- Неужели я должен был отказаться от чести увидеть ваше величество, от возможности сообщить вам важные новости?
- Нет, вы правильно сделали, - одобрила его королева. - А как вы полагаете, господину Сен-При можно доверять?
- Ваше величество! - серьезно отвечал Барнав. - Поверьте, что настала решительная минута; люди, не оставившие вас в такое время, - это по-настоящему преданные ваши друзья; дело в том, что, если завтра - а это решится именно завтра - якобинцы одержат верх над сторонниками конституции, все ваши друзья окажутся соучастниками… А как вы уже видели, закон освобождает вас от наказания лишь для того, чтобы расправиться с вашими друзьями, кого он называет вашими соучастниками.
- Вы правы, - согласилась королева. - Так вы говорите, что господин Сен-При…
- Господин Сен-При сказал мне, ваше величество, что он дежурит в Тюильри с девяти до одиннадцати часов и постарается занять пост в антресольном этаже; тогда ваше величество в течение этих двух часов сможет сообщить мне свои приказания… Однако он посоветовал мне переодеться в форму офицера национальной гвардии, и, как видите, я последовал его совету.
- Так господин Сен-При сейчас на своем посту?
- Да, ваше величество… За два билета на спектакль он получил этот пост у своего сержанта… Как видите, - с улыбкой прибавил Барнав, - подкуп оказался делом нехитрым.
- Господин Марат… Господин Сен-При… два билета на спектакль… - повторила королева, с ужасом заглядывая в бездну, где гнездятся незначительные события, от которых в дни революции зависит судьба королей.
- Ах, Боже мой! - вскричал Барнав. - Не правда ли, странно, ваше величество! Древние называли это роком, философы называют случаем, а люди верующие считают Провидением.
Королева потянула из прически прядь волос и, печально взглядывая на нее, проговорила:
- Да, это то самое, от чего поседели мои волосы!
Уйдя на миг в смутный мер чувств, королева забыла о Барнаве и о политической стороне дела, однако усилием воли заставила себя к ним вернуться.
- А мне показалось, что мы одержали в Собрании победу, - возразила она.
- Да, ваше величество, в Национальном собрании мы одержали победу, а вот в Якобинском клубе мы потерпели поражение.
- О Боже! - воскликнула королева. - Я ничего не понимаю… Я полагала, что Якобинский клуб принадлежит вам, господину Ламету и господину Дюпору, что он находится у вас в руках, что вы вольны делать с ним что пожелаете?
Барнав печально покачал головой:
- Когда-то так и было, а теперь в Клубе - новое веяние.
- Орлеанское, не так ли? - уточнила королева.
- Да, сейчас именно оттуда нам грозит опасность.
- Опасность?! А разве мы не избежали ее благодаря сегодняшнему голосованию?
- Постарайтесь понять следующее: чтобы чему-либо противостоять, надо отдавать себе отчет во всех обстоятельствах; вот за что сегодня проголосовало Собрание:
"Если король нарушает свою клятву, если он идет войной на свой народ или не защищает его, он тем самым отрекается от власти, становится рядовым гражданином и может быть судим за преступления, совершенные после отречения".
- Ну что ж, король не отречется от своей клятвы, он не пойдет войной на свой народ, а в случае опасности защитит его.
- Все это так, ваше величество, - заметил Барнав, - но это голосование не лишает революционеров и сторонников герцога Орлеанского возможности продолжать борьбу. Национальное собрание не вынесло решения о короле: оно проголосовало за предупредительные меры против возможного другого побега, оставив без последствий первый; а знаете, что́ сегодня вечером в Якобинском клубе предложил Лакло, человек герцога Орлеанского?
- О, наверное, что-нибудь ужасное! Что хорошего может предложить автор "Опасных связей"?
- Он потребовал, чтобы парижане вместе со всей Францией подписали петицию с требованием о низложении короля. Он поручился за десять миллионов подписей.
- Десять миллионов подписей! - вскричала королева. - Боже мой! Неужели нас так люто ненавидят, если нас отвергают десять миллионов французов?
- Ах, ваше величество, получить большинство не составляет особого труда.
- И с предложением господина Лакло согласились?
- Оно вызвало дискуссию… Дантон его поддержал.
- Дантон? А я полагала, что этот господин Дантон наш. Господин де Монморен рассказывал мне о должности адвоката при Королевском совете, то ли проданном, то ли купленном, не знаю в точности, благодаря чему этот человек принадлежит нам.
- Господин де Монморен ошибся, ваше величество: если бы Дантон и мог кому-либо принадлежать, так это герцогу Орлеанскому.
- А господин де Робеспьер брал слово? Поговаривают, что он становится весьма влиятельным.
- Да, Робеспьер взял слово. Он высказался не за петицию, он выступил за обращение к якобинским обществам в провинции.
