- Почему же ты не отдал ее Сигтрюггу? - возразила Ильва. - Тогда бы ты избавился от такой печали.
- Одно я уже знаю, - ответил Орм, - хотя и знаком с тобой недавно: тому, кто на тебе женится, долго придется дожидаться, пока, за ним останется последнее слово.
- Не думаю, что тебя попросят проверить, так ли это, - усмехнулась Ильва. - Не таков ты кажешься, будь у тебя хоть пять таких.: цепей. Почему ты не велишь кому-нибудь вымыть тебе волосы и бороду? Ты на вид хуже смоландца. Но теперь говори: покажешь ты мне ожерелье или нет?
- Худое дело - сравнивать больного человека со смоландцем, - сказал Орм. - Я ведь хорошего рода и по матери и по отцу, Свейн Крысиный Нос в Геинге приходится сводным братом отцу моей бабки по матери, а мать его матери происходит из рода Ивара Широкие Объятья. И это только из-за моей болезни, что я с тобой; тут пререкаюсь, а не выпроводил тебя вон. Но это верно, я хотел бы. чтобы меня умыли, хоть вид у меня и неважный; и если ты окажешь; мне такую услугу, то я увижу, умеешь ли ты что-нибудь получше, чем кормить меня супом. Но может статься, дочери конунгов не умеют делать таких нужных вещей.
- Ты предложил мне сделать работу служанки, - сказала Ильва, - на такое до тебя еще никто не осмеливался; оттого это, видно, что Ивар Широкие Объятья был твоим предком. Но верно и то, что хотела бы поглядеть, на кого ты похож умытый; завтра я приду с утра, и сам увидишь, гожусь ли я на такое.
- Еще я хочу, чтобы меня причесали, - добавил Орм, - и если останусь доволен, то покажу тебе ожерелье.
Тут шум донесся с того места, где была постель Токе. Тот сидел и был в добром расположении от супа и близости женщины. Они беседовали на ее родном языке, и у Токе это получалось не без запинки; зато руками он владел куда лучше, чем языком, и пытался привлечь ее к себе. Она защищалась и била его ложкой по пальцам, но не больше, чем полагалось, и не казалась огорченной, а Токе расхваливал ее прелести как мог и клял свою больную ногу, не дающую ему сойти с постели.
Орм и Ильва повернулись в их сторону, когда игра их сделалась шумной; Ильва чуть улыбнулась, но Орм рассердился и закричал на Токе, чтобы тот вел себя разумнее и оставил женщину в покое.
- Как ты думаешь, что скажет конунг Харальд, если услышит, что ты балуешься с его женщиной?
- Он, должно быть, скажет то же, что и ты, Орм, - сказала Ильва, - что это его несчастье - владеть вещью, которую каждый норовит потрогать. Но от меня он ничего не узнает, потому что женщин у него более чем нужно и в его лета, а ей, бедняжке, мало радости тут у нас, и она часто плачет, и трудно ее утешить, потому что понимает она не слишком много из того, что говорится. Так что пусть тебя не беспокоит, что она шутит с тем, кто может с ней поговорить, а он, видно, к тому же человек отважный.
Но Орм настаивал, что Токе следовало бы в таких вещах быть поосмотрительнее, покуда они гости Харальда.
Токе уже успокоился и держал женщину только за косу. По его выходило, что Орм волнуется зря.
- Ведь тут и говорить не о чем, - сказал он, - пока у меня такое дело с ногой; а сам ты, Орм, слышал ведь, как тот маленький священник говорил, что король велел делать все, чтобы мы хорошо себя чувствовали, за тот урон, что мы нанесли королю Свейну. А что до меня, то без женщин, как всем известно, я чувствую себя плохо, а она кажется мне несравненной, несмотря на мою хворость, и лучшим средством, чтобы я вновь сделался здоров, так что мне уже и полегчало. Я попросил ее приходить сюда так часто, как только возможно, чтобы помогать мне с ногой, и мне не кажется, чтобы она меня боялась, хоть ее тут и потрогали немножко.
Орм недовольно ворчал, но они сговорились на том, что обе женщины придут на другое утро и вымоют им волосы и бороды. Тут в большой спешке явился брат Виллибальд осмотреть их раны; он сердито закричал, увидев разлитый суп, и выпроводил обеих женщин, так что даже Ильва не осмелилась ему перечить, ибо все боялись того, у кого власть над жизнью и здоровьем.
Оставшись одни, Орм и Токе лежали молча, им было о чем подумать. Потом Токе сказал:
- Теперь нашей удачи прибудет, с тех пор как к нам пробрались женщины. На душе от этого легче.
Но Орм возразил:
- Теперь мы на краю несчастья, если ты, Токе, не обуздаешь свою похоть. И было бы хорошо, будь у меня уверенность, что ты это сумеешь.
Токе сказал, что есть немало оснований на это надеяться, если только взяться всерьез.
