- Вы, кажется, похвалили мою прелестную вышивку, мейстер Максуэл? - сказал кавалер, видимо судивший о смысле замечания церемониймейстера больше по его действиям, нежели по словам. - Это старинная вышивка с богатыми узорами, сделанная отцом вашей матушки, старым Джеймсом Ститчелом, прославленным портновским мастером из проулка Мерлин, которому я счел нужным дать работу, о чем я счастлив сейчас вспомнить, принимая во внимание, что ваш батюшка соизволил сочетаться браком с дочерью столь важной особы.
Максуэл бросил на него свирепый взгляд, но, сознавая, что от сэра Манго нельзя получить никакого удовлетворения и продолжение спора с таким противником может только сделать его смешным и разгласить тайну мезальянса, которым у него не было никаких оснований гордиться, он скрыл свое негодование под насмешливой улыбкой и, выразив сожаление по поводу глухоты сэра Манго, мешающей ему понимать то, что ему говорят, проследовал дальше и встал у двухстворчатой двери в аудиенц-зал, где он должен был исполнять обязанности церемониймейстера, как только дверь откроется.
- Дверь в аудиенц-зал сейчас откроется, - шепнул золотых дел мастер своему юному другу. - Мое положение не позволяет мне сопровождать вас дальше. Держитесь смело, как подобает потомку столь знатного рода, и подайте ваше прошение; надеюсь, король не отвергнет его и даст благосклонный ответ.
Тем временем дверь в аудиенц-зал отворилась и, как всегда в таких случаях, придворные направились к ней и стали входить медленным, но неудержимым потоком.
Когда Найджел, в свою очередь, подошел к двери и назвал свое имя и титул, Максуэл, казалось, был в нерешительности.
- Вас никто не знает, милорд, - сказал он. - Мне приказано не пропускать в аудиенц-зал ни одного человека, которого я не знаю в лицо, если за него не поручится кто-нибудь из высокопоставленных придворных.
- Я пришел с мейстером Джорджем Гериотом, - сказал Найджел, несколько смущенный столь неожиданным препятствием.
- Имя мейстера Гериота - вполне достаточный залог для золота и серебра, милорд, - ответил Максуэл с учтивой улыбкой, - но оно не может заменить родословную и титул. Моя должность вынуждает меня быть неумолимым. Я не могу пропустить вас. Я очень сожалею, но вашей светлости придется отойти в сторону.
- В чем дело? - спросил, подойдя к двери, старый шотландский дворянин, беседовавший с Джорджем Гериотом, после того как тот расстался с Найджелом, и заметивший препирательства между последним и Максуэлом.
- А это церемониймейстер Максуэл, - сказал сэр Манго Мэлегроутер, - выражает свою радость по поводу неожиданной встречи с лордом Гленварлохом, отец которого помог ему получить эту должность; во всяком случае, мне кажется, он говорит что-то в этом роде - ведь ваша светлость знает о моем недуге.
Приглушенный смех, каковой допускался придворным этикетом, пронесся среди тех, кто слышал этот образец сарказма сэра Манго. Но старый дворянин подошел еще ближе и воскликнул:
- Как?! Сын моего доблестного старого противника Охтреда Олифанта? Я сам представлю его королю.
С этими словами он без дальнейших церемоний взял Найджела под руку и собирался провести его в Зал, когда Максуэл, все еще преграждавший вход своим жезлом, сказал, правда с некоторой нерешительностью и замешательством:
- Милорд, никто не знает этого джентльмена, и мне приказано быть непреклонным.
- Та-та-та, любезный, - сказал старый лорд, - я ручаюсь за то, что он сын своего отца. Я вижу это по изгибу его бровей. А ты, Максуэл, достаточно хорошо знал его отца и мог бы не проявлять свою непреклонность. Пропусти нас, любезный!
С этими словами он отстранил церемониймейстера и вошел в аудиенц-зал, все еще держа под руку молодого лорда.
- Я должен познакомиться с вами, молодой человек, - сказал он, - я должен познакомиться с вами. Я хорошо знал вашего отца, дорогой мой, и не раз нам случалось ломать копья на турнирах и скрещивать наши шпаги. И я могу гордиться тем, что я еще жив, чтобы похваляться этим. Он был на стороне короля, а я - на стороне королевы во время Дугласовых войн - мы оба были молоды тогда и не страшились ни огня, ни меча; и кроме того, между нами существовала старая родовая вражда, переходившая по наследству от отца к сыну вместе с нашими перстнями, тяжелыми мечами, доспехами и гребнями на наших шлемах.
- Слишком громко, лорд Хантинглен, - шепнул один из камердинеров. - Король! Король!
