Изумленная королева повернулась к Елизавете, потом к королю.
— Цветы? — переспросила она.
— Ваше величество, — стал объяснять интендант, — если момент выбран неудачно или просьба вам кажется слишком дерзкой, я распоряжусь, чтобы девушки не поднимались сюда.
— Нет, нет, сударь, напротив! — воскликнула королева. — Девушки! Цветы! Впустите их!
Интендант вышел, и через несколько секунд в приемной появились двенадцать самых красивых шалонских девушек в возрасте от четырнадцати до шестнадцати лет; они остановились на пороге.
— Входите, входите, дети мои! — воскликнула Мария Антуанетта, простерев к ним руки.
Одна из девушек, выбранная не только подругами, но и родителями, и городскими властями, выучила наизусть красивую речь, которую должна была произнести перед королем и королевой, но, услышав восклицание Марии Антуанетты, увидев, как она простерла к ним руки, как взволновано все королевское семейство, бедняжка не смогла сдержать слез и сумела промолвить лишь несколько слов, исторгнутых из глубины ее сердца и выражающих общее мнение:
— О ваше величество, какое несчастье!
Королева приняла букет и расцеловала девочку.
Шарни в это время склонился к королю.
— Ваше величество, — прошептал он, — возможно, нам удастся извлечь выгоду из пребывания в этом городе, возможно, еще не все потеряно. Если ваше величество позволит мне удалиться на час, я выйду и потом дам отчет обо всем, что услышу, увижу и, быть может, смогу сделать.
— Ступайте, сударь, — ответил король, — но соблюдайте осторожность: если с вами случится несчастье, я буду неутешен. Увы, двух убитых в одной семье и без того слишком много.
— Государь, — молвил Шарни, — моя жизнь принадлежит королю, точно так же как жизнь обоих моих братьев.
И он ушел.
Но, выходя, он утер слезу.
В присутствии королевского семейства этот человек с мужественным, но нежным сердцем старался выглядеть стоиком, однако, оказываясь наедине с собой, вновь оставался лицом к лицу со своим горем.
— Бедный Изидор! — прошептал Шарни.
Он прижал руку к груди, проверяя, в кармане ли у него бумаги, которые г-н де Шуазель обнаружил на трупе Изидора и передал ему; Шарни пообещал себе, что, как только выдастся спокойная минута, прочтет их с таким же благоговением, как если бы то было завещание брата.
За девушками, которых принцесса расцеловала как сестер, последовали их родители; это, как мы уже упоминали, были почтенные буржуа и местные дворяне; они робко вошли и смиренно попросили милостиво дозволить им приветствовать своих униженных монархов. Как только они появились, король встал, а королева ласково произнесла:
— Входите же!
Где это происходило — в Шалоне или в Версале? И неужели всего несколько часов назад царственные пленники собственными глазами видели, как толпа прикончила несчастного г-на де Дампьера?
Примерно через полчаса вернулся Шарни.
Королева видела, как он уходил и как возвратился, но даже самый проницательный взор не мог бы прочесть на ее лице, как отзывался в ее сердце его приход и уход.
— Ну что? — наклонясь к Шарни, осведомился король.
— Ваше величество, — отвечал граф, — все складывается как нельзя лучше. Национальная гвардия предлагает завтра проводить ваше величество в Монмеди.
— Значит, вы о чем-то договорились? — спросил король.
— Да, ваше величество, с командирами. Завтра перед выездом король скажет, что желает послушать заутреню, отказать в этой просьбе будет невозможно, тем паче что завтра праздник Тела Господня. Карета будет ждать короля у дверей церкви; выйдя, король сядет в карету, раздастся крик .виват!», и король отдаст приказ изменить маршрут и ехать в Монмеди.
— Прекрасно, — одобрил Людовик XVI. — Благодарю вас, господин де Шарни.