- Дело в том, - сказал Орм, - что я - человек, покинутый удачей. Прежде удача моя была велика, и я оставался невредим, пережив больше прочих, и во всем добивался успеха. Но после того, как я вернулся с Юга, все стало против меня, так что я лишился золотой цепи и своей невесты и человека, с которым мне было всего лучше, а в бою случилось так, что я получил удар, даже не успев обнажить меч. А когда дал совет выкурить этих из башни, то и тут ничего не удалось.
Торкель заметил, что видывал и больших неудачников, нежели Орм, но Орм покачал головой и велел Раппу вести своих людей грабить окрестности, а сам остался с Торкелем в городе и сидел большей частью один, погруженный в свои печали.
Однажды утром на башне зазвонили колокола, и сидевшие там громко запели псалмы, так что осаждавшие крикнули им, что там за шум. У тех больше не осталось камней, чтобы швыряться в язычников, и они крикнули в ответ, что нынче Троица и что это радостный для них день.
Все удивились такому ответу, и некоторые спросили, чему же они радуются и как у них дела с мясом и пивом.
Они отвечали, что с этим так, как и должно было бы быть, и все же они радуются, что Христос на небесах и Он им поможет.
Люди Торкеля жарили жирных баранов на кострах, и запах жаркого проникал в башню, где все сидели голодные. Им кричали, чтобы они вели себя как разумные люди и спустились вниз и отведали жаркого, но те не обратили внимания на эти слова и снова запели.
Торкель и Орм сидели, ели и слушали пение, доносившееся с колокольни.
- Они поют более хрипло, чем обычно, - сказал Торкель. - У них уже сохнет в горле. Теперь уже недолго ждать, когда они спустятся, раз у них кончилось питье.
- Им еще хуже моего, и все-таки они поют, - ответил Орм, скорбно глядя на отличный кусок баранины, прежде чем сунуть его в рот.
- Потому что, сдается мне, - сказал Торкель, - ты не годишься в певцы на колокольне.
В середине того же дня вернулся из похода Гудмунд. Это был высокий и веселый человек, с лицом, рассеченным старым шрамом от медвежьих когтей; теперь он ехал подвыпивший и разговорчивый, в дорогом ярко-красном плаще на плечах, двумя тяжелыми серебряными поясами на талии и с широкой улыбкой в желтой бороде.
Это, закричал он, едва завидев Торкеля, та страна, о которой он лишь мечтал, богатство ее превосходит всякие ожидания, и до конца своих дней он будет благодарен Торкелю, что тот уговорил его двинуться сюда. Он разграбил девять деревень и одну ярмарочную повозку и потерял четверых людей, лошади приседают от тяжести навьюченного груза, хотя брали они только самое лучшее, а за ними следуют бычьи упряжки с крепким пивом и тому подобным. Было бы очень кстати, сказал он, со временем присмотреть себе корабли с просторными трюмами, чтобы увезти домой все то, что такими малыми трудами удалось собрать в этой стране.
- А еще я встретил много людей по дороге, - продолжал он, - двух епископов со свитой. Они сказали, будто они посланцы короля Этельреда, и я пригласил их сюда на пиво. Епископы староваты и едут медленно, но уж скоро будут, а чего им от нас надо, так просто не разберешь. Они говорят, будто прибыли с миром от своего повелителя, но это нам решать насчет мира, а не ему. Может статься, они хотят учить нас христианству, но у нас не больно-то много времени их слушать, когда вокруг такое богатство.
Торкель обрадовался и сказал, что священники - это как раз то, что теперь ему надо, чтобы осмотреть его руку, а Орм тоже хотел бы поговорить со священником о своей больной голове.
- Но истинная их цель, верно, выкупить пленников и тех людей из башни, - предположил Торкель.
Вскоре подъехали епископы. Это были важные господа с посохами, в митрах и с большой свитой, с форейторами и священниками, с дворецкими и кравчим и музыкантами, и они возглашали мир Господень всякому встречному. Торкелевы люди, все, сколько их было в городе, сбежались поглядеть, но иные из них мрачнели, когда епископы простирали к ним руки, а сидельцы в башне разразились радостными криками при виде их и снова принялись звонить в колокола.
Торкель и Гудмунд выказали прибывшим все возможное гостеприимство, и отдохнув и возблагодарив Бога за благополучную поездку, они приступили к изложению своего дела.