- Следовало бы привлечь господина де Робеспьера на нашу сторону, раз он начинает приобретать влияние.
- Господина де Робеспьера невозможно привлечь на чью-либо сторону: господин де Робеспьер принадлежит себе - идее, утопии, призраку, тщеславию, может быть.
- Однако как бы ни был он тщеславен, мы в состоянии его удовлетворить… Предположим, что он хочет разбогатеть…
- Он не хочет разбогатеть.
- Может, ему хочется стать министром?
- Возможно, он желает стать более чем министром!
Королева бросила на Барнава испуганный взгляд.
- А мне казалось, - заметила она, - что кабинет министров - это предел мечтаний для любого из наших поданных; разве не так?
- Если господин де Робеспьер относится к королю как к низверженному монарху, стало быть, он не считает себя подданным короля.
- Так чего же он хочет? - ужаснулась королева.
- Ваше величество, бывают времена, когда люди определенного склада ума мечтают о новых политических титулах вместо пообносившихся старых.
- Да, я понимаю, что господин герцог Орлеанский мечтает стать регентом - его происхождение позволяет ему занять этот высокий пост. Но чтобы господин де Робеспьер, мелкий провинциальный адвокат…
Королева совсем позабыла, что Барнав тоже был мелким провинциальным адвокатом.
Однако он оставался невозмутим - то ли потому, что удар не достиг цели, то ли потому, что Барнав имел мужество, встретив его, скрыть боль.
- Марий и Кромвель были выходцами из народа, - заметил он.
- Марий! Кромвель!.. Увы, когда я слышала в детстве эти имена, я и не подозревала, что наступит день, когда они приобретут для меня столь роковое звучание… Впрочем, мы все время отклоняемся от темы нашего разговора, пытаясь дать оценку происходящему; итак, вы сказали, что господин де Робеспьер выступил против петиции, предложенной господином Лакло и поддержанной господином Дантоном.
- Да; однако в эту минуту в Собрание хлынула толпа: обычные крикуны Пале-Рояля, свора проституток - сброд, нанятый для поддержки Лакло; и с его предложением не только согласились, но Собрание объявило, что завтра в одиннадцать часов утра в Якобинском клубе будет прослушана петиция, потом ее отнесут на Марсово поле, там на алтаре отечества она будет подписана, а оттуда разослана в общества якобинцев в провинциях, где ее также должны будут подписать.
- А кто составляет эту петицию?
- Дантон, Лакло и Бриссо.
- Все трое - наши враги?
- Да, ваше величество.
- Ах, Боже мой! Что же на это ответят наши друзья - сторонники конституции?
- В этом-то как раз все и дело!.. Завтра они решили все поставить на карту.
- Значит, они не смогут оставаться членами Якобинского клуба?
- Вы прекрасно разбираетесь и в людях, и в их делах, ваше величество! Это и позволяет вам правильно оценить создавшееся положение… Да, ваши друзья под предводительством Дюпора и Ламета только что разошлись с вашими врагами. Они образовали Клуб фейянов в противовес якобинцам.
- Что такое фейяны? Простите меня, я ничего не знаю. В наш политический язык входит так много новых имен и названий, что я вынуждена обо всем вас расспрашивать.
- Ваше величество, Фейяны - это большое монастырское здание, расположенное рядом с манежем и, следовательно, примыкающее к Национальному собранию; оно же дало имя террасе Тюильри.
- Кто еще войдет в этот клуб?
- Лафайет, то есть национальная гвардия; Байи - иными словами, муниципальная власть.
- Лафайет, Лафайет… Вы полагаете, на Лафайета можно рассчитывать?
- Мне кажется, он искренне предан королю.
- Предан королю… как дровосек - дубу, который он рубит под самый корень! Байи - еще куда ни шло: я не могу на него пожаловаться; скажу больше: это он донес нам на женщину, догадавшуюся о нашем отъезде. Но Лафайет…
- Ваше величество! У вас еще будет случай его осудить.
- Да, это правда, - согласилась королева, с тоской оглянувшись назад, - да… Версаль… Впрочем, вернемся к этому клубу: что собираются предпринять его члены? Что они хотят предложить? Стоит ли за ними реальная сила?
- За ними - огромная сила, потому что клуб будет опираться, как я уже имел честь доложить вашему величеству, и на национальную гвардию, и на городские власти, и на большинство в Собрании, которое голосует за нас. Кто останется в Клубе якобинцев? Пять-шесть депутатов: Робеспьер, Петион, Лакло, герцог Орлеанский; все они разобщены и способны произвести впечатление лишь на своих новых членов - на всякий сброд выскочек, крикунов, что станут шуметь, но не будут иметь никакого влияния.
- Да будет на то воля Божья, сударь! А пока скажите мне, что намерено предпринять Собрание?