- Господа! - произнес Фаврас. - Я слышу, как все вокруг меня повторяют одно и то же: будто я поднялся в ратушу затем, чтобы сделать разоблачения. Это не так. И если бы среди вас оказался, что вполне возможно, такой человек, кому есть чего опасаться в случае разоблачений, пусть он успокоится: я иду в ратушу, чтобы продиктовать завещание.
И он уверенно шагнул под мрачные своды ратуши, поднялся по лестнице, вошел в комнату, куда обыкновенно приводили осужденных (потому-то она и носила название комнаты разоблачений).
Там его ожидали трое одетых в черное господ; среди них маркиз узнал секретаря суда, обратившегося к нему на паперти собора Парижской Богоматери.
У осужденного были связаны руки, и он не мог писать сам; он стал диктовать завещание.
В свое время много толков вызвало завещание Людовика XVI (как и завещание любого короля). У нас перед глазами документ, оставленный г-ном де Фаврасом, и единственное, что мы можем посоветовать нашим читателям: прочтите и сравните.
Продиктовав текст, маркиз попросил, чтобы ему дали его прочитать и подписать.
Ему развязали руки. Он прочел написанное, исправил три допущенные секретарем орфографические ошибки и подписал в конце каждой страницы: "Маи де Фаврас".
Затем он протянул руки, с тем чтобы ему снова их связали; это сейчас же и сделал палач, ни на шаг не отступавший от осужденного.
Составление завещания заняло более двух часов. Ожидавший с самого утра народ стал терять терпение: многие достойные граждане пришли не позавтракав, рассчитывая пообедать после казни, и теперь сильно проголодались.
В ропоте толпы слышались угрозы, уже не в первый раз звучавшие на этой площади: те же слова раздавались здесь в день убийства де Лонэ, а также в то время, когда повесили Фуллона и выпустили кишки Бертье.
Да и, кроме того, простой люд стал подумывать о том, что осужденному помогли бежать через какую-нибудь потайную дверь.
В этой обстановке кое-кто уже предлагал повесить муниципальных гвардейцев вместо Фавраса и разнести ратушу.
По счастью, около девяти часов вечера осужденный вновь появился на пороге. Солдатам в оцеплении раздали факелы; во всех выходивших на площадь окнах зажгли свет. Только виселица тонула в таинственной и пугающей темноте.
Появление осужденного было встречено дружными криками; в пятидесятитысячной толпе, заполнившей площадь, произошло движение.
Теперь уже было совершенно ясно, что осужденный не только не сбежал, но и не сбежит.
Фаврас огляделся.
На губах его мелькнула характерная для него усмешка, и он пробормотал, обращаясь к самому себе:
- Ни одной кареты! Ах, до чего забывчива знать! К графу де Горну проявили больше любезности, чем ко мне.
- Это потому, что граф де Горн был убийцей, а вы - мученик! - послышался чей-то голос.
Маркиз обернулся и узнал рыночного грузчика, которого он уже дважды встречал на своем пути.
- Прощайте, сударь, - сказал он ему, - надеюсь, что при случае вы дадите свидетельские показания в мою пользу.
И, решительно спустившись по ступеням, маркиз направился к эшафоту.
В ту минуту, как он поставил ногу на нижнюю ступеньку виселицы, кто-то крикнул:
- Прыгай, маркиз!
В ответ раздался торжественный и звучный голос осужденного:
- Граждане! Я умираю невиновным! Помолитесь за меня Богу!
На четвертой ступеньке он опять остановился и столь же решительно и громко, как в первый раз, повторил:
- Граждане! Помогите мне своими молитвами… Я умираю невиновным!
Дойдя до последней, восьмой ступеньки, откуда его должны были столкнуть вниз, он в третий раз проговорил:
- Граждане! Я умираю невиновным: молитесь за меня Богу!
- Так вы все-таки не хотите, чтобы вас спасли? - спросил его один из помощников палача, поднимавшийся вместе с ним по лестнице.
- Спасибо, друг мой, - отвечал маркиз. - Да вознаградит вас Господь за ваши добрые намерения!
Подняв голову и взглянув на палача, казалось ожидавшего приказаний, вместо того чтобы приказывать самому, Фаврас сказал ему:
- Исполняйте свой долг!
Едва он произнес эти слова, как палач толкнул его, и тело маркиза закачалось в воздухе.
Пока огромная толпа шумела и волновалась, упиваясь зрелищем на Гревской площади, пока некоторые любители хлопали в ладоши и кричали "бис", словно после куплета водевиля или оперной арии, одетый в черное молодой человек соскользнул с тумбы, на которой он стоял, рассекая толпу, пробрался к Новому мосту, вскочил в экипаж без гербов и приказал кучеру:
- В Люксембургский дворец, гони во весь опор!
Кучер пустил лошадей галопом.
Действительно, там этот экипаж с большим нетерпением ждали три человека.
