- Ладно! - согласился королевский толмач и протянул руку, чтобы хромой уселся сзади. - Доставлю тебя до деревни.
Они пустились в путь с максимальной скоростью, которую позволяла темнота, деревья и слякоть, и когда в конце концов выехали на широкую и открытую тропу, а в поле зрения появились первые дома, Луис де Торрес остановил лошадь и достал из кошеля несколько тяжелых монет.
- Держи! - сказал он, протянув их хромому. - Как я и обещал.
- Я бы предпочел, чтобы вы расплатились со мной по-другому, сеньор, - ответил тот. - Возьмите меня с собой!
- Куда?
- Туда, где сейчас Сьенфуэгос: в Сипанго.
- Рехнулся?
- Не больше вашего. Здесь я всегда буду всего лишь хромым и вечно голодным бедняком. А в Новом Свете, глядишь, однажды смогу себе и приличную лошадь купить.
- В Новом Свете нет лошадей.
- Будут, - убежденно заявил парнишка, а потом протянул руки к виконтессе. - Прошу вас, сеньора! - взмолился он. - Из меня выйдет хороший слуга.
Ингрид Грасс перевела взгляд с умоляющего Бонифасио на Луиса де Торреса, который лишь пожал плечами.
- А почему бы и нет, черт побери? - воскликнул он. - Чего там не хватает, так это людей, пусть даже и хромых. Поехали!
17
Кошак сдержал слово и согласился еще раз встретиться с губернатором, а также несколько умерить свои претензии, причем не столько даже потому, что проиграл в карты, сколько потому, что и сам понимал: ситуация выходит из-под контроля, и многие его люди чувствуют себя неуютно при мысли, что их бунт - лучший способ оказаться в пасти акул.
- Я вернусь в форт и признаю вашу власть, но займу место Гути, и все важные решения мы будем принимать совместно.
- Что ты называешь важными решениями? - поинтересовался дон Диего де Арана.
- Те, что касаются стычек с дикарями и распределения земель.
- Я могу разрешить выделять земли, - согласился губернатор. - Но не могу гарантировать, что адмирал это одобрит, когда вернется.
- Если вы дадите нам документ на собственность, я позабочусь о том, чтобы он не потерял ценность, - язвительно ответил астуриец. - Когда мы обоснуемся на своей земле, слишком сложно будет нас с нее согнать, не думаю, что адмирал готов спровоцировать мятеж. А что насчет дикарей?
- Они лишь ждут подходящего момента, чтобы на нас напасть.
- Так давайте нападем на них первыми со всем своим оружием - бомбардами, аркебузами, баллистами и шпагами. Будь что будет! Если застанем их врасплох, то вселим в них такой ужас, что они три дня будут бежать без оглядки.
- Под каким предлогом?
Рулевой озадаченно посмотрел на него.
- О чем это вы? - спросил он. - Что еще за предлог?
- Который нужен, чтобы напасть на людей, считающихся нашими союзниками. Вице-король заключил соглашение с вождем племени Гуакарани, и я обязан его соблюдать.
- Чушь!
- Почему же чушь? - возмутился губернатор. - Не забывай, что я представляю донью Изабеллу и дона Фердинанда, государей цивилизованной страны, которая не может постыдно атаковать дружественный народ с одной только целью - стать более могущественной.
- Чушь! - стоял на своем Кошак. - Если донья Изабелла и дон Фердинанд, не колеблясь ни минуты, отправили на убой столь расположенный к нам народ, как евреи, то уж тем более не станут раздумывать, согнув в бараний рог кучку дикарей, которые к тому же сами ищут неприятностей на свою задницу.
- Может, и так, но я не могу принять на себя подобную ответственность без обоснованного повода.
- А какой повод обоснованный? - вышел из себя Кошак. - Будем дожидаться, пока нас атакуют тогда и в том месте, какое они сами выберут? Нет! - убежденно покачал он головой. - Это самоубийство. Гуанче говорит, что скоро их станет две тысячи, и нам придется полагаться на их милосердие.
- Да что может знать это животное?
- В этом случае - побольше нас, ведь он прекрасно их понимает. Если будем дожидаться Каноабо с остальными его людьми, то всё будет потеряно, - его тон изменился и стал почти умоляющим. - Поймите же наконец, ваше превосходительство! Сейчас не время размышлять, время действовать, схватить сволочей за яйца и спустить шкуру.
- Мне нужно подумать.
- У нас нет времени на раздумья!
- Слишком многое стоит на кону!
- Жизнь, ваше превосходительство! Вы же сами сказали только вчера: жизнь - единственное, что нам действительно принадлежит.
Упрямый дон Диего де Арана, по-прежнему не желающий отказываться от возложенной на него ответственности, беспокойно покрутил густые усы, и в конце- концов едва слышно сказал:
- Дай мне двадцать четыре часа. Возвращайся со своими людьми в форт, и мы выработаем план обороны. Дай мне один день, чтобы решить, станем ли мы нападать. Лишь один день!
