- Дурак! И чего ты зря людей колотил, ведь сказано было, что только троих надо!
- Да мечутся, как шальные, прямо под пули лезут, - оправдывался Цыган.
Среди убитых был кореец Че Ху Ен, приятель Цыгана. Он-то и подсказал ему, где бригада будет искать корень. Поплатился за свой язык.
Сорвали с плеч корневщиков питуазы, потом опрометью бросились в ельник. Там вскочили на коней и той же тропой на рысях ушли верст за двадцать от этого места. Десять дней отлеживались в шалаше, ждали, пока утихнут разговоры. Добыли около десяти фунтов женьшеня. Среди корней были крупные. Они ценились очень дорого.
Один, похожий на человека, весил почти триста граммов. А ведь это табун коней, стадо коров!
- Вот так, Цыганище, несколько выстрелов - и куча золота.
- Слушай, Степан, а не опознают нас?
- Пусть опознают. Пристав наш. Потом, мы срезали манз под Какшаровкой, под носом староверов, на них и свалят. Пустим слух, что видели старовера, который стрелял в корневщиков. Дело пойдет.
На десятый день Безродный с Цыганом выехали к устью Селенчи. Здесь они встретились с другой бригадой корневщиков из пяти человек. Те уже знали про страшное убийство под Какшаровкой. Стали просить у русских проводить их до Ольги.
- Это можно, мы туда же чапаем.
- Вам наша буду хорошо заплати, - суетился старшинка бригады.
- Чем же ты заплатишь? - спросил Безродный как бы между прочим. - Корня много нашли, может быть?
- Не, сопсем не нашли, его тругой район уходи. Не нашли, - пряча глаза от Безродного, выкручивался старшинка.
- Не бойся, мы люди мирные, проводим вас, никто не тронет.
У перевала встали на ночлег. Безродный предложил устроить табор подальше от тропы.
- Мало ли что, - сказал он. - Могут напасть бандиты на сонных, и пикнуть не успеем. Их за костром не будет видно, а они нас увидят.
Его послушались. Отошли от тропы за версту, развели костер, корневщики разделись, легли ногами к огню и вскоре заснули. Ночью Безродный переколол ножом всех корневщиков, никто и крикнуть не успел.
Хладнокровие, с каким Безродный убивал людей, ужаснуло Цыгана. Он сжался, отполз от костра, закрыл глаза, чтобы не видеть этого ужаса.
- Ну чего ты, дурачок, кого боишься? Ведь таких, как эти, здесь тысячи, много пришлых из Маньчжурии и Кореи, все они беспаспортные. Никто и искать не будет, - говорил Безродный, вытирая нож о траву.
- Страшный ты человек, Степан! Мог бы и меня… вот так же?
- Запросто, если изменишь! Тайга - дело серьезное. Тут может выжить только самый сильный. А я хочу не просто выжить. Хочу видеть, как будут передо мной пресмыкаться пристав, уездный, даже сам губернатор. Хочу дворец из мрамора в тайге построить… Чтобы через века мое имя не забыли.
- И верно, многого ты хочешь. А может, отпустишь меня? Мне не надо мраморного дворца, были бы бабы и водка.
- Нет, теперь уж мы с тобой вместе до конца одной веревкой повиты. Для баб и водки тоже деньги нужны. Выгребай корни, пойдем дальше…
И шли они по тайге. Безродный впереди, следом Цыган. Не нужен ему мраморный дворец. Но шел. Одна бригада корневщиков за другой исчезали в тайге…
- Вот распроклятое семя, секут пчелу - и только. Как их отвадить? Сколько меду пчелки не донесут, - сокрушался Терентий.
Через забор перемахнула Найда. В ее зубах бился и верещал детским голосом заяц, таращил раскосые глаза, молотил лапками по воздуху. Маков покосился в сторону Найды, заворчал:
- Ну рази так можно, Найда? Уж лучше бы придушила, чем мучить!
Пожалел Терентий зайчонка, потом вспомнил про Безродного и содрогнулся при мысли о том, что, возможно, сейчас тот где-то убивает людей, заохал:
- Эхе-хе, жизня, не знаешь, куда и голову приложить.
К Найде бросились щенки, уже довольно крупные, особенно черный, по кличке Шарик. Ростом он уже был с мать. Заяц пытался было убежать, но Шарик догнал его, прижал лапами, схватил за шею и задавил. Серый крутился рядом. Он знал, что это уже не игра, где можно небольно кусать друг друга, здесь вступал закон сильного. Серый хорошо знал клыки своего брата. Однажды он осмелел и хотел отобрать у него добычу, но получил такую трепку, что несколько дней хромал на все четыре лапы. Найда пыталась восстановить справедливость, но Шарик сильно покусал и ее, загнал в конуру.
- Не щенок, а дьяволенок, - ворчал Терентий, - даже матери спуску не дает. Вскормила на свою голову.
Шарик скоро наелся, оставил половину зайца Серому. А потом, сытые, они играли рваной рукавицей. Здесь Шарик играючи поддавался Серому, но нет-нет да и сбивал его с ног, прижимал лапами к земле, покусывал за шею. Но вот Найда навострила уши и зарычала. Щенки прекратили игру. Послышался топот копыт на тропе. Звякнула подкова о камень, всхрапнул конь. Найда с заливистым лаем бросилась навстречу всаднику, но тут же смолкла. Ехал свой человек. Маков приложил руку козырьком ко лбу, с трудом узнал Безродного. Лицо у него опухло от комариных укусов, борода и волосы спутались, штаны и куртка превратились в лохмотья.
