Плохая новость касается почтового корабля. Пастор Гюнвальд прибыл утром с Фолклендских островов на борту китобойца в состоянии полного изнурения и еще большего раздражения, как сказал Сэр. Точные причины ему неизвестны. Точно лишь то, что почтовый корабль прибудет в Гритвикен самое раннее в середине декабря.
- К сожалению, слишком поздно для нас. Я понимаю, что мы все ждем писем из дома. Не очень-то радостно на многие месяцы отрываться от всего мира, не имея никаких вестей от родных. Но я опасаюсь, что погодные условия, о которых поведал мне капитан Сёрлле, не оставляют нам другого выбора. Лето заканчивается, толком не начавшись. Граница паковых льдов сейчас отодвинулась так далеко на юг впервые за десять лет. В сущности…
Он замолк и оглядел нас. Мы ловим каждое его слово и одновременно и знаем и не знаем, что он хочет сказать. Я понимаю, что у него нет намерения вселить в нас неуверенность. Но он кажется единственным, кто не замечает, как сбивают нас с толку его представления об откровенности.
- В сущности, даже сейчас уже слишком поздно.
Немного погодя мы стоим с ним перед книжными полками, и я объясняю ему, как и почему я расставил книги в таком порядке. Кажется, что это его совсем не волнует. Он берет книги одну за другой и снова ставит на место. Три, четыре раза подряд он проходит вдоль полок, рассматривая корешки книг.
- Ага, очень хорошо, понимаю, - бормочет он. - Хронологический порядок, очень остроумно, Мерс. Ведь он также равносилен самому ходу исследований. Если бы вы рассортировали книги по широте, получилось бы то же самое, верно? Ведь Амундсен и Скотт были на девяностом градусе южной широты. Очень хорошо. Сердечно благодарю вас.
- Сэр, я не видел книгу Амундсена. Конечно, я бы поставил ее рядом с книгой Скотта.
- Вы ее не видели, потому что я как раз сейчас ее читаю.
Шеклтон открывает крышку конторки и передает мне книгу. Она называется "Завоевание Южного полюса. Норвежская полярная экспедиция на "Фраме" и относится к тем же годам, что и дневники Скотта, то есть к 1910–1912 годам.
- Поставьте ее на полку, - говорит Шеклтон, - но на подобающее место.
Недолго думая, ставлю Амундсена справа от Скотта - с краю.
Шеклтон кивает.
- Сэр, я не смог найти еще одну книгу, а именно Библию-Библию королевы-матери, сэр.
- Что? Она стояла на полке. Как же вы могли просмотреть Библию королевы-матери, а?
- Не знаю, сэр.
- Вы выбросили ее за борт в приступе вашей валлийской ярости?
- Я… сэр, ради бога… нет!
Шеклтон подходит ко мне и кладет руки мне на плечи.
- Это шутка. Я оставил Библию у капитана Якобсена. Он хочет, чтобы пастор Гюнвальд прочитал проповедь на английском, вероятно, чтобы мы его правильно поняли! А сейчас идите спать. Я должен написать письмо жене, если не хочу ее потерять из-за собственного легкомыслия.
Прежде чем я смог заползти на койку и завыть под одеялом, мне пришлось пережить еще то удовольствие. По поводу сегодняшнего торжества капитан притащил в "Ритц" банджо Хуссея. Под его аккомпанемент Читхэм и Бэйквелл горланят песню про Лоренцо, любимую песню Уорсли:
Ренцо не знавался с морем - Ренцо, парни, Ренцо!
Но решил стать китобоем - Ренцо, парни, Ренцо!
Он матрос был из ледащих - Ренцо, парни, Ренцо!
Ему всыпали горячих - Ренцо, джентльмены!
Тридцать пять линьков за дело - Ренцо, парни, Ренцо!
Тут ему и поплохело - Ренцо, парни, Ренцо!
Здесь сам капитан вмешался - Ренцо, парни, Ренцо!
И за парня он принялся - Ренцо, джентльмены!
Его накрепко взял в руки - Ренцо, парни, Ренцо!
Стал учить морской науке - Ренцо, парни, Ренцо!
Ну а тот - губа не дура! - Ренцо, парни, Ренцо!
Его дочке строил куры - Ренцо, парни, Ренцо!
Теперь Ренцо знает море - Ренцо, парни, Ренцо!
Он старпом на китобое - Ренцо, джентльмены!
Проповедь
Орган умолк. Пастор Гюнвальд кладет руки на край кафедры и оглядывает лица китобоев. Он ждет, когда среди людей Якобсена воцарится тишина, только после этого он начинает: - Радостно видеть всех вас в добром здравии! Возблагодарим за это Господа нашего молитвой "Отче наш" на языке нашей родины. Затем я хочу продолжить на английском языке.
Когда смолкает бормотание норвежцев, пастор обращается к нам. Никаких приветствий. Без предисловий он зачитывает отрывок из Библии. Евангелие от Луки на родном языке очень сильно подействовало на нас. Бэйквелл, Холнесс и Хау опустили глаза и сложили руки. Только я не могу оторвать взгляд от рыжей бороды, сквозь которую до нас доходят слова об усмирении бури Христом.