Кошак окинул губернатора презрительным взглядом и в конце концов пожал плечами с покорностью фаталиста.
- Согласен! - заявил он. - Ровно один день - и ни часом больше.
Вернувшись в лагерь, он приказал своим людям переселяться в форт, но отозвал в сторонку типа по имени Барбечо, самого преданного своего сторонника, и шепнул ему:
- Губернатору нужен лишь повод, чтобы выступить против этих дикарей. Ну так дай ему этот повод!
- Как это?
- Ты умеешь обращаться с луком?
Тот закивал в ответ.
- Так вот, украдешь лук у индейцев и сегодня же вечером выстрелишь из него в Гути, - он на секунду умолк и добавил: - Если не найдешь Гути, стреляй в Гуанче.
- А если Гуанче я тоже не найду?
- Тогда стреляй в кого угодно, хоть в собственную мамашу, лишь бы не в кого-нибудь из наших. Ясно тебе?
- Еще как ясно, вот только трудно будет попасть в мою матушку, потому что она осталась в Кармоне...
Когда на следующее утро королевского вестового Педро Гутьереса нашли с пробитым длинной индейской стрелой сердцем, дон Диего де Арана не мог бездействовать, но всё же иногда был способен мыслить логически и пришел к выводу, что жестокое нападение оказалось уж слишком своевременным, и потому промолчал, но в глубине души поблагодарил того, кто преподнес повод для атаки и снял с него всякую ответственность.
- Позовите Гуанче, - только и велел губернатор, а когда перед ним предстал рыжий канарец, коротко приказал: - Разузнай, когда явится Каноабо.
Но когда рыжий принялся расспрашивать Синалингу, известно ли ей, когда появятся воины Каноабо, девушка лишь ответила:
- Забудь пока про Каноабо. Приближается Дух Зла.
- Это еще кто?
- Дух Зла уничтожает всё... - Синалинга потянула его за собой, не давая сказать ни слова. - Идем же! В лесной хижине мы будем в безопасности.
Пока они со всех ног бежали по запутанным лесным тропинкам, Сьенфуэгос не мог не заметить, что вокруг действительно происходит нечто странное. На сельву опустилась тяжелая духота, все вокруг казалось вымершим, и даже листья деревьев замерли в неподвижном воздухе, словно окаменев.
Вся живность куда-то подевалась; вездесущие цапли исчезли с ветвей, внезапно умолкли птицы, стих даже истошный щебет попугаев.
- Что, черт возьми, происходит? - спросил Сьенфуэгос, когда они добрались до заветной хижины, глядя, как девушка тщательно запирает все двери и окна, стараясь не оставить ни малейшей щелочки. - Чего ты так боишься?
- Скоро он будет здесь, - прошептала Синалинга, словно боясь заговорить в полный голос. - Это Ур-а-кан, Дух Зла.
- Ур-а-кан, - повторил растерянный канарец. - А что это такое?
- Ветер. Король ветров.
- Но все так спокойно, никакого ветра!
- Это потому, что все малые ветры в страхе разбегаются, трепеща перед его могуществом. Помоги мне! - попросила девушка. - Нужно отнести вниз пищу и воду.
Она приподняла люк из бревнышек, под которым обнаружилась яма примерно в два метра шириной и в полтора глубиной. Когда Синалинга предупредила, что придется спуститься в эту яму, Сьенфуэгос в ужасе спросил:
- Хочешь сказать, что мы будем сидеть там?
- Да, если потребуется. Этот ветер способен поднять и унести дом.
- Не могу поверить!
Однако прошел всего час, и канарцу волей-неволей пришлось поверить.
Налетел такой ветер, который не снился Сьенфуэгосу и в самых страшных кошмарах. Казалось, что за пределами стен не существует ничего, кроме завываний этого ветра, поскольку наверняка всё улетело до самых облаков, поднятое невиданной силой, угрожающей засосать в небеса всё нутро земли.
Стоял такой грохот, что даже кричать было бесполезно, а толстые и крепкие глиняные стены дрожали и вибрировали, как шпага, со всей яростью наткнувшаяся на камень.
Сьенфуэгос ощутил такое бессилие перед лицом подобной мощи, что даже не пытался сохранить хладнокровие и притвориться смелым. А когда первые порывы шквалистого ветра переместились дальше, лишь заорал во всю глотку, чтобы снять напряжение, скрутившее желудок, и на несколько мгновений успокоился.
Так прошел целый день, а затем и ночь. Весь мир, казалось, превратился в сплошной рев и грохот.
Внезапно шум стих, сменившись еще более тягостным затишьем, и когда Сьенфуэгос спросил, миновала ли опасность, Синалинга лишь покачала головой, крепко сжав его руку.
- Сейчас Дух Зла отдыхает, чтобы потом наброситься с еще большей яростью, - с этими словами она протянула ему плошку, полную густой сладкой жидкости. - Выпей! - велела она. - Это придаст тебе сил.
- Что это? - спросил он.
- Сок тростника с медом, - ответила она, чуть помедлив. - Он тебе поможет.
- Что-то мне не хочется.