То были его высочество граф Прованский и два дворянина его свиты, имена которых мы уже упоминали в этой истории; впрочем, их незачем сейчас повторять.
Возвращение кареты ожидалось с тем бо́льшим нетерпением, что они собирались сесть за стол еще в два часа, но беспокойство не позволяло им этого сделать.
Повар тоже был в отчаянии: он уже в третий раз принимался готовить ужин; через десять минут новые блюда будут готовы, а через четверть часа они тоже станут никуда не годны.
Итак, нетерпение ожидавших достигло предела, когда наконец со двора донесся стук колес.
Граф Прованский подбежал к окну, но успел лишь заметить, как кто-то соскочил с подножки кареты и тенью метнулся к входу во дворец.
Граф бросился от окна к двери; однако прежде чем будущий король Франции, не слишком ловкий в беге, успел достичь двери, она распахнулась и на пороге появился одетый в черное молодой человек.
- Ваше высочество! - объявил он. - Все кончено. Господин де Фаврас умер, не произнеся ни единого слова.
- Значит, мы можем спокойно сесть за стол, дорогой Луи.
- Да, ваше высочество… Клянусь честью, это был достойный дворянин!
- Я совершенно с вами согласен, дорогой мой, - подтвердил его королевское высочество. - Мы выпьем на десерт по стаканчику констанцского за упокой его души. Прошу к столу, господа!
Двустворчатая дверь распахнулась, и знатные сотрапезники перешли из гостиной в столовую.
XVIII
МОНАРХИЯ СПАСЕНА
Через несколько дней после казни, описанной нами во всех подробностях, дабы показать нашим читателям, на какую благодарность королей и принцев могут рассчитывать те, кто жертвует ради них своей жизнью, какой-то господин на коне серой масти в яблоках медленно следовал по подъездной аллее в Сен-Клу.
Неторопливый шаг нельзя было объяснять ни утомлением всадника, ни загнанностью коня - и тот и другой были в пути совсем недолго. Об этом нетрудно было догадаться: пена слетала с губ коня не потому, что всадник его чрезмерно понукал, но, напротив, оттого что он его упрямо сдерживал. Сам всадник - и это становилось понятно с первого взгляда - был дворянин; на его костюме не было ни единого пятнышка, что свидетельствовало о старании, с каким он объезжал на дороге грязь.
Всадник ехал медленно потому, что его занимала какая-то важная мысль, да еще, может быть, потому, что ему необходимо было прибыть к определенному часу, который еще не наступил.
Это был господин лет сорока, с крупной головой и толстыми щеками; у него было некрасивое, но чрезвычайно выразительное лицо, покрытое оспинами. Он легко менялся в лице, его глаза были готовы метнуть молнию, а плотоядный рот - разразиться сарказмом; вот как выглядел человек, призванный, что сразу было заметно, быть на виду и производить много шуму.
Впрочем, казалось, что его уже коснулась одна из тех органических болезней, против которых бессильны даже самые стойкие характеры: лицо его было серо-землистого оттенка, глаза покраснели от утомления, щеки обвисли; он начал полнеть, и эта тучность была нездоровой. Такое впечатление производил человек, которого мы сейчас показываем читателям.
Поднявшись вверх по дороге к дворцу, он без колебаний въехал в ворота и стал разглядывать двор.
Справа между двумя постройками, образовавшими нечто вроде тупика, его ждал человек.
Он подал знак всаднику приблизиться.
За спиной ожидавшего были еще одни открытые ворота; он вошел туда, всадник последовал за ним и оказался в другом дворе.
Там человек остановился (он был одет в кафтан, кюлоты и жилет черного цвета), потом, оглядевшись и видя, что во дворе никого нет, со шляпой в руках направился к всаднику.
Тот подался к нему навстречу: пригнувшись к шее коня, он вполголоса спросил:
- Господин Вебер?
- Господин граф де Мирабо? - спросил тот вместо ответа.
- Он самый, - ответил всадник.
И с легкостью, которую трудно было в нем предположить, он спрыгнул с коня.
- Входите! - торопливо сказал Вебер. - Соблаговолите немного подождать, пока я отведу вашего коня в конюшню.
С этими словами он отворил дверь, ведущую со двора в гостиную, окна и другая дверь которой выходили в парк.
Мирабо вошел в гостиную и, пока Вебер отсутствовал, снял кожаные сапоги, под которыми оказались безупречно чистые шелковые чулки и сверкающие лаковые башмаки.
Вебер, как и обещал, вернулся через несколько минут.
- Прошу вас, господин граф - пригласил он, - королева вас ждет.
- Королева меня ждет?! - отвечал Мирабо. - Неужели я имел несчастье заставить себя ждать? Я полагал, что приехал вовремя.
- Я хотел сказать, что ее величеству не терпится вас увидеть… Прошу, господин граф.