На озере поднялся бурный ветер, и заливало их волнами, и они были в опасности. И, подойдя, разбудили Его и сказали: Наставник! Наставник! погибаем. Но Он, встав, запретил ветру и волнению воды; и перестали, и сделалась тишина. Тогда Он сказал им: где вера ваша?
- Исследователи Антарктики, - говорит Гюнвальд, - несколько недель назад вы совершили такое же плавание, как и я в прошедшие дни. Но насколько различны были наши путешествия. Вы ничего не знали о буре, которая уже гналась за вами и первыми вестниками которой я был застигнут, бессильный и переполненный страхом, подобно рыбакам из Капернаума, с которыми Христос переплыл Генисаретское озеро. Я хочу поговорить с вами об этой буре, открыть вам, что ждет на противоположном берегу того, кто не думает о власти Господа!
- Аминь! - прокатилось по рядам китобоев. На нашей стороне слышались только шепот, шарканье сапог и поскрипывание деревянных лавок.
Пастор поглаживает бороду в вырезе куртки:
- С того момента как я покинул Фолклендские острова, у меня не идет из памяти вопрос рыбаков: "Учитель! Неужели тебе нужды нет, что мы погибаем?" Как так может быть, что Спаситель молчит, когда грозит погибель?
В двух рядах от меня сидит капитан Уорсли в белом свитере, окруженный своими офицерами. С моего места виден лишь выбритый затылок Шеклтона. Сэр неподвижно сидит рядом с четой Якобсенов, которые присоединились к нам. Довольно долго все протекает спокойно, мы внимательно слушаем пастора Гюнвальда, а за окнами кружатся снежные вихри.
Но в воздухе висит что-то, чему я не могу дать определения: то ли это связано с фанатиком, стоящим за кафедрой, или с напряженным молчанием моряков, которые кажутся мне совершенно чужими в этой церкви, как будто меня занесло сюда случайной бурей. Я трогаю пальцами рыбку Эннид, когда Бэйквелл пихает меня локтем и кивает в сторону Уорсли.
Шкипер, кажется, уснул.
- Спит, - шепчу я. Бэйквелл смотрит туда и качает головой.
В это мгновение все и начинается. Следующую фразу пастор произносит ровным голосом, но прежнего покоя как не бывало. Все, что он говорил пару минут назад, оказалось прелюдией, как тогда, когда китобоец Ларсена толкал форштевнем кашалота. Сейчас в ход пущены гарпуны.
- Тридцать три дня тому назад, то есть первого ноября, во время сражения при Коронеле, что в Чили, была потоплена большая часть британского флота. Победители - немецкая эскадра под командованием адмирала графа фон Шпее - не понесли достойных упоминания потерь и находились на тот момент, когда я покинул Фолклендские острова, менее чем в ста милях от них. Они шли к Фолклендам, чтобы захватить их. Ураган войны достиг Южных морей. И я говорю вам, исследователи Антарктики, что это буря, каких еще не знала история.
Никто из нас не смог усидеть на месте, все рванулись вперед, ошалело переглядываясь. Норвежцы спокойно смотрят по сторонам, а рыжебородый за кафедрой отпил полстакана воды.
- Тихо! Парни! - раздаются друг за другом бас Крина и скрипучий голос боцмана.
Шеклтон оборачивается и поднимает руки.
- Черт побери! - говорит Бэйквелл рядом со мной. От его голоса я немного успокаиваюсь.
- Тысячи ваших земляков лежат на дне океана у Коронеля. Буря увлекла их в морские глубины, и никакой Спаситель не смог усмирить ее. Господь спит, думается мне. Нет никого, кто спросил бы Его, есть ли Ему нужда, что они погибают. Ничто в мире не усмирит эту бурю. Нет никого, кто верит, что Спящему есть нужда в этом!
- Заканчивай! - кричит кто-то совсем рядом.
Винсент вскакивает и угрожающе оглядывается.
- Кто это был? - шепчу я Бэйквеллу.
Винсент снова оборачивается.
- Мы все плывем в лодке с крепко спящим Иисусом на борту, мы все. Может быть, вас утешит то, что я хочу сказать - в сердце Европы эта буря унесла с собой не тысячи жизней! Только в сражении при фламандском Ипре за пару сотен метров территории были перемолоты сотни тысяч человек. Нет! - ревет Гюнвальд, перегнувшись через кафедру. - Я не должен заканчивать. Я уже сделал это! И вы тоже!
- Подождите!
Тот же голос. Винсент тут же на ногах. Ничего не поделаешь. Китобои опять пророкотали: "Аминь".
Пастор Гюнвальд снова обращается к ним. Длиннобородые кивают после каждой фразы, а сидящие рядом с Шеклтоном Якобсен и прекрасная Стина опускают глаза.
Тем временем Имперская трансантарктическая экспедиция играет в "телефон". Холи шепчет мне в ухо: "Категорический приказ босса: никаких выкриков!" Я наклоняюсь в Бэйквеллу.