- В том-то и штука, Джудит, что, хотя вам и пришла в голову верная мысль, однако она сейчас совсем неуместна. Это все равно как если бы собака побежала не по следу, а в обратную сторону. Весьма вероятно, что минги согласятся принять от вас все, что находится в этом сундуке, и вообще все, что вы им можете предложить, но согласятся ли они заплатить за это - дело другое. Скажите, Джудит: если бы кто-нибудь велел вам передать, что вот, мол, за такую-то и такую-то цену он согласен уступить вам и Хетти весь этот сундук, стали бы вы ломать голову над такой сделкой или же тратить на это много слов?
- Но этот сундук и все, что в нем находится, принадлежит нам. Чего ради покупать то, что и так уже наше!
- Совершенно так же рассуждают минги; они говорят, что сундук принадлежит им, и никого не хотят благодарить за ключ от него.
- Я понимаю вас, Зверобой; но все же мы еще владеем озером и может продержаться здесь, пока Непоседа не пришлет нам солдат, которые выгонят врагов. Это вполне может удаться, если к тому же вы останетесь с нами, вместо того чтобы возвращаться к мингам и снова сдаться им в плен, как вы, по-видимому, собираетесь.
- Если бы Гарри Непоседа рассуждал таким образом, было бы совершенно естественно: ничего лучшего он не знает и вряд ли способен чувствовать и действовать иначе. Но, Джудит, спрашиваю вас по совести: неужели вы могли бы по-прежнему уважать меня, как, надеюсь, уважаете сейчас, если бы я нарушил свое обещание и не вернулся в индейский лагерь?
- Уважать вас больше, чем сейчас, Зверобой, мне было бы нелегко, но я уважала бы вас - так мне кажется, так я думаю - ничуть не меньше. За все сокровища целого мира я не соглашусь подстрекнуть вас на поступок, который изменил бы мое мнение о вас.
- Тогда не убеждайте меня нарушить данное слово, девушка. Отпуск - великая вещь для воинов и для таких лесных жителей, как мы. И какое горькое разочарование потерпели бы старый Таменунд и Ункас, отец Змея, и все мои индейские друзья, если бы я, выйдя в первый раз на тропу войны, опозорил себя.
Совесть - моя царица, и я никогда не спорю против ее повелений.
- Я думаю, вы правы, Зверобой, - печальным голосом сказала девушка после долгого размышления. - Такой человек, как вы, не должен поступать так, как поступили бы на его месте люди себялюбивые и нечестные. В самом деле, вы должны вернуться обратно. Не будем больше говорить об этом. Если бы даже мне удалось убедить вас сделать что-нибудь, в чем вы стали бы раскаиваться впоследствии, я бы сама пожалела об этом не меньше, чем вы. Вы не вправе будете сказать, что Джудит… Ей-богу, не знаю, какую фамилию я теперь должна носить!
- Почему это, девушка? Дети носят фамилию своих родителей, что совершенно естественно, они ее получают словно в подарок; и почему вы и Хетти должны поступать иначе? Старика звали Хаттером, и фамилия обеих его дочек должна быть Хаттер, по крайней мере до тех пор, пока вы не вступите в законный и честный брак.
- Я Джудит, и только Джудит, - ответила девушка решительно, - и буду так называться, пока закон не даст мне права на другое имя! Никогда не буду носить имени Томаса Хаттера, и Хетти тоже, по крайней мере с моего согласия. Теперь я знаю, что его настоящая фамилия не была Хаттер, но если бы даже он тысячу раз имел право носить ее, я этого права не имею. Хвала небу, он не был моим отцом, хотя, быть может, у меня нет оснований гордиться моим настоящим отцом.
- Это странно, - сказал Зверобой, пристально глядя на взволнованную девушку. Ему очень хотелось узнать, что она имеет в виду, но он стеснялся расспрашивать о делах, которые его не касались. - Да, это очень странно и необычайно. Томас Хаттер не был Томасом Хаттером, его дочки не были его дочками. Кто же такой Томас Хаттер и кто такие его дочки?
- Разве вы никогда не слышали сплетен о прежней жизни этого человека?
- спросила Джудит. - Хотя я считалась его дочерью, но эти толки доходили даже до меня.
- Не отрицаю, Джудит, нет, я этого не отрицаю. Как я уже говорил вам, рассказывали про него всякую всячину, но я не слишком легковерен. Хоть я и молод, но все-таки прожил на свете достаточно долго, чтобы знать, что существуют двоякого рода репутации. В одних случаях доброе имя человека зависит от него самого, а в других - от чужих языков. Поэтому я предпочитаю на все смотреть своими глазами и не позволяю первому встречному болтуну исполнять должность судьи. Когда мы странствовали с Гарри Непоседой, он говорил довольно откровенно обо всем вашем семействе. И он намекал мне, что Томас Хаттер погулял по морю в свои молодые годы. Полагаю, он хотел сказать этим, что старик пользовался чужим добром.
- Он сказал, что старик был пиратом, - так оно и есть, не стоит таиться между друзьями. Прочитайте это, Зверобой, и вы увидите, что Непоседа говорил сущую правду. Томас Хови стал впоследствии Томасом Хаттером, как это видно из писем.
