- Вот письмо! - сказал он. - Возьми фиакр и отправляйся к Себастьену; возможно, после получения моего письма он захочет поехать с визитом; проводи его, хорошо, дорогой Питу? И подожди у входа. Может быть, тебе придется ждать его около часу, а может, и дольше. Но я знаю, что ты всегда готов услужить; можешь считать, что оказываешь мне этим большое одолжение, ты ведь не будешь скучать?
- Нет, будьте покойны, - отвечал Питу, - мне никогда не бывает скучно, господин Жильбер. Кстати, я по дороге загляну к булочнику и захвачу у него хлеба, а если мне нечем будет заняться в карете, я поем.
- Прекрасно! - заметил Жильбер. - Только в целях гигиены, - прибавил он с улыбкой, - не стоит есть всухомятку, хлеб надо запивать, дорогой Питу.
- Тогда я к хлебу прикуплю еще свиного паштета и бутылку вина, - пообещал Питу.
- Браво! - воскликнул Жильбер.
Ободренный похвалой, Питу спустился, сел в фиакр, приказал ехать в коллеж Святого Людовика, там спросил Себастьена, гулявшего в саду, и, когда тот вышел к Питу, схватил его в охапку, как Геракл - Телефа, от души расцеловал, потом опустил на землю и вручил ему отцовское письмо.
Себастьен поцеловал письмо с чувством почтительности и в то же время нежной любви, которую он испытывал к отцу; затем, на минуту задумавшись, спросил:
- Питу! Отец тебе не говорил, чтобы ты меня куда-нибудь отвез?
- Да, если тебе захочется туда поехать.
- Да, да! - торопливо проговорил мальчик. - Мне очень этого хочется. Передай отцу, что я согласился с радостью.
- Отлично! - сказал Питу. - Кажется, это такое место, где ты любишь бывать?
- Знаешь, Питу, я там был всего однажды, но буду счастлив туда вернуться.
- В таком случае, - заметил Питу, - осталось только предупредить аббата Берардье, что ты уходишь. У входа нас ждет фиакр; я тебя забираю.
- Чтобы не терять время, дорогой Питу, - сказал юноша, - отнеси аббату записку отца, а я приведу себя в порядок и догоню тебя во дворе.
Питу отнес записку аббату, получил exeat и спустился во двор.
Встреча с аббатом Берардье удовлетворила самолюбие Питу; год тому назад в день взятия Бастилии нищий крестьянин в каске, с саблей в руке и, можно сказать, без штанов, наделал шуму в коллеже не столько оружием, которое у него было, сколько одеждой, которой у него не было. Теперь же он предстал перед аббатом в треугольной шляпе, в голубом мундире с белыми отворотами, в кюлотах и с эполетами капитана; теперь он чувствовал в себе уверенность, которую придает нам уважение сограждан; теперь он явился как депутат, прибывший на праздник Федерации, и имел право на оказываемые ему знаки внимания.
И аббат Берардье встретил Питу с должной почтительностью.
Почти в то же время как Питу спускался по лестнице, которая вела из кабинета аббата, Себастьен, имевший отдельную комнату, сбегал вниз по другой лестнице.
Себастьен повзрослел и возмужал. Это был теперь очаровательный юноша лет шестнадцати-семнадцати; лицо его обрамляли великолепные каштановые волосы, а голубые глаза уже горели юношеским огнем, ярким, словно лучи восходящего солнца.
- Вот и я! - не скрывая радости, закричал он, обращаясь к Питу. - Идем!
Питу не сводил с него радостного и вместе с тем изумленного взгляда, так что Себастьену пришлось повторить свое приглашение.
На сей раз Питу последовал за юношей.
Оказавшись у ворот, Питу предупредил Себастьена:
- Я, знаешь ли, понятия не имею, куда мы едем; стало быть, адрес будешь давать ты.
- Не беспокойся, - ответил Себастьен.
Он обратился к кучеру:
- Улица Кок-Эрон, дом номер девять, первые ворота со стороны улицы Платриер.
Этот адрес ничего не говорил Питу, и он молча сел в карету вслед за Себастьеном.
- Дорогой Питу! - предупредил Себастьен. - Если лицо, к которому я еду, находится сейчас у себя, то я пробуду там час, а может быть, и больше.
- Это пусть тебя не беспокоит, Себастьен, - большой рот Питу расплылся в радостной улыбке, - я все предусмотрел. Эй, кучер, остановите!
В это время фиакр проезжал мимо булочной. Кучер придержал лошадей; Питу вышел, купил двухфунтовый хлеб и вернулся в фиакр.
Проехав еще немного, Питу снова приказал кучеру остановиться.
Экипаж остановился у входа в кабачок.
Питу вышел, купил бутылку вина и снова занял свое место рядом с Себастьеном.
Наконец Питу остановил кучера в третий раз. Это было возле мясной лавки.
Питу вышел и купил четверть свиного паштета.
- Ну вот теперь можете не останавливаясь ехать на улицу Кок-Эрон, - удовлетворенно проговорил он, - у меня есть все что нужно.
