XXVIII
И СНОВА ОСОБНЯК НА УЛИЦЕ СЕН-КЛОД
Однако читатели знают, что Жильбер прекрасно умел владеть собой. Проходя через большой пустынный двор, он пришел в себя и поднялся по ступенькам крыльца столь же твердым шагом, сколь неуверенно переступал через порог.
Впрочем, он уже знал дом, куда входил, потому что побывал там в ту пору своей жизни, о которой сохранил в сердце волнующие воспоминания.
В передней он встретил того самого немца-лакея, кого видел здесь шестнадцать лет тому назад; лакей стоял на прежнем месте и был одет в такую же, как прежде, ливрею; но, так же как Жильбер, как граф, как сама передняя, он постарел на шестнадцать лет.
Фриц - читатели помнят, что именно так звали достойного слугу, - с первого взгляда определил, куда хозяин хотел бы проводить Жильбера, и, торопливо распахнув две двери, замер на пороге третьей, желая убедиться в том, не будет ли от Калиостро каких-нибудь дополнительных приказаний.
Третья дверь вела в гостиную.
Калиостро жестом дал Жильберу понять, что он может войти в гостиную, и, кивнув Фрицу, отпустил его.
Он только прибавил по-немецки:
- Меня ни для кого нет дома до нового приказания.
Затем он повернулся к Жильберу и продолжал:
- Я говорю так с лакеем не для того, чтобы вы не поняли, я знаю, что вы говорите по-немецки; но дело в том, что Фриц - тиролец, он понимает немецкую речь лучше, чем французскую. Ну, а теперь прошу вас садиться, я весь к вашим услугам, дорогой доктор.
Жильбер не удержался и с любопытством огляделся, поочередно останавливаясь взглядом на том или ином предмете или картине, служившими украшением гостиной; он словно вспоминал окружавшие его вещи.
Гостиная была точно такой же, как раньше: те же восемь картин старых мастеров были развешаны по стенам; кресла, обтянутые вишневым камчатым шелком, поблескивали, как прежде, золотым шитьем в полумраке, царившем в комнате благодаря плотным занавесям; большой стол работы Буля стоял на прежнем месте, а круглые столики с севрским фарфором были все так же расставлены между окнами.
Жильбер вздохнул и уронил голову на руку. Интерес к настоящему был на некоторое время вытеснен воспоминаниями о прошлом.
Калиостро смотрел на Жильбера, как, должно быть, Мефистофель взирал на Фауста в ту минуту, когда немецкий философ имел неосторожность предаться в его присутствии своим мечтам.
Неожиданно раздался его резкий голос:
- Вы как будто узнаёте эту гостиную, дорогой доктор?
- Да, - отвечал Жильбер, - я вспоминаю о своих обязательствах, данных вам в этой самой комнате.
- Да что вы, это все пустое!
- Признаться, странный вы человек, - продолжал Жильбер, не столько обращаясь к Калиостро, сколько говоря сам с собою, - и если бы всемогущий разум позволил мне поверить в магические чудеса, о которых нам поведали поэты и авторы средневековых хроник, я мог бы подумать, что вы волшебник, как Мерлин, или делаете золото, как Никола́ Фламель.
- Да, для всего мира я таков, а для вас, Жильбер, - нет. Я никогда не пытался поразить вас своими фокусами. Как вы знаете, я всегда старался вам помочь докопаться до сути вещей, и если вам случалось увидеть, как на мой зов истина из своих глубин показывается несколько приукрашенной и не такой голой, как обычно, то это лишь оттого, что, как истинный сицилиец, я люблю мишуру.
- Вы помните, граф, что именно здесь вы вручили сто тысяч экю несчастному мальчишке-оборванцу так же легко, как я подал бы нищему монетку в одно су.
- Вы забываете нечто более невероятное, Жильбер, - серьезно проговорил Калиостро, - мальчишка-оборванец вернул мне эти сто тысяч экю за вычетом двух луидоров, истраченных им на одежду.
- Юноша был честен, только и всего, а вот вы были тогда просто великолепны!
- Жильбер! Разве не легче быть щедрым, нежели честным; разве не легче дать сто тысяч экю, имея миллионы, - чем вернуть эти сто тысяч, не имея за душой ни единого су?
- Возможно, вы правы, - ответил Жильбер.
- Кстати сказать, все зависит от расположения духа, в котором человек находится в ту или иную минуту. Тогда я только что пережил самое большое горе всей моей жизни, Жильбер; я ничем не дорожил, и если бы вы в тот момент попросили у меня мою жизнь, я думаю - да простит мне Господь! - что я отдал бы ее вам так же легко, как те сто тысяч.