Старый граф - ибо таков был титул лорда Хантинглена - понял намек и замолчал.
Иаков, вошедший через боковую дверь, поочередно отвечал на поклоны стоявших рядами посетителей, время от времени обращаясь к окружающей его небольшой свите придворных фаворитов. Он был одет с несколько большей тщательностью, чем в тот раз, когда мы впервые представили монарха нашим читателям, но ему от природы была присуща некоторая неуклюжесть, отчего одежда никогда не сидела на нем красиво, а из предусмотрительности или по робости характера он, как мы уже говорили, имел обыкновение зашивать в свой камзол множество монет для защиты от удара кинжалом, что придавало его фигуре еще большую мешковатость, являющую странный контраст с его резкими и суетливыми движениями, которыми он сопровождал свою речь. И все же, хотя в манерах короля не было ничего величественного, в его поведении было столько мягкости, простоты и добродушия, он был настолько неспособен маскировать или скрывать свои собственные слабости и относился с такой терпимостью и сочувствием к слабостям других, что его обходительность в сочетании с ученостью и некоторой долей проницательности неизменно производила благоприятное впечатление на всех, кто имел с ним дело.
Когда граф Хантинглен представил Найджела монарху - ибо почтенный пэр взял на себя выполнение этой церемонии, - король принял юного лорда весьма милостиво и заметил, обращаясь к представившему его графу, что он "очень рад видеть их обоих вместе, стоящими бок о бок".
- Ибо я полагаю, лорд Хантинглен, - продолжал он, - ваши предки и даже ваша светлость и отец этого юноши встречались лицом к лицу со скрещенными шпагами, а это менее дружелюбная поза.
- До тех пор, пока ваше величество, - сказал лорд Хантинглен, - не заставили лорда Охтреда и меня скрестить пальмовые ветви в тот достопамятный День, когда ваше величество устроили пир для всех дворян, враждовавших между собой, и заставили их обменяться рукопожатиями в вашем присутствии…
- Я прекрасно помню это, - сказал король, - я прекрасно помню! Это был благословенный день - девятнадцатое сентября, самый благословенный из всех дней в том году. Вот была потеха, когда эти молодцы, злобно ухмыляясь, пожимали друг другу руки! Клянусь спасением своей души, я думал, что некоторые, из них, в особенности молодые горцы, затеют ссору в нашем присутствии, но мы заставили их подойти к кресту рука об руку - мы сами шли впереди - и выпить кубок доброго вина за примирение, за прекращение родовой вражды и за вечную дружбу. В тот год старый Джон Андерсон был лорд-мэром. Он плакал от радости, а судьи и члены Совета от восторга прыгали в нашем присутствии с непокрытыми головами, словно жеребята.
- Поистине, это был счастливый день, - сказал лорд Хантинглен, - и он никогда не будет забыт в истории царствования вашего величества.
- Я не хотел бы, чтобы его забыли, милорд, - ответил монарх. - Я не хотел бы, чтобы о нем умолчали в наших анналах. Да, да, beati pacific! Мои английские вассалы должны высоко ценить меня, и мне хотелось бы напомнить им, что они обрели в моем лице единственного миролюбивого монарха, который когда-либо вышел из моего рода. Что было бы с вами, если бы к вам пришел Иаков с Огненным Лицом! - сказал он, окинув взглядом присутствовавших. - Или мой прадед, стяжавший вечную славу при Флоддене?!
- Мы отослали бы его обратно на север, - прошептал один из английских дворян.
- Во всяком случае, - сказал другой таким же еле слышным голосом, - нашим монархом был бы мужчина, хотя бы это был всего лишь шотландец.
- Итак, мой юный друг, - сказал король, обращаясь к лорду Гленварлоху, - где вы провели свои отроческие годы?
- Последнее время в Лейдене, с позволения вашего величества, - ответил лорд Найджел.
- Ага! Ученый! - воскликнул король. - И, клянусь честью, скромный и чистосердечный юноша, который, в отличие от большинства наших путешествующих вельмож, не разучился краснеть. Мы будем обращаться с ним должным образом.
Затем, выпрямившись и окинув взглядом всех присутствующих с сознанием превосходства своей учености, причем все придворные, как понимающие, так и не понимающие латынь, с нетерпением стали проталкиваться вперед, чтобы послушать его, просвещенный монарх слегка откашлялся и продолжал свои расспросы следующим образом:
- Хм! Хм! Salve bis, quaterque salve, Glenvarlochides noster! Nuperumne ab Lugduno Batavorum Britanniam rediisti?
Молодой лорд ответил с низким поклоном;
- Imo, Rex augustissime - biennium fere apud Lugdunenses moratus sum.
Иаков продолжал: