Означает ли это, что данные факты не являются редуктивно объяснимыми? Похоже, что да, если не существует физического объяснения того, почему в нашем мире отсутствуют добавочные нефизические сущности. Это и в самом деле дополнительный факт. Лучший способ справиться с этой ситуацией - ввести второпорядковый факт, говорящий о множестве базовых конкретных фактов, любых - микрофизических, феноменальных, индексикальных и т. д.: это всё. Этот факт говорит о том, что все конкретные факты о мире включены в это множество фактов или выводимы из него. Из указанного второпорядкового факта, в сочетании со всеми базовыми конкретными фактами, будут вытекать все негативные факты.
Невозможность редуктивного объяснения не имеет здесь такого уж большого значения. Вполне возможно, что факт "и это всё" будет верен в любом мире, и подобный факт никогда нельзя будет вывести из конкретных фактов. Он просто выражает сущностную ограниченность нашего мира или любого мира. И так, без особых затрат, мы можем ухватить все негативные экзистенциальные и всеобще квантифицированные факты.
Физические законы и каузальность. Согласно наиболее убедительным концепциям, объясняющим природу физических законов, последние не являются чем‑то логически супервентным на физических фактах, рассматриваемых в качестве собрания конкретных фактов об истории мира в пространстве и времени. В этом можно убедиться, обратив внимание на логическую возможность мира, физически неотличимого от нашего на протяжении всей его пространственно - временной истории, но имеющего иные законы. К примеру, один из законов такого мира мог бы быть таким: при скоплении двухсот тонн чистого золота в вакууме происходит его превращение в свинец. В остальном его законы такие же, с небольшими модификациями там, где это необходимо. Однако в пространственно - временной истории нашего мира не было случаев, когда в вакууме скапливалось двести тонн золота. Из этого следует, что, хотя наш мир и этот другой мир имеют одинаковые истории, их законы тем не менее различны.
Подобные аргументы наводят на мысль, что законы природы не являются чем‑то логически супервентным на множестве конкретных физических фактов. Действуя в сходном ключе, можно показать, что каузальная связь между двумя событиями - нечто большее, чем их регулярность. Сторонники разного рода юмистских воззрений оспаривают эти выводы, но мне кажется, что в данном случае им не хватает аргументов. В существовании законов и каузальности имеется что‑то нередуцируемое.
В других местах я обходил эти проблемы, включая физические законы в супервентностную базу, но это означает, что мы скорее перешагиваем через метафизическую головоломку, чем решаем ее. Конечно, законы и каузальность выявляют не столь серьезный провал в редуктивном объяснении, какой выявляется в нем благодаря сознанию. Законы и каузальные отношения сами вводятся для объяснения физических феноменов, а именно множества регулярностей, существующих в природе, тогда как сознание есть исходная данность, нуждающаяся в объяснении. Тем не менее само существование подобных нередуцируемых дополнительных фактов порождает глубокие вопросы об их метафизической сути. Если не считать сознательный опыт и, возможно, индексикальность, то они оказываются единственными дополнительными фактами такого рода, в которые у нас есть хоть какое‑то основание верить. И естественным было бы предположить, что два этих вида несупервентного, сознание и каузальность, могут находиться в тесном метафизическом отношении друг к другу.
Итак, мы остались с тем, что почти все факты логически супервентны на физических фактах (включающих физические законы). Возможными исключениями являются сознательный опыт, индексикальность и негативные экзистенциальные факты. Иначе говоря, можно утверждать, что факты о мире исчерпываются (1) конкретными физическими фактами, (2) фактами о сознательном опыте, (3) законами природы, (4) второпорядковым фактом "и это всё" и, возможно, (5) индексикальным фактом о моей локализации. (Два последних незначительны в сравнении с другими, и статус последнего из них сомнителен, но я включаю их для полноты картины.) Если не принимать во внимание вклад, привносимый сознательным опытом и индексикальностью, то дело выглядит таким образом, будто все позитивные факты логически супервентны на физическом. Для окончательности этого вывода потребовалось бы более детальное исследование всех видов феноменов, но и увиденного нами достаточно, чтобы счесть его резонным. Мы можем суммировать онтологическую и эпистемологическую ситуации, рассказав парочку вымышленных историй. Не исключено, что пусть и не в деталях, но в абрисе этих историй можно было бы отыскать зерно истины.