- Значит, вы можете быть несчастливы так же, как прочие люди? - спросил Жильбер, с изумлением взглянув на Калиостро.
Калиостро вздохнул:
- Вы говорите о воспоминаниях, навеянных на вас этой гостиной. Если бы я вам сказал, что́ эта комната напоминает мне… но нет! Раньше чем закончился мой рассказ, я бы окончательно поседел! Поговорим о чем-нибудь другом. Пусть минувшие события спокойно спят в своих саванах, в забвении - то есть в прошлом, в их могиле. Поговорим о настоящем, даже о будущем, если угодно.
- Граф! Вы только что сами призывали меня к действительности, вы порвали ради меня, как вы сказали, с шарлатанством, а теперь снова возвращаетесь к этому громкому слову "будущее"! Словно это будущее в ваших руках и вы умеете читать его загадочные иероглифы!
- Вы забываете, что, располагая бо́льшими средствами, чем другие люди, я вижу лучше и дальше, чем они, и это неудивительно!
- Это все слова, граф!
- Вы забываете о фактах, доктор.
- Что же вы хотите, если мой разум отказывается верить!
- Вы помните философа, отрицавшего движение?
- Да.
- Как поступил его противник?
- Стал ходить перед ним… Ну что же, ходите! Я смотрю на вас. Точнее сказать, говорите: я слушаю.
- Да мы, собственно, для этого сюда и пришли, а теряем время на другое. Итак, доктор, как обстоят дела с нашим объединенным кабинетом министров?
- С каким объединенным кабинетом?
- С кабинетом Мирабо - Лафайета.
- Да вы просто слышали пустые сплетни и повторяете их в надежде вытянуть из меня своими вопросами правду.
- Доктор! Вы воплощенное сомнение, но ужасно то, что вы сомневаетесь не из-за самого неверия, а из-за нежелания поверить. Неужели мне необходимо повторить сначала то, что вы знаете не хуже меня? Ну хорошо… Потом я вам расскажу нечто такое, о чем я осведомлен лучше вас.
- Я слушаю, граф.
- Две недели тому назад вы говорили с королем о господине де Мирабо как о единственном человеке, способном спасти монархию. В тот день вы вышли от короля в ту самую минуту, как к нему входил маркиз де Фаврас, помните?
- Это доказывает, граф, что в то время он еще не был повешен, - засмеялся Жильбер.
- Не торопитесь, доктор! Я и не знал, что вы можете быть жестоки, дайте же бедняге еще несколько дней: его смерть я предсказал вам шестого октября, а сегодня - шестое ноября; итак, прошел всего месяц. Предоставьте его душе столько же времени побыть в теле, сколько дают жильцу на то, чтобы он очистил помещение, - предоставьте ему три месяца. Однако должен вам заметить, доктор, что вы уводите меня в сторону.
- Возвращайтесь, граф, я с удовольствием готов следовать за вами и дальше.
- Итак, вы говорили с королем о господине де Мирабо как о единственном человеке, способном спасти монархию.
- Таково мое мнение, граф, потому я и предложил королю эту комбинацию.
- Я тоже придерживаюсь этой точки зрения, доктор! Вот почему предложенная вами комбинация провалится.
- Провалится?
- Несомненно… Вы же знаете, что я не хочу спасения монархии.
- Продолжайте!
- Король, заколебавшийся после того, что вы ему сказали… Простите, но я вынужден рассказывать издалека, чтобы доказать вам, что мне известны все стадии ваших переговоров, - король, как я сказал, заколебавшийся после ваших слов, передал их королеве, и - к величайшему изумлению поверхностных людей, которые узна́ют вскоре от всем известной болтуньи, именуемой историей, о том, что мы с вами обсуждаем сейчас вполголоса, - королева не столь воспротивилась вашему проекту, как король. Она послала за вами; вы с ней обсудили все за и против, после чего она вам поручила переговорить с господином де Мирабо. Все верно, доктор? - спросил Калиостро, глядя на Жильбера в упор.
- Должен признаться, граф, что до сих пор вы ни на миг не отклонились от правильного пути.
- После чего, господин гордец, вы в восторге удалились, пребывая в глубочайшем убеждении, что королева переменила свое мнение благодаря вашей неоспоримой логике и вашим неопровержимым доводам.
В ответ на насмешливый тон графа Жильбер закусил от досады губы.
- Чем же в таком случае вы объясните, что королева переменила мнение, если не моей логикой и не моими доводами? Скажите, граф; знание сердечных тайн мне столь же дорого, как и изучение физического состояния; вы изобрели инструмент и при его помощи умеете читать в сердцах королей; дайте мне взглянуть в ваш чудесный телескоп, граф: было бы бесчеловечно пользоваться им в одиночку.