Тот из епископов, что казался постарше и назывался епископом гробницы Святого Эдмунда, обратился к Торкелю и Гудмунду и другим пришедшим послушать его. Он сказал, что время теперь худое и что это великая скорбь для Христа и Его церкви, что люди не могут жить друг с другом мирно, в терпимости и любви. И все же в Англии теперь, к счастью, такой конунг, который возлюбил мир всем сердцем, несмотря на всю власть и легионы воинов, которые мог бы собрать, и который больше хочет добиться от своих врагов привязанности, чем умерщвлять их мечом. Король Этельред относится к норманнам как к буйным юнцам, не ведающим собственного блага, и, вняв мудрым советникам, он счел более правильным на сей раз не прибегать к строгости, но указать путь, слегка попеняв им. Вот почему он теперь отправил своих посланцев, дабы те постарались понять, как возможно умиротворить благородных хёвдингов из северных стран и их людей и убедить их оставить опасные пути. Вот чего желает король Этельред: чтобы они вернулись к себе на корабли, покинули его берега, возвратились бы по домам и зажили там в мире и счастье, а чтобы облегчить им возвращение и заслужить их дружбу на вечные времена, он хочет одарить их подарками, с тем чтобы они исполнились радости и благодарности. Может статься, и смягчатся оттого их сердца, и научатся любить закон Господень и Христово евангелие. Тогда воистину велика сделается радость короля Этельреда, и его к ним любовь еще более возрастет.
Епископ был сгорбленный от старости и беззубый, и немногие поняли, что он сказал, но слова его переводил ученый священник из его свиты, и все, кто слушал, переглянулись, услышав такое предложение. Гудмунд сидел на пивной бочке, хмельной и веселый, и тер о полу маленький золотой крестик, чтобы тот заблестел. Когда он понял, что сказал епископ, то принялся раскачиваться взад-вперед от удовольствия. Он крикнул Торкелю, что нужно бы ответить на такие превосходные речи.
Торкель вежливо сказал в ответ, что все услышанное ими, безусловно, достойно размышлений. Слава о короле Этельреде в Датской державе велика, но теперь, похоже, оказывается, что он даже лучше, чем о нем рассказывали, а его намерение оделить их подарками вполне соответствует тому, о чем они думали с самого начала.
- Ибо мы сказали ярлу Бюрхтноту, когда говорили с ним через протоку, что вы тут в стране богаты, и мы, бедные мореходы, станем вам друзьями, если вы поделитесь с нами своими богатствами. Теперь нам приятно узнать, что конунг Этельред и сам так считает; при его великом богатстве и могуществе и мудрости он наверняка покажет нам свою щедрость. Сколько именно собирается он нам дать, мы пока не слышали, но чтобы исполниться радости, нам надо много, ибо мы угрюмого племени, и лучше выдать нам все золотом и серебряной монетой, ибо так нам будет легче считать и проще везти домой. А покуда все не будет сделано, мы хотим оставаться без помех тут и собирать по окрестностям все, что нам нужно для пропитания и довольства. Но есть и еще один среди нас, кому надлежит решать в равной мере со мной и Гудмундом, и это Йостейн. Он ушел грабить со многими людьми, и до его возвращения придется нам подождать с решением насчет того, сколь велик должен быть дар. Но немедля я хотел бы знать, нет ли в вашей свите священника, искусного во врачевании, потому что рука моя изувечена и требует лечения.
Другой епископ отвечал, что с ним двое священников, обученных лекарскому искусству, и что они готовы осмотреть руку Торкеля. Но за это они желают, чтобы заключенные в башне были выпущены и могли бы невредимыми идти туда, куда им угодно, ибо тяжко знать, сказал он, что они изнывают от голода и жажды.
- По мне, так они могут спуститься и выйти, когда им вздумается, - сказал Торкель. - Это то, в чем мы пытаемся убедить их с тех пор, как взяли город, но они упорствуют, несмотря на наши советы, и это они разбили мне руку. Пусть они оставят нам половину своих богатств, которые у них в башне, и это еще малое возмещение за мою руку и всю досаду, которую они нам причинили. А потом пусть идут, куда хотят.
Вскоре все стали спускаться с башни, бледные и измученные. Некоторые из них плакали и бросались к ногам епископа, иные громко просили о пище и питье. Люди Торкеля остались недовольны тем, что ценного в башне нашлось немного, но дали освобожденным поесть и не причинили им худого.
Орм подошел к корыту с водой, у которого столпились и пили многие из сидельцев башни; среди них был и маленький лысый человечек в одеянии священника, с длинным носом и алым рубцом на макушке. Орм уставился на него в изумлении, подошел и обнял его.
- Рад тебя снова видеть, - сказал он. - Я остался у тебя в долгу, с тех пор как мы расстались. Вот уж не ожидал встретить тут лекаря короля Харальда. Как ты сюда попал?
- Сюда я попал из башни, - гневно отвечал брат Виллибальд. - Там я провел четырнадцать дней по милости язычников и насильников.
- Мне есть о чем потолковать с тобой, - сказал Орм. - Ступай за мной, там тебе дадут еды и питья.
- С тобой мне толковать не о чем, - отвечал брат Виллибальд. - Чем меньше имеешь дело с данами, тем лучше, теперь я это понял. А еду и питье я получу в другом месте.