- Он здесь. И он со мной, потому что именно я сейчас представляю королей, - губернатор снова едва приложился к бокалу, боясь потерять единственное удовольствие, связывающее его с далекой родиной, и высокопарным тоном, пытаясь выражаться торжественно, хотя на самом деле вышло фальшиво и напыщенно, добавил: - Будем же великодушны к тем, кто переживает трудные времена, давайте с пониманием относиться к их страхам и слабостям. Возможно, мы с самого начала совершили много ошибок, но мудрый всегда готов их признать и исправить. Я поговорю с недовольными.
- Им не нужны слова. Им нужны земли и рабы.
- И каким же образом я могу предоставить то, чего у меня нет? - дон Диего окончательно потерял терпение. - Мы и так уже не принимаем во внимание волю их величеств, и что они готовы предоставить туземцам, но, в конце концов, все зависит от того, действительно ли это подданные Великого хана или просто какие-то дикари.
- Да ладно вам, ваше превосходительство! - возмущенно воскликнул Гутьерес. - Неужели у вас еще есть сомнения? Признайте же, что адмирал был слеп и совершил ошибку, мы уже знаем достаточно об этих людях, чтобы согласиться с утверждением этого полоумного гуанче: "Мы скорей доберемся до Севильи, чем до Индии или Сипанго".
- Не думай, что я об этом не размышлял, - признался губернатор, понурив голову. - У меня хватило времени всё обдумать и связать концы с концами, я пришел к выводу, что адмирал ошибся в расчетах, но, хотя я в этом и убежден, никогда открыто не признаю.
- Почему это?
- Потому что именно он возложил на меня эти обязанности, - дон Диего сделал широкий жест рукой; казалось, он хотел охватить им не только ближайшее пространство, но и весь остров. - Все упирается в тот, что дон Христофор заявил, будто сможет отыскать западный путь в Сипанго. Но если это утверждение окажется ложным, то и все остальное - тоже, - он многозначительно помолчал. - Включая меня.
- Если он до сих пор не добрался до Сипанго, это не значит, что маршрут оказался неверным, - заметил Гутьерес. - Просто он наткнулся на препятствие во время пути.
- Что за препятствие и на каком расстоянии на самом деле находится истинная цель?
- Этого мы пока не знаем.
- Но это и есть корень проблемы, - заметил губернатор. - Если, как мы предполагаем, эти земли обширны, никому больше неизвестны и никто не установил здесь власть, будет вполне справедливо разделить их между собой и начать возделывать, ведь для всех прибывших их хватит за глаза, - он допил последние капли спиртного и аккуратно поставил бокал на стол. - Но если земель не так уж много, то мы совершим большую ошибку, отдав ее тем, кто ничем не заслужил подобную привилегию, - и он всплеснул руками, словно демонстрируя свое бессилие. - Да кто я такой, чтобы брать на себя такую ответственность?
- Землю просят всего двадцать человек, - сказал Гутьерес. - А здесь ее полно. Так дайте же им землю!
- Дело не в том, сколько здесь земли, дело в принципах. Я подчиняюсь приказам, а мне приказали ждать возвращения адмирала.
- А если он не вернется? Если корабль затонул или адмирал не собрал средств на еще одну экспедицию?
- В таком случае, когда пройдет год с его отплытия, я снова к этому вернусь.
- Они не станут ждать.
- И что ты предлагаешь в таком случае?
- Убить Кошака.
11
Синалинга нежно взяла руку Сьенфуэгоса, трепетно положила ее на свой живот, посмотрела ему в глаза и улыбнулась.
Они лежали в гамаке, где обычно занимались любовью, чтобы не валяться на земле. Рыжий никак не мог взять в толк, о чем она пытается сообщить, пока индианка не нажала на его руку, смешно сморщив при этом нос.
Испанец подпрыгнул и свалился на землю. Стоя на четвереньках, он поднял ошеломленный взгляд на девушку.
- Ни хрена себе! - воскликнул он. - Ты что, хочешь сказать, что у тебя будет ребенок?
Она лишь молча кивнула, и по выражению ее лица канарец понял, что Синалинга счастлива и горда, что с ней произошло подобное.
- Ну что ж, ладно, - пробормотал Сьенфуэгос, медленно поднимаясь. - И что будем делать?
- Ждать.
В тот же день канарец в задумчивости вошел в хижину мастера Бенито из Толедо, и тот не мог не заметить унылого выражения его лица, а потому насмешливо спросил:
- Какая муха тебя укусила?
- Я собираюсь стать отцом.
Бенито присвистнул.
- Поздравляю. Ты не рад?
- И да, и нет, - честно ответил Сьенфуэгос. - Думаю, что не готов стать отцом, я всегда хотел иметь детей лишь от Ингрид.
- В таком случае тебе следовало хранить верность Ингрид, - Бенито отошел к баллисте, которую чинил, и устроился напротив Сьенфуэгоса. - Ну, выше нос! Не забывай, что ребенок будет первым представителем новой расы, плодом союза двух разных народов, что, на мой взгляд, просто замечательно.
