де Шарни, де Мальдена и де Валори, а другая ее часть торжественно несла на руках Друэ и Бийо.
Глава 10. ЧАША
Когда королева пришла в себя, она была в своей спальне в Тюильри.
Около нее находились г-жи де Мизери и Кампан, ее любимые камеристки.
Первым делом королева спросила, где дофин.
Дофин лежал в постели у себя в спальне под надзором воспитательницы г-жи де Турзель и горничной г-жи Брюнье.
Но эти объяснения не удовлетворили королеву, она вскочила и, как была, даже не приведя в порядок туалет, побежала в покои сына.
Мальчик очень перепугался, он долго плакал, но его успокоили, и теперь он спал.
Во сне он лишь слегка вздрагивал.
Королева долго стояла у его постели, держась за столбик полога, и сквозь слезы смотрела на сына.
В ушах у нее до сих пор звучали слова, которые прошептал ей тот страшный человек: «Ты еще нужна мне, чтобы окончательно столкнуть монархию в бездну, и потому я спасаю тебя.»
Неужто это правда? Значит, это она толкает монархию в бездну?
Не замкнется ли бездна, в которую она толкает монархию, поглотив короля, ее самое и престол? Не придется ли бросить в пропасть и обоих детей? Ведь в древних религиях только кровью невинного младенца можно было умиротворить богов.
Правда, Господь отверг жертвоприношение Авраама, но у Иеффая подобную жертву принял.
Да, мрачные мысли терзали королеву; еще более мрачные — мать.
Наконец, встряхнув головой, она медленно вернулась к себе.
Она до сих пор не переоделась.
Платье ее было измято и во многих местах порвано, туфли продырявились на острых камнях и неровной булыжной мостовой, по которой ей приходилось ступать, вся она была покрыта пылью.
Мария Антуанетта попросила принести ей другие туфли и приготовить ванну.
Барнав дважды приходил справиться об ее состоянии.
Рассказывая о его визите, г-жа Кампан с удивлением смотрела на королеву.
— Поблагодарите его самым сердечным образом, сударыня, — велела Мария Антуанетта.
Г-жа Кампан в совершенном изумлении взглянула на нее.
— Мы весьма обязаны этому молодому человеку, сударыня, — сообщила королева, хотя не в ее обычаях было объяснять свои намерения.
— Но мне кажется, ваше величество, — не успокаивалась камеристка, господин Барнав — демократ, человек из народа, для которого все средства были хороши, чтобы добиться своего нынешнего положения.
— Да, правда, сударыня, все средства, какие ему дал в распоряжение талант, — сказала королева. — Запомните то, что я вам скажу. Я извиняю Барнава. Чувство гордости, какое я не посмела бы осудить, заставляло его одобрять все, что открывает дорогу к почестям и славе для класса, к которому он принадлежит по рождению. Но нет никакого прощения для дворян, которые ринулись в революцию. Если власть вновь вернется к нам, Барнаву уже заранее гарантировано прощение… Ступайте и постарайтесь принести мне известия о господах де Мальдене и де Валори.
Сердце Марии Антуанетты присовокупило к этим именам и имя графа, но ее уста отказались произнести его.
Ей доложили, что ванна готова.
Пока королева ходила к дофину, повсюду, даже у дверей ее туалетной и ванной комнат, были выставлены часовые.
Королеве с огромным трудом удалось добиться, чтобы дверь, пока она будет принимать ванну, оставалась закрытой.
А вот что написал Прюдом в своей газете «Революсьон де Пари»:
«Некоторые добрые патриоты, в которых неприязнь к королевской власти не пригасила еще сострадательности, похоже, обеспокоены душевным и физическим состоянием Людовика XVI и его семьи после столь неудачного путешествия, каким было возвращение из Сент-Мену.
Пусть они успокоятся! Наш бывший, вернувшись в свои апартаменты, в субботу вечером чувствовал себя ничуть не хуже, чем по возвращении с утомительной и почти бесплодной охоты; как обычно, он съел цыпленка.