- Прибыл? Ну, здоров ли был?
- Здоров твоими молитвами. Как тут дела?
- Живы. Как охота?
- Пера порядком сняли. Еще пара таких ходок, и богач я. Фунтов двадцать пять!
- Где Гришка?
- Явится. Хотел медведя убить прямо с седла, выстрелил по зверю, а тот - на кони, вырвал коню брюхо и сам сдох. Пришлось добивать лошадь. Теперь пешком кандыбает. Готовь баню. Тело зудит. Мошка и клещи заели. Что слышно в народе?
- Говорят, что бандиты шалят. Проходил намедни отряд хунхузов. Баулин дал им бой. Десятерых убили, хунхузы наших двух ранили. Хотел Баулин все убийства под Какшаровкой, под перевалом, да и в Даданцах свалить на хунхузов, но мужиков не проведешь. Хунхузы, мол, свои жертвы привязывают на съедение комарам или живьем закапывают в землю, а кого и просто вешают. Здесь же все убиты из винтовок. Волостной с урядником трясли какшаровских староверов, но без толку… Баулин канючил денег. Приглянулась ему одна пермячка, хочет ее окрутить, нарядами улестить. Дал я ему сто рублев золотом. Радешенек. Да, просил тебя бороду сбрить. Быть осторожнее.
- Сказал ты ему, что за хорошую службу он свое получит?
- Как же, трижды напомнил. Слушай, Степан, а может быть, хватит? Ить ты теперь озолотился. Бросай это дело.
- Ты что, тять, трусишь? Не боись. Когда надо, брошу.
- Черт, не распознал я тебя сразу, кто ты и что, не пошел бы с тобой. Тяжко. Ради Груни все это терплю. Нужда.
- Все вы на нужду валите, чуть что. Иди занимайся делом.
Щенки настороженно следили за Безродным. От него пахло чем-то страшным. Серый струсил и, поджав хвост, забрался в конуру. Шарик ощетинился, водил носом, но не уходил.
Безродный присел на ступеньку крыльца, начал разуваться. Шарик с рычанием пошел на Безродного, вдруг остановился, поднял голову и завыл.
- Еще ты тут развылся, - зло бросил Безродный, схватил плетку и опоясал щенка.
Шарик захлебнулся воем, глаза налились кровью, присел на лапы и сильно прыгнул на обидчика. Даже удар плетки не остановил его. Он схватил клыками Безродного за штаны и вырвал клок. Степан отпихнул пса ногой и вбежал на крыльцо. Размахивая плеткой, он отбивался от наседающего Шарика. На шум прибежал Терентий, отшвырнул пса в сторону, а потом надел ошейник, посадил на цепь.
- Вот это пес! Ну удружил, старик! Помет, говоришь, волчий?
- Думаю, да. Найда пришла из тайги, там с волком повязалась, такое бывает. Зимой начну с ним колотить кабанов и медведей.
- Сиди уж, охотник нашелся! Пса мне отдашь. Тебе хватит тех зайцев, что носит Найда.
- Не ем уже.
- Заелся?
- Как сказать, всему свое время. Орех на дереве растет, но не фрукт.
- Пса я приспособлю для своей охоты. От него ни один фазан не уйдет.
- Собака - тварь безвинная, и грешно ее в это дело втягивать.
- Брось, тятя. Ты в стороне, твое дело хранить мою добычу, и баста! Везде и всюду транди, что я охотничаю, корень ищу. Как там Груня?
- Скучает по тебе.
- Будешь у нее, скажи, что я ушел в Маньчжурию. Некогда к ней заехать. Пусть поскучает. А собаку я беру. С ней мы любое их становище отыщем. А то ведь по три-четыре дня выискиваем, где они стоят. Жгут сушняк, чтобы дыма не было. Над кострами делают навесы, чтобы искры ночью не мельтешили. Хитрят бестии.
- Так и быть, покупай. Но только все это зря. Пес тебе побои не простит. Это же волк, а не собака. Волки зло долго помнят.
- Чепуха! Но скажи, почему я должен пса покупать?
- Так уж повелось на Руси: купленная собака лучше пойдет на охоту. Десятка золотом - и забирай.
- Ладно. Куплен. Пусть сидит на цепи. Зови Хунхузом.
- Груня звала Шариком.
- Теперь будет Хунхуз.
Пришел Цыган и прервал этот нудный разговор. Улыбчивый и вертлявый, обнял Макова, позвал к себе Найду и Серого. Они подбежали к нему, но тут же отошли - Цыган тоже был пропитан страшным запахом. Цыган зашел в избу, перекрестился. Безродный ухмыльнулся. Маков нахмурился и сказал:
- Хоть бы ты свою черную рожу не крестил, не кощунствовал бы.
- А отчего же не перекреститься? Человек я крещеный. Бабка меня научила молиться, на всех проповедях поп хвалил, что я не лажу в чужие огороды, посты блюду, исправно в церковь хожу. А потом я у него рысака увел…
- Ладно, балаболка, садись есть.
Выпили по деревянной кружке медовухи. Безродный слегка захмелел. И, как обычно, начал хвастать:
- Собаку я купил у отца - не собака, а золото. Хочу приспособить ее к нашему делу.
- Сами звери, и собаку - к тому же. А потом, как ее приучить?