Миф о творении. Создавая мир, Бог должен был бы лишь зафиксировать только что упомянутые факты. Для максимальной экономии усилий он начал с фиксации законов природы - законов физики и тех законов, которые соотносят физику с сознательным опытом. Потом он зафиксировал ограничительные условия: к примеру, временной срез физических фактов или значения, выдаваемые генератором случайных чисел. Он объединил их с законами для фиксации остальных физических и феноменальных фактов. И в самом конце он провозгласил: "И это всё".
Эпистемологический миф. Вначале у меня имеются только факты о моем сознательном опыте. Отсюда я вывожу факты о средней величины объектах в мире, а в конечном счете и микрофизические факты.
Из регулярности этих фактов я заключаю к физическим законам, а значит, и к новым физическим фактам. Из регулярных соотношений моего сознательного опыта и физических фактов я заключаю к психофизическим законам, а значит и к фактам, касающимся сознательного опыта других существ. Мне кажется, что я достиг пределов абдукции, и я предполагаю, что это всё. Мир гораздо больше, чем вначале казалось, и поэтому я выделяю изначальный сознательный опыт, обозначая его в качестве моего опыта.
Отметим совершенно разную последовательность действий в этих двух перспективах. Эпистемология кажется чуть ли не онтологией наоборот. Отметим также, что Бог, похоже, не в силах зафиксировать мой индексикальный факт. Возможно, это еще один повод усомниться в этом факте.
Тезис о логической супервентности большинства высокоуровневых феноменов не получил такого широкого признания, какое он мог бы получить, даже среди тех, кто дискутирует на тему супервентности. Хотя этот момент часто остается без обсуждения, многие подозрительно относились к тому, чтобы рассматривать концептуальную модальность в качестве надлежащего инструмента для работы с отношениями супервентности. Насколько я могу судить, эта нерешительность была вызвана рядом причин, ни одна из которых в конечном счете не кажется мне весомой.
Во - первых, проблема логически возможных физически идентичных миров с разным добавочным нефизическим содержанием (ангелами, эктоплазмой) подтолкнула некоторых авторов к предположению о том, что отношения супервентности не могут быть логическими (Haugeland 1982; Petrie 1987), но мы уже видели, как можно решить эту проблему. Во - вторых, многие полагали, что соображения относительно апостериорной необходимости показывают невозможность выражения отношений супервентности через значения (Brink 1989; Teller 1984). Мы видели, однако, что отношения супервентности, основанные на апостериорной необходимости, могут рассматриваться в качестве разновидности логической супервентности. В - третьих, существует общий скепсис по поводу понятия концептуальной истины, идущий от Куайна; но мы видели, что здесь он неуместен. В - четвертых, беспокойства в связи с "редуцируемостью" заставляли некоторых предположить, что супервентность в целом не является концептуальным отношением (Heilman and Thompson 1975). Неясно, однако, существуют ли серьезные аргументы против редуцируемости, которые были бы серьезными аргументами и против логической супервентности. В - пятых, сам феномен сознательного опыта иногда используется для демонстрации того, что отношения супервентности в целом не могут иметь логический характер (Seager 1988); но мы видели, что сознательный опыт является чуть ли не уникальным примером отсутствия логической супервентности. Наконец, тезис о том, что отношения супервентности не являются в целом логическими, зачастую высказывается без каких бы то ни было доказательств, как то, в чем, как предполагается, должен быть убежден любой разумный человек (Bacon 1986; Heil 1992).