Глашатай из дружины Торкеля Высокого, искусный в речах, встал у воды и поднял щит и крикнул через протоку:
- Меня послали бесстрашные мореходы сказать вам: дайте нам серебра и золота, и мы дадим вам мир. Вы богаче нас, и вам же лучше купить мир за ваши сокровища, чем встретиться с нашими копьями и мечами. Если вы достаточно богаты, то незачем нам убивать друг друга. И когда вы откупитесь и получите мир для себя и своих родичей и земель и всего, что есть вашего, тогда мы сделаемся друзьями вам и взойдем на свои корабли с вашим выкупом и уплывем прочь отсюда и сдержим свое обещание.
Но Бюрхтнот сам выступил вперед, потрясая копьем, и крикнул им в ответ:
- Услышьте, морские разбойники, наше слово! Вот дар, что мы вам дадим с охотой: остреные копья и точеные мечи. Худо было бы такому ярлу, как я, Бюрхтноту сыну Бюрхтельма, чья слава незапятнана, не защитить моей земли и моего конунга. Нас рассудят теперь острие и клинок, и тяжко придется рубиться вам, прежде чем получить иное.
Так стояли они друг против друга, покуда прилив не сменился отливом, и тут снова крикнул глашатай викингов через протоку:
- Давно уже мы стоим тут без дела. Идите же к нам, и мы уступим вам земли для битвы, или же вы подарите нам место на берегу, и мы к вам выйдем.
Бюрхтноту неразумным показалось идти вброд, ибо вода в река была холодна, и ноги у его людей могли бы застыть, а доспехи намокнуть. К тому же он желал вступить в битву прежде, чем его люди устанут и проголодаются. И он крикнул в ответ:
- Я дарую вам место здесь, и немедля идите биться. Единому, Богу ведомо, за кем из нас оно останется.
И так говорил скальд Бюрхтнота, бывший в той битве и уцелевший:
Стая волчья
стала переправляться,
войско викингов -
воды Панты их не пугали -
через потоки светлые со щитами
на восточный берег
вышли и вынесли
боевые доспехи…
Воины Бюрхтнота встали крепостью из щитов, и он сказал им сперва метнуть свои копья, а после взяться за мечи и оттеснить язычников обратно в реку. Но норманны быстро выстроились у кромки воды, едва переправившись, разобравшись по корабельным командам и с кораблевожатым во главе, и с боевым кличем ринулись вперед. Они были встречены роем копий, уложивших многих на месте, но двигались дальше, покуда не сошлись с противником щитом к щиту. То был тяжелый бой с великим грохотом битвы; и справа и слева норманнов сдерживали и теснили. Но Торкель Высокий и двое хёвдингов, ближайших к нему, - одним из них был Орм, другим - Фаравид Свенссон, прославленный хёвдинг Зеландии, которого король Харальд объявил лишенным мира во всей Датской державе и который ходил со Стюрбьёрном на поля Фюри, - добрались до Бюрхтнотовой ограды из щитов и сокрушили ее. Торкель крикнул своим людям, что если уложить того высокого в серебряном шлеме, то победа в руках, и тут завязался жесточайший бой, так что тесно было даже низкорослому. Фаравид пробился вперед и сразил знаменосца и ударил Бюрхтнота и ранил его, но и сам упал в тот же миг с копьем в горле. Теперь гибли лучшие воины с обеих сторон, и Орм оступился на уроненном щите, скользком от крови, и упал ничком на только что убитого им человека. Падая, он ощутил удар палицы по затылку, и тут же оказался прикрыт щитами, которые ближайшие к нему воины набросали, чтобы защитить ему спину.
Когда он пришел в себя и вновь встал на ноги с помощью Раппа, бой сместился в сторону и перевес был у викингов. Бюрхтнот пал, а многие из его людей бежали, но другие, сплотившись вместе и окруженные, продолжали сражаться. Торкель же крикнул им, в ответ из круга донеслось:
- Тем вернее станем целить, и сильнее рубить, и больше мужаться, чем меньше нас осталось!
И продолжали биться, покуда не полегли все вместе со многими убитыми врагами вкруг тела своего господина. Их мужество снискало им великую славу у норманнов, но эта битва при Мэлдоне, за три недели до Троицы в год 991 явилась сокрушительной для короля Этельреда и роковой для его державы; во все стороны простерлась теперь страна, беззащитная перед набегами чужеземцев.
Норманны похоронили своих мертвых и выпили в их память и в честь победы. Они выдали тело Бюрхтнота скорбным посланцам для христианского погребения, и отправили свое повеление в Мэлдон и другие города немедля заплатить им дань и откуп, покуда не случилось худшего. Они радовались, думая о богатствах, которые уже считали своими, и исполнились гнева, когда день шел за днем, но никто не приходил сдаваться и не приносил обещанной дани. Тогда они подошли к Мэлдону и подожгли частокол со стороны реки и взяли город штурмом и разграбили его, и пожалели потом, что многое сгорело и мало досталось им. С этих пор они решили быть с огнем поосторожнее, ибо хотели богатства, а не разорения, теперь они принялись собирать лошадей со всей округи, чтобы быстро появиться в тех местах, где их не ждут. Вскоре во все стороны помчались отряды, и многое привезли в лагерь, и страх перед ними по всей стране был столь велик, что после Бюрхтнота не нашлось хёвдинга, что захотел бы встретиться с ними в бою. Пленные говорили, будто король Этельред сидит бледный за крепостными стенами и бормочет молитвы вместе со священниками и не знает разумного средства.
В Мэлдонской церкви, сложенной из камня, спрятались люди, перебравшиеся во время штурма на колокольню, и священники, и женщины; они завалили за собой проход камнями, чтобы никто не мог до них добраться. Среди норманнов прошел слух, что там, наверху колокольни, много сокровищ, и многие пытались выгнать оттуда людей и выяснить, что там у них есть. Но ни огнем, ни оружием не смогли ничего сделать, а у сидевших в башне была с собой еда и питье, и они пели псалмы и казались довольными. Когда норманны подошли к башне потолковать с ними как следует, и уговорить их спуститься вниз и отдать свои сокровища, то на их головы посыпались камни, проклятия и нечистоты, и наверху громко выражали свою радость, когда попадали в цель. Все викинги сходились в том, что нет ничего досаднее, чем церкви и их башни.
Йостейн, человек жестокий и охочий до сокровищ, сказал, что не' видит иного средства, надо собрать всех пленников перед церковью И убивать их одного за другим, покуда те наверху не сдадутся. Некоторые поддерживали его, ибо уважали за мудрость, но Гудмунд и Торкель нашли, что такое не подобает воинам и мало поможет делу. Лучше, сказал Торкель, попробовать хитрость: он хорошо знал священников и умел себя держать с ними так, чтобы добиться желаемого.
Он велел оторвать большой крест от церковного алтаря. Двое принесли его, и Торкель встал под башней и крикнул, что ему нужны священники для раненых, а еще больше - чтобы наставить его самого в христианской вере. В последнее время он почувствовал к этому сильную охоту. А поступит он с ними так, как если бы был уже христианином, и отпустит всех, кто укрылся в башне, целыми и невредимыми.
Едва он закончил, как с башни полетел камень и ударил его в левый локоть, позади щита, так что он повалился навзничь со сломанной рукой. Двое рядом бросили крест и кинулись к нему, слышно было, как ликуют в башне. Йостейн, стоявший и видевший все это, вымолвил наконец, что не так все просто с военными хитростями, как воображают себе иные безрассудные молодые люди.
Тут всех людей Торкеля охватила ярость оттого, что нанесен урон их вождю, им стрелы градом посыпались в бойницы башни. Но толку от этого не было, и положение делалось уже щекотливым. Орм рассказал, как люди Альмансура выкуривали христиан из колоколен, и это решили попробовать немедля. Хворост и сырую солому навалили и в самой церкви, и вокруг башни, и подожгли, но башня была высокая и большую часть дыма ветром относило прочь; наконец все устали и решили выждать, покуда наверху не проголодаются.
Торкель был удручен своей неудавшейся хитростью и боялся услышать колкости по этому поводу. Плохо к тому же, говорил он, что ему нельзя поездить с другими по округе и поживиться, а надо сидеть в этом Мэлдоне и стеречь лагерь, и хорошо бы кто-нибудь, кто владеет лекарским умением, поглядел бы его увечье. Орм тоже подошел к нему, сидевшему у костра с перебитой рукой и пившему горячее пиво, и многие щупали его руку, но не могли взять в толк, как следует накладывать лубок.
Торкель морщился, когда прикасались к руке, и сказал, что довольно с него лекарей и что пусть перевяжут ему руку хоть с лубком, хоть без него.
- И теперь сделалось по моим словам, и мне правда нужен священник, ибо в таких делах они понимают.
Орм кивнул, сказав, что священники - отличные лекари: после Йоля у короля Харальда, где он получил увечье потяжелее, чем теперь У Торкеля, его выходил священник, и он ему тоже теперь нужен, не меньше чем Торкелю, сказал он, ибо хоть и не сильным был удар палицы ему по черепу, он все же причинил, видно, какой-то вред, так что порой ему кажется, что у него в голове что-то поломалось.
- Я считаю тебя умнейшим из моих хёвдингов, - сказал ему Торкель, когда они были наедине, - и даже лучшим из воинов, с тех пор как погиб Фаравид, но столь же ясно, что ты легко падаешь духом, едва что-нибудь приключится, даже если беда невелика.