- Тут пришел человек с секирой, - продолжал Сигурд Буессон, - и встал перед Вагном и сказал: "Знаешь, кто я такой?" Вагн посмотрел на него, но ничего не ответил, потому что был очень измучен. А тот продолжал: "Я Торкель Глина, и ты помнишь, наверное, что обещал убить меня и лечь с моей дочерью Ингеборг". Он сказал правду, потому что Вагн действительно дал такой обет перед походом, когда услыхал, что дочь Торкеля - самая красивая девушка в Норвегии и к тому же одна из самых богатых. "Но теперь, - широко ухмыльнулся Торкель Глина, - скорее похоже на то, что это я тебя убью". Вагн чуть улыбнулся в ответ: "Еще не все йомсборгские викинги убиты". "Но скоро будут, - сказал Торкель, - и я сам позабочусь, чтобы это было сделано честь честью; ты увидишь, как все твои люди падут от моей руки, а потом и сам немедля последуешь за ними". Тут Торкель подошел к другому концу бревна и стал рубить головы пленникам, одному за другим, как они сидели; секира у него была хорошая, и он работал чисто, так что второго удара уже не было нужно. И мне сдается, что те, кто видел это, не могли сказать иного, нежели что люди Вагна и Буи хорошо держались перед смертью. Двое, что сидели недалеко от меня, толковали о том, что чувствует человек сразу после того, как ему отрубят голову, и оба сошлись, что такое нельзя знать заранее. Один сказал: "Вот у меня в руке пряжка, и если я буду еще что-то чувствовать после того, как лишусь головы, я воткну ее в землю". Торкель подошел к нему и когда ударил, пряжка тут же выпала из руки викинга. Теперь оставалось еще два человека до того, как Торкелю подойти ко мне.
Сигурд сын Буи улыбнулся слушателям, сидевшим молча и в напряжении, поднял кружку и сделал большой глоток. Король Харальд сказал:
- Я гляжу, голова у тебя цела и, судя по бульканью, горло тоже в порядке, но если считать по тому, как у тебя там все сидели на бревне, то трудно понять, как тебе удалось спасти обе эти вещи, какой бы длины ни были твои волосы. Вот это назову я хорошим рассказом, но только не заставляй нас ждать его продолжения.
Все думали так же, как король Харальд, и Сигурд Буессон продолжал:
- Когда я сидел на том бревне, я боялся не многим больше других; но обидным мне казалось умереть, не успев сделать ничего такого, о чем можно было бы потом рассказать. Поэтому я сказал Торкелю, когда он подошел: "Мне жаль моих волос, я не хочу, чтобы они замарались кровью". Потом я отбросил их назад, и человек, который шел следом за Торкелем, - потом говорили, будто это его зять, - зашел сзади и намотал мои волосы себе на руки и сказал Торкелю: "Теперь руби!" Тот размахнулся, и в тот же миг я дернул головой вперед как можно резче, так что секира прошла между моей головой и Торкелевым зятем и отсекла ему обе кисти. Одна осталась висеть у меня на волосах.
Все в зале разразились хохотом, и Сигурд сам засмеялся и продолжал:
- Вы хорошо смеетесь, но это ничего в сравнении с тем, как смеялись норвежцы, когда увидали, как Торкелев зять повалился на землю, а Торкель стоял уставясь на него с вытаращенными глазами; некоторые даже попадали от хохота. Ярл Эрик подошел ко мне и сказал: "Кто ты такой?" Я ответил: "Сигурд мое имя, я сын Буи, и покуда не все йомсборгские викинги убиты". Ярл сказал: "Заметно, что ты родня Буи; хочешь, я подарю тебе жизнь?" "От такого человека, как ты, я ее принимаю", - ответил я. И с меня сняли веревку. Но Торкелю такое не понравилось, и он закричал: "Ах вот как теперь все повернулось? Тогда я лучше не стану медлить с Вагном". С этими словами он поднял секиру и кинулся к другому концу бревна. Но один из людей Вагна, Скарде, сидел от Вагна четвертым, и ему показалось несправедливым, что Вагна зарубят прежде его. Поэтому он бросился наземь со связанными ногами, когда Торкель уже подбегал к Вагну, и прямо перед ним упал ничком. Вагн наклонился и схватил его секиру, и не осталось в нем ничего от усталости, когда он обрушил ее на голову Торкеля. "Это была половина обета, - сказал Вагн, - и покуда не все йомсборгские викинги убиты". Норвежцы засмеялись еще пуще, и Эрик Ярл спросил: "Хочешь, я подарю тебе жизнь, Вагн?" "Хочу, - отвечал Вагн, - если все мы ее получим". "Да будет так", - сказал ярл, и всех освободили. Двенадцать человек нас осталось в живых с того бревна.
Сигурд услышал много похвал за свой рассказ, хвалили и то, как он извлек пользу из своих длинных волос. За столом пошли разговоры о том, что он поведал, и о его собственном везенье и удаче Вагна; а Орм сказал Сигурду:
- Многого из того, что известно всем, не знаем мы с Токе, поскольку мы пробыли так долго вдали от страны. Где теперь Вагн, и что с ним сталось после того, как он живой ушел с того бревна? Из твоего рассказа мне показалось, что его удача больше, чем чья-либо, о ком мне еще приходилось слышать.
