторгается Иван. - Вот специалист: четыре дня бился и определил!
И опять разговор растекается: как тот, как другой? Леонид Иванович очень рад видеть земляков с Волги.
- Леонид Иванович, - кашлянул в кулак Иван, отбросил назад волосы. - Я сам, да и все мы, - он оглянулся на нас, заполнивших тесный кабинетик, - все мы оказались в несколько, можно сказать, зыбкой ситуации. Николай Владимирович, - он кивнул в сторону Баскова, а у того раскалилось лицо, - увлек нас чересчур заманчивыми перспективами. Но Казанкин, вообще, стерилизует низменность, ваша карта тоже пока молчит…
- Кто молчит? - поморщился главный геолог.
- Мне лично важно знать, Леонид Иванович, - Иван упрямо уставился в стену, уперся в геологическую карту. - Даст ли нам Западно-Сибирская низменность достаточно материала для диплома? - Леонид Иванович нетерпеливо шевельнулся, зябко повел плечами. - Даст или проведем здесь время вхолостую, вытащим пустой бредень?..
- Хватит ли для диплома? - поднялся Леонид Иванович. - Ну, знаете ли, это уже не смешно. Тут вчера ваша Селезнева тоже все пугалась, что мало изучено… Мне на вас неудобно смотреть, честное слово. У нас пятеро кандидатские подготовили к защите. Вот-вот появятся свои доктора наук. Диплом? - фыркнул он. - Да здесь новый материк, новая нефтегазоносная провинция.
И Леонид Иванович коротко, скупо и так емко набросал выпуклую картину тюменской земли, ее геологии, перспектив, что она зримо надвинулась на нас, поглотила и заставила задрожать в нетерпении.
Особенно жадно слушали мы рассказ Леонида Ивановича о могучем газовом фонтане, что ударил на окраине Березова за три года до нашего приезда.
Многих маловеров нокаутировал Березовский фонтан, многих щелкнул, сбил с позиции, многие сменили мнения и подняли газовый факел, словно марафонцы, - "нас, мол, не видно было, но мы бежали по пустырям и ветроломам к этому финишу". Радостный то был фонтан, родился младень-богатырь в такой мерзлой дикой целине, да как ревет! Счастливый был тот фонтан, хотя и аварийный: не ждали его. А главное, был факт, факт нефтегазоносности северных широт, он окрылил всех, кто верил в сибирскую нефть, ибо был зрим, слышим, осязаем.
И вот мы едем туда, в Березово!
Глава вторая
Мы едва прорвались на свой пароход "Усиевич".
Капитан, крепкотелый татарин, молодой речной волк, вышел на мостик и, поправив усы, рявкнул в мегафон:
- Объявляю посадку. Подходить по одному! Спокойно предъявляйте билет! Зайцев выкину, обещаю всенародно! И чтоб порядок! - спустился капитан с мостика.
На дебаркадере гаркнули "ура" и лавиной хлынули на штурм. То была самая натуральная психическая атака, она рождалась нетерпением и управлялась страхом не оказаться на пароходе. Матросиков снесли первые ряды, второй вал уже прокатывался по брошенным мешкам, перевернутым многореберным ящикам и давленой картошке. У чемоданов отлетали ручки, у рюкзаков рвались ремни, лопались пуговицы, а сзади напирала сибирская сила, настолько могутная и неслабеющая, что людей выдавливало на верхнюю палубу или в трюм. Никто не стонал, не вопил, хотя расплющивали в камбалу, а все только крякали, пыхтели, стараясь удержаться на ногах в обнимку со своим мешком, да еще покрикивали:
- Давай, давай, раззява, чего раскорячился, колода, коряга уватская!
- Руку отдавай, ну чего ты носом мне в глаза клюешь, а? Убери свой клюв.
- Клюв?! - поражается горбоносый дядька. - Ну, ты погодь! Погодь, как усядемся, я тебя умою.
- Человек за бортом! Пал человек! - кто-то тоненько по-бабьи вскрикнул.
- Не кричи, - басит рыжий парень. - То баул упал, не утопнет, не боись, барахло там…
- А ну поддай, поддай - спереди!
- Мне в первый… в первый мне класс, товарищи, а вы меня в трюм увлекаете.
- Ты в трюм попади, а потом в первый всплывешь…
Покачивается старая калоша, колесник "Усиевич", столетний пароход. Стонет, поскрипывает, вздрагивает гулко, но широкий он, устойчивый и, как плот, медлительный - не перевернется, если и постараешься. Басков плечом раскидывает встречный поток, мы вежливо продираемся за ним в кильватер, но никакого третьего класса нам уже не досталось. Третий класс потонул, сгинул, закрылся человеческими телами, то был не класс, а развороченный муравейник. Узкими проходами пытались пробраться на корму - наткнулись на запруду. Откинулись назад, рубашки прилипли к спинам, оглохли, ничего не слышно в гуле толпы.
- Стой! - кричит Витька. - Клетка.
Точно - в стороне клетка, как в зоопарке, львиная клетка с прутьями в дюйм толщиной. Висит замок, а внутри клетки пусто, в уголке брошен куль полосатый, словно в тельняшке.
- Рвани, Женя!