С этими словами Джудит с пылающими щеками и с блестящими от волнения глазами протянула молодому человеку газетный лист и указала на объявление колониального губернатора.
- Спаси вас бог, Джудит, - ответил охотник, смеясь, - вы с таким же успехом может попросить меня напечатать это или, на худой конец, написать. Ведь все мое образование я получил в лесах; единственной книгой для меня были величавые деревья, широкие озера, быстрые реки, синее небо, ветры, бури, солнечный свет и другие чудеса природы. Эту книгу я могу читать и нахожу, что она исполнена мудрости и познаний.
- Умоляю вас, простите меня. Зверобой, - сказала Джудит серьезно, смутившись при мысли, что своими неосторожными словами она уязвила гордость своего собеседника. - Я совсем позабыла ваш образ жизни; во всяком случае, я не хотела оскорбить вас.
- Оскорбить меня? Да разве попросить меня прочитать что-нибудь, когда я не умею читать, - значит оскорбить меня? Я охотник, я теперь, смею сказать, понемногу начинаю становиться воином, но я не миссионер, и поэтому книги и бумаги писаны не для меня. Нет, нет, Джудит, - весело рассмеялся молодой человек, - они не годятся мне даже на пыжи, потому что ваш замечательный карабин "оленебой" можно запыжить лишь кусочком звериной шкуры. Иные люди говорят, будто все, что напечатано, - это святая истина. Если это в самом деле так, то, признаюсь, человек неученый кое-что теряет.
И тем не менее слова, напечатанные в книгах, не могут быть более истинными, чем те, которые начертаны на небесах, на лесных вершинах, на реках и на родниках.
- Ладно, во всяком случае Хаттер, или Хови, был пиратом. И так как он не отец мне, то и его фамилия никогда не будет моей.
- Если вам не по вкусу фамилия этого человека, то ведь у вашей матери была какая-нибудь фамилия. Вы смело можете носить ее.
- Я не знаю ее. Я просмотрела все эти бумаги, Зверобой, в надежде найти в них какой-нибудь намек на то, кто была моя мать, но отсюда все следы прошлого исчезли, как след птицы, пролетевшей в воздухе.
- Это очень странно и очень неразумно. Родители должны дать своему потомству какое-нибудь имя, если даже они не могут дать ему ничего другого. Сам я происхожу из очень скромной семьи, хотя все же мы не настолько бедны, чтобы не иметь фамилии. Нас зовут Бампо, и я слышал (тут легкое тщеславие заставило зарумяниться щеки охотника)… я слышал, что во время оно Бампо занимали более высокое положение, чем теперь.
- Они никогда не заслуживали этого больше, чем теперь, Зверобой, и фамилия у вас хорошая. И я и Хетти - мы тысячу раз предпочли бы называться Хетти Бампо или Джудит Вампо, чем Хетти и Джудит Хаттер.
- Но ведь это невозможно, - добродушно возразил охотник, - разве только одна из вас согласится выйти за меня замуж.
Джудит не могла сдержать улыбку, заметив, как просто и естественно разговор перешел на ту тему, которая всего больше интересовала ее. Случай был слишком удобен, чтобы пропустить его, хотя она коснулась занимавшего ее предмета как бы мимоходом, с истинно женской хитростью, в данном случае, быть может, извинительной.
- Не думаю, чтобы Хетти когда-нибудь вышла замуж, Зверобой, - сказала она. - Если ваше имя суждено носить одной из нас, то, должно быть, это буду я.
- Среди Бампо уже встречались красавицы, Джудит, и если бы вы теперь приняли это имя, то люди, знающие нашу семью, ничуточки не удивились бы. - Не шутите, Зверобой. Мы коснулись теперь одного из самых важных вопросов в жизни женщины, и мне хотелось бы поговорить с вами серьезно и вполне искренне. Забывая стыд, который заставляет девушек молчать, пока мужчина не заговорит с ней первый, я выскажусь совершенно откровенно, как это и следует, когда имеешь дело с таким благородным человеком. Как вы думаете, Зверобой, могли бы вы быть счастливы с такой женой, как я?
- С такой женой, как вы, Джудит? Но какой смысл рассуждать о подобных вещах! Такая женщина, как вы, то есть достаточно красивая, чтобы выйти замуж за капитана, утонченная и, как я полагаю, довольно образованная, вряд ли захочет сделаться моей женой. Думается мне, что девушки, которые чувствуют, что они умны и красивы, любят иногда пошутить с тем, кто лишен этих достоинств, как бедный делаварскнй охотник.
Это было сказано мягко, но вместе с тем в его голосе чувствовалась легкая обида. Джудит сразу заметила это.
- Вы несправедливы, если предполагаете во мне подобные мысли, - ответила она с живостью. - Никогда в моей жизни я не говорила так серьезно. У меня было много поклонников. Зверобой, - право, чуть ли не каждый неженатый траппер или охотник, появлявшийся у нас на озере за последние четыре года, предлагал мне руку и сердце. Ни одного из них я и слушать не хотела, быть может, к счастью для меня. А между ними были очень видные молодые люди, как вы сами можете судить по вашему знакомому, Гарри Марчу.