- Но ясное дело, - сказал он, - что она вряд ли стала бы особенно упираться, будь я поздоровее и понастойчивее. Старого короля слишком мало для такой женщины, а ее держат в строгости, с тех пор как она сюда попала. Имя ее Мирах, и родом она из Ронды; ее похитили люди с Севера, напав среди ночи, и увезли вместе со многими другими и продали конунгу Корка. А тот подарил ее в знак дружбы королю Харальду за ее красоту. Она говорит, что эта честь имела бы в ее глазах большую цену, если бы ее подарили кому-нибудь помоложе и с кем она могла бы поговорить. Не часто видывал я женщин столь прекрасной наружности, так хорошо сложенных и с такой нежной кожей. Но та, что сидела у тебя, тоже заслуживает больших похвал, хоть она и могла показаться тебе чересчур долговязой и худощавой. Она, похоже, к тебе расположена; и даже из этого видно, что мы за люди, коли завоевали благосклонность таких женщин, лежа на одре болезни.
Но Орм сказал, что и в мыслях не держит женскую любовь, ибо чувствует себя все более слабым и жалким и, видно, не долго протянет.
На другое утро, как только рассвело, обе женщины пришли, как И обещали, с теплым щелоком, водой и полотенцами; волосы и бороды Орма и Токе оказались вымыты с большим тщанием. С Ормом было довольно хлопотно из-за того, что он не мог сидеть, но Ильва поддерживала его и обращалась с ним очень бережно и с честью справилась с этим делом, и он стал теперь чистым и умытым, и щелок не попал ему ни в рот, ни в глаза. Потом она села в изголовье и положила его голову себе на колени и стала расчесывать ему волосы. Она спросила, не плохо ли ему так лежать, и Орм сказал, что приходится признать, что ему так лежать хорошо. Ей было непросто разобрать его волосы, густые, непокорные и спутанные после мытья; но она терпеливо справлялась с ними, так что Орму казалось, никогда его еще так хорошо не причесывали. Теперь она говорила с ним сердечно, словно они давно уже были друзьями; и Орм почувствовал, что ему приятно, когда она рядом.
- Прежде чем вы встанете на ноги, вам еще раз намочат голову, - сказала она, - потому что епископ и его люди хотят окрестить тех, кто лежит больной, и странно, что они у вас еще не были. Они поступили так с моим отцом, когда он лежал тяжело больной и уже не надеялся встать. И многие считают, что зимой лучше креститься на одре болезни, потому что тогда священники льют воду только на голову, а иначе пришлось бы окунаться в море целиком, а такое не многим по душе, когда вода ледяная. Священникам это тоже тяжело: лица у них делаются синие, когда они стоят по колено в воде, а зубы их так стучат, что они едва могут выговорить свои благословения. Оттого покуда стоит зима, они по большей части крестят тех, кто слег в постель, а меня епископ крестил летом, в день солнцеворота, который у них зовется днем Крестителя, и было это нетрудно. Мы сидели на корточках вокруг епископа, я и мои сестры, пока он читал над нами, а когда он поднял руку, мы зажали носы и окунулись, и я пробыла под водой дольше всех, так что мое крещение считается самым верным. Потом мы получили благословенные одежды и каждая по маленькому крестику, чтобы носить на шее, и ни одной из нас не было оттого никакого вреда.
Орм отвечал, что навидался самых удивительных обычаев, поскольку побывал и на Юге, где никому нельзя есть свинины, и у монахов в Ирландии, что приставали к нему с крещением.
- И я не скоро уразумею, - сказал он, - какая польза от таких вещей людям и какая радость богам. И я хотел бы поглядеть на такого епископа или любого другого божьего человека, который бы заставил меня влезть по уши в воду, будь то летом или зимой. И нет у меня никакого желания, чтобы они поливали мне голову и читали надо мной. Потому как уверен, что следует остерегаться всяких заговоров и заклинаний.
Ильва сказала, что некоторые из людей короля Харальда жаловались на прострел в спине после крещения и хотели получить с епископа виру за это дело, но ничего хуже этого никому не приключилось; а теперь многие считают, что крещение полезно для здоровья. Против свинины священники ничего не имеют, как Орм и сам мог заметить в праздники, и они не слишком лезут в то, что едят другие. Если только уж им подадут конину, они обыкновенно плюют и крестятся, и иногда они ворчат, что будто бы не следует есть мясо по пятницам, но ее отец сказал, что не желает подобного слышать. Сама она не может сказать, чтобы заметила, будто новая вера причиняет какие-нибудь неудобства. Но иные говорят, что урожаи сделались хуже, а молоко у коров жиже с тех пор, как оставили старых богов.
Она медленно провела гребнем по пряди его волос, которую у только что расчесала, повернула ее к свету и долго разглядывала.
- Я не понимаю, как такое может быть, - сказал она, - но кажется, у тебя нет ни единой вши.
- Такого быть не может, - ответил Орм. - Значит, гребень плохой. Чеши лучше.
Она сказала, что гребень у нее хорош против вшей, и принялась чесать им так глубоко, что содрала кожу с головы. Но и там не нашла ни единой вши.
- Тогда дело плохо, - молвил Орм, - и хуже, чем я думал. Значит, болезнь уже у меня в крови.