— Так вы говорите, господин Сен-При…
— Господин Сен-При сказал мне, что будет стоять на карауле в Тюильри с девяти до одиннадцати, постарается получить пост на антресоли и, если ему это удастся, ваше величество за эти два часа сможет отдать мне приказания. Он только посоветовал мне тоже надеть мундир офицера национальной гвардии. Как видите, ваше величество, я последовал его совету.
— Господин Сен-При был на посту?
— Да, государыня. Назначение на этот пост обошлось ему в два билета на спектакль, которые он вручил сержанту. Как видите, — улыбнулся Барнав, — взятка всесильна.
— Господин Марат… господин Сен-При… два билета на спектакль… тихо повторила королева, с ужасом вглядываясь в бездну, откуда выходят крохотные события, от которых в дни революции зависит судьба королей.
— Не правда ли, государыня, нелепо? — промолвил Барнав. — Это как раз то, что древние называли роком, философы называют случаем, а верующие Провидением.
Королева взяла двумя пальцами локон, вытянула вперед и с грустью взглянула на него.
— Вот от этого-то и седеют у меня волосы, — промолвила она.
Отвлекшись на миг на это грустное обстоятельство, она вновь вернулась к политической ситуации и обратилась к Барнаву:
— Но мне кажется, я слышала, что вы одержали победу в Национальном собрании.
— Да, государыня, в Национальном собрании мы одержали победу, но только что потерпели поражение в Якобинском клубе.
— Господи, я ничего больше не понимаю! — воскликнула королева. — Мне казалось, якобинцы с вами, с господином Ламетом, с господином Дюпором и вы держите их в руках и делаете с ними, что хотите.
Барнав печально покачал головой.
— Так было прежде, но в Собрании повеяло новым духом, — сообщил он.
— Орлеанским, да? — спросила королева.
— Да, сейчас именно оттуда исходит опасность.
— Но разве вы опять не избегли опасности сегодняшним голосованием?
— Вникните, государыня, потому что противостоять сложившемуся положению можно, только зная его, вникните, за что проголосовали сегодня: «Если король нарушит присягу, если он нападет на свой народ или не защитит его, тем самым он отречется от престола, станет простым гражданином и может быть судим за преступления, совершенные после отречения.»
— Ну что ж, король не нарушит присягу, не нападет на свой народ, а если на его народ нападут, защитит его, — сказала королева.
— Все верно, государыня, — заметил Барнав, — но проголосованное решение оставляет дверь открытой для революционеров и орлеанистов. Собрание не вынесло решения о короле, оно вотировало превентивную меру против второго бегства, оставив в стороне первое. Знаете, что предложил вечером в Якобинском клубе Лакло, человек герцога Орлеанского?
— Надо полагать, что-нибудь ужасное. Что хорошего может предложить автор «Опасных связей.?
— Он потребовал, чтобы в Париже и по всей Франции провели сбор подписей под петицией, требующей низложения короля, и пообещал десять миллионов подписей.
— Десять миллионов! — воскликнула королева. — Боже мой, неужели нас так сильно ненавидят, что десять миллионов французов против нас?
— Ах, государыня, большинство очень легко организовать.
— Прошло ли предложение господина Лакло?
— Оно вызвало споры. Дантон поддержал его.
— Дантон! Но мне казалось, что господин Дантон на нашей стороне. Господин де Монморен мне говорил о должности адвоката в королевском совете, не то купленной, не то проданной, точно не помню, которую мы пожаловали этому человеку.
— Господин де Монморен ошибся, государыня. Если Дантон и стоит на чьей-то стороне, то на стороне герцога Орлеанского.
— А господин Робеспьер выступал? Говорят, он начинает приобретать большое влияние.
— Да, выступал. Он не за петицию, он вовсе лишь за обращение к провинциальным якобинским клубам.
— Но если господин Робеспьер обрел такое значение, надо заполучить его.