- Я уже думал об этом, - ответил канарец. - Но я уверен: если он родится, я никогда не вернусь назад и не увижу Ингрид.
- Почему?
- Потому что я знаю, каково это - быть незаконнорожденным и расти, понимая, что твой отец даже не подозревает о твоем существовании. Мой отец был благородным испанцем, а мать - нищей гуанче, почти такой же дикаркой, как Синалинга. И я не позволю, чтобы мой сын испытал все то, что довелось испытать мне. Если уж ему суждено родиться, я хочу, чтобы он рос рядом со мной, а это значит, что я должен остаться здесь.
- Ты можешь взять его с собой, - заметил оружейник. - Если твоя виконтесса действительно тебя любит, не думаю, что она будет так уж переживать из-за малыша.
- Взять его с собой? - воскликнул канарец. - Разлучить с матерью, вырвать из его мира? По какому праву? И как я покажусь людям на глаза с туземным ребенком на руках? Они же будут смотреть на него, как на диковинного зверя, а я не хочу такого для моего сына.
Мастер Бенито долго молчал; а потом коснулся руки Сьенфуэгоса, выражая этим жестом свою глубокую привязанность:
- Странный ты человек. Иногда ведешь себя, как животное, а иногда - как самый разумный человек из тех, кого я знаю, но одно могу сказать совершенно точно - каким бы ты ни был рослым, ты еще мальчишка, и будет несправедливо, если ты испортишь себе жизнь ради создания, которого никогда не желал, - он многозначительно махнул рукой в сторону туземной деревеньки, чьи очертания виднелись на другой стороне бухты. - Они не такие как мы, живут все вместе, а дети принадлежат чуть ли не всему племени. Мне кажется, твоему ребенку будет гораздо лучше, если ты предоставишь ему жить своей жизнью и не будешь о нем беспокоиться.
- Как вы можете быть в этом уверены? Здесь люди из одного племени презирают людей из соседнего, а Синалинга говорит, что каннибалы женятся только на своих, потому что уважают лишь кровь карибов. Они даже пожирают детей, которых от них рождают пленники, кастрируют их и откармливают, как свиней. Какая участь ждет моего сына среди подобных людей, если он вдруг родится рыжим или со светлыми глазами?
- Та же самая, что ждет его в Испании, если он окажется похож на свою мать. Или если бы он был иудеем, мусульманином или негром. Ты не можешь оградить его от всего мира, ему придется где-то жить, а это место для него лучшее. Уж поверь! - напирал Бенито. - Оставь его там, где его сотворил Господь. Ему лучше знать.
12
Однажды вечером Лукас Неудачник с изумлением обнаружил свою ненаглядную Сималагоа в объятиях толстого повара Симона Агирре, и без лишних слов вонзил нож ему в сердце.
Испанцы и туземцы, сбежавшиеся на отчаянные крики испуганной девушки, увидели, как убийца, сидя на трупе жертвы, повторяет, как одержимый:
- Я тебя предупреждал! Предупреждал!
Его превосходительство губернатор Диего де Арана в последнее время старался вести себя по возможности благоразумно, что не могло не отразиться на его отношениях с другими членами колонии, особенно с теми, кто так или иначе был связан с опасным Кошаком. Но на столь вопиющий случай он не мог закрыть глаза, так что ему пришлось выполнить неприятный долг вершителя правосудия в отношении пушкаря: после долгой ночи, проведенной взаперти, Лукасу позволили покаяться перед Господом, после чего повесили на старой грот-мачте "Галантной Марии".
Несмотря на строгий приказ всем испанцам присутствовать при казни, а также на то, что на казнь явились большинство местных старейшин, рулевой Кошак и большая часть его сподвижников отказались подчиниться. Когда первые лучи восходящего солнца робко озарили верхушки деревьев, Педро Гутьерес выбил табуретку из-под ног несчастного пушкаря, и спустя миг тот уже безжизненно качался в полуметре над землей.
Затем трое марсовых подтянули веревку, поняв тело казненного на высоту реи, чтобы его было видно издалека.
Мастер Бенито из Толедо, всю ночь вместе со стариком Стружкой игравший в шахматы с приговоренным, согласно последнему желанию Лукаса, лишь перекрестился. Он отправился в свою хижину, понурив плечи, и в дверях наткнулся на деморализованного Сьенфуэгоса, которого последние события совершенно выбили из колеи.
- Какого черта? - пробормотал канарец. - Если так и дальше пойдет, то, когда вернется адмирал, не останется никого, кто мог бы рассказать ему о случившемся.
- Тебя это удивляет? - тоном фаталиста спросил оружейник. - Лично я и не сомневался. Говорю же - худшее в человеческой природе именно то, что он приносит с собой свои недостатки, куда бы ни забрался, и ничто его не проймет. Я всегда сомневался, что существует рай и ад, потому что куда бы ни пришел человек, любое место он превратит в ад. И это место тоже.