- Это верно замечено, - отвечал Сигурд, - и удача его не стоит на месте. Он пришелся по сердцу Эрику Ярлу, и спустя какое-то время отыскал дочь Торкеля Глины и нашел ее еще красивее, чем ожидал; и она оказалась не прочь помочь ему осуществить другую половину обета, и теперь они поженились и хорошо живут. Он собирается воротиться с нею на Борнхольм, как только у него будет на это время, но судя по последним вестям от него, он пока еще в Норвегии, и жалуется, что долго еще не сможет оттуда уехать. Потому что получил в приданое так много дворов и к тому же столько всякого добра, что никак не продаст все это по хорошей цене, а продавать без нужды по дешевке у Вагна не в обычае.
- Есть одна вещь в твоем рассказе, которую я никак не уразумею, - сказал Сигурду Токе, - это ларец твоего отца Буи, который он взял с собой на борт. Ты его достал, прежде чем покинул Норвегию, или его выудил кто-то другой? Если он все еще лежит на дне, я уж знаю, что сделаю, если попаду в Норвегию, - я проверю кошкой все дно, потому что серебро Буи стоит таких хлопот.
- За этим ларцом охотились многие, - сказал Сигурд, - и норвежцы, и те, что уцелели из людей Буи. Многие ловили крючьями, но ничего не выловили, а один человек с Вика нырнул туда с веревкой и с тех пор его не видели. После этого все решили, что Буи из тех, что сумеет позаботиться о своих сокровищах и на дне, и будет крут с любым, кто посмеет на них посягнуть. Ибо он был человеком сильным и весьма привязанным к своему серебру. А знающие люди сходятся в том, что сила вышних превосходит силу живущих; так может статься и с Буи, хотя он и не вверху, а наоборот на морском дне, рядом со своим ларцом.
- Жалко серебра, - сказал Токе, - но ясно, что даже самый отважный человек ни за что не согласится угодить в объятия Буи Толстого на морском дне.
Тем и окончился этот вечер, а на следующий король пожелал услышать о приключениях Стюрбьёрна у вендов и куршей. Стюрбьёрн сказал, что сам он рассказчик неважный, и слово держал исландец из его дружины. Он звался Бьёрном сыном Асбранда и был славный воин и большой скальд, как все приезжающие из Исландии; и хотя он был несколько навеселе, он сперва сложил весьма искусно стихи в честь конунга Харальда в размере, именуемом теглаг. Это был самый новый и самый сложный из размеров у исландских скальдов, и стихи были составлены столь искусно, что немногие смогли понять, о чем они. Все слушали с умными лицами, потому что худо прослыть ничего не смыслящим в стихах, и Харальд похвалил скальда и дал ему золотое кольцо. Токе сидел печальный, подперев голову руками, и вздыхал; он горестно бормотал, что вот это-то и есть подлинное скальдическое искусство; и теперь он понимает, что сам никогда не сложит такого стиха, какой приносит золотые кольца.
Человек же из Исландии, которого иначе звали Бьёрном Широкий Плащ и который два лета ходил со Стюрбьёрном, продолжал говорить, теперь уже о походах Стюрбьёрна и об удивительных вещах, приключившихся там; говорил он складно, и прошло долгое время, прежде чем его устали слушать; и все знали то, что он говорит, правда, поскольку сам Стюрбьёрн был среди слушателей. Ему было что рассказать об опасных затеях и о большой удаче Стюрбьёрна и даже о богатствах, захваченных его людьми. Закончил он тем, что сказал старинную песнь о Стюрбьёрновых предках, от богов и до его дяди Эрика, что теперь правит в Упсале, а последнюю строфу сложил сам:
К северу
за отчим правом
Стюрбьёрн гонит
сотню штевней;
скоро пир
победоносных
грянет
в Эрика палатах.
Это все встретили большим ликованием, и многие повскакивали со скамей и пили за удачу Стюрбьёрна. Стюрбьёрн велел принести дорогой кубок, дал его скальду и сказал:
- Это еще не вся награда, ты получишь больше, когда я сяду в Упсале. Там хватит платы для каждого в моей дружине, ибо мой дядя Эрик человек запасливый и припрятал много такого, что может мне понадобиться. Весной я поеду туда и открою его сундуки, и всех, кто желает ехать с нами, милости просим.
Среди людей Харальда, как и Свейна нашлось много таких, кого зацепили эти слова, и они тут же закричали, что хотят следовать за Стюрбьёрном; ибо все были наслышаны о богатствах Эрика, а Упсалу не грабили со времен Ивара Широкие Объятья. Ярл Сиббе с Малых островов был пьян и с трудом управлялся со своей головой и с пивной кружкой; но и он закричал громким голосом, что собирается пойти со Стюрбьёрном на пяти кораблях, потому как чувствует себя больным и усталым, сказал он, а лучше умереть воином, чем издохнуть на соломе, как скотина. Король Харальд сказал, что до него, то он слишком стар для похода, а его люди нужны ему и дома, чтобы держать в повиновении непокорных, но ему нечего возразить, если Свейн отправит людей и корабли в помощь Стюрбьёрну.