- Прекрасно! - воскликнул Себастьен. - Я вижу, что тебе есть чем заняться и совершенно спокоен за тебя.
Фиакр выехал на улицу Кок-Эрон и остановился у дома под номером 9.
По мере приближения к этому дому Себастьена все сильнее охватывала дрожь. Он вставал в фиакре, высовывался в окно и беспрестанно подгонял кучера, хотя - это следует отметить к чести возницы и двух его кляч - призывы юноши ни на шаг не ускоряли дела:
- Ну же, кучер, скорее!
Как водится, всякий достигает своей цели: ручеек - речки, речка - большой реки, а река - океана; так и фиакр доехал наконец до места и остановился, как мы уже сказали, у дома под номером 9.
Не ожидая, когда кучер отворит дверцу, Себастьен сам торопливо ее распахнул, в последний раз обнял Питу, спрыгнул на землю и громко позвонил; когда дверь отворилась, он спросил у привратника, дома ли госпожа графиня де Шарни, и, не выслушав ответа, бросился к особняку.
При виде очаровательного и хорошо одетого юноши привратник даже не пытался его задержать, так как графиня была у себя; старик лишь запер дверь, после того как убедился, что мальчик пришел один и что никто больше не собирается входить во двор.
Спустя пять минут, когда Питу уже отхватил ножом кусок свиного паштета, зажал в коленях откупоренную бутылку и вгрызся белоснежными зубами в свежий хлеб с хрустящей корочкой, дверца фиакра распахнулась и привратник, обнажив голову, обратился к Питу со следующей речью, которую тот заставил старика повторить дважды:
- Госпожа графиня де Шарни просит господина капитана Питу оказать ей честь пожаловать в дом, чтобы не ждать господина Себастьена в фиакре.
Питу, как мы уже сказали, заставил привратника повторить эти слова, и, так как после второго раза сомнений у него не осталось, он вздохнул, через силу проглотил откушенный хлеб, положил паштет вместе с отрезанным куском обратно в бумагу и поставил бутылку в угол фиакра, позаботившись о том, чтобы ни одна капля не пролилась.
Все еще ошеломленный этим приключением, он последовал за привратником. Его изумление возросло вдвое, когда он увидел в передней ожидавшую его красивую даму. Одной рукой она обнимала Себастьена, а другую протянула Питу со словами:
- Господин Питу, вы привезли ко мне Себастьена и тем доставили огромную радость, на которую я не смела и надеяться, вот почему я хотела поблагодарить вас лично.
Питу смотрел во все глаза; Питу что-то лепетал в ответ; Питу словно не замечал протянутой ему руки.
- Возьми эту руку и поцелуй ее, Питу, - подсказал Себастьен, - моя мать тебе позволяет.
- Твоя мать? - переспросил Питу.
Себастьен кивнул.
- Да, я его мать, - подтвердила Андре, сияя счастливыми глазами. - Я мать, которой вы вернули сына после девяти месяцев разлуки; я видела его лишь однажды, но надеюсь, что вы привезете его ко мне еще не раз и потому не хочу скрывать от вас правду, хотя, если эта тайна откроется, я погибла!
Всякий раз, как кто-либо взывал к сердцу и преданности славного малого, можно было быть совершенно уверенным, что Питу отбросит в то же мгновение и сомнения, и колебания.
- О сударыня! - вскричал он, схватив протянутую графиней де Шарни руку и припав к ней губами. - Будьте покойны, ваша тайна - вот здесь!
Выпрямившись, он с достоинством прижал свою руку к груди.
- А теперь, господин Питу, - продолжала графиня, - мой сын мне сообщил, что вы не обедали; входите в столовую, и, пока я поговорю с Себастьеном, - вы ведь не откажете матери в этом счастье, не так ли? - вам подадут обед и вы наверстаете упущенное время.
Одарив Питу на прощание взглядом, каким она не удостаивала и самых знатных вельмож при дворе Людовика XV или Людовика XVI, она увлекла за собой Себастьена через гостиную прямо в спальню, оставив оглушенного Питу в столовой в ожидании обещанного ею обеда.
Спустя несколько минут обещание было исполнено. Две отбивные, холодный цыпленок и горшочек варенья были расставлены на столе вместе с бутылкой бордо, хрустальным бокалом венецианского стекла, тонкого, словно муслин, и стопкой тарелок китайского фарфора.
Мы не беремся утверждать, что, сколь ни изящна была сервировка, Питу не пожалел о своем двухфунтовом каравае, свином паштете и бутылке вина под зеленым сургучом.
Когда он взялся за цыпленка, проглотив перед тем пару отбивных, дверь в столовую распахнулась и на пороге появился молодой человек, собираясь пройти в гостиную.
Питу поднял голову, молодой дворянин опустил глаза, оба они одновременно узнали друг друга и разом вскрикнули:
- Господин виконт де Шарни!
- Анж Питу!
Питу встал, сердце его сильно билось; при виде молодого человека он вспомнил самые горестные волнения своей жизни.
А Изидор ничего не испытал при встрече с Питу; он лишь вспомнил о просьбе Катрин поблагодарить славного малого.