Они рядом, там, за Вислою, но их как бы и нет. Варшавяне все чаще посматривали на небо в ожидании чуда, ибо не могли же русские бросить Варшаву в беде. Или они не знают, что город восстал? Знают, конечно, но почему тогда не штурмуют город с востока, не связываются с командованием АК? Понятно, что до начала восстания связь эта не могла быть общеизвестной и официальной, но сейчас-то — что скрывать? Где человек из штаба Рокоссовского, сына Варшавы?
И Рокоссовский дал знать о себе. В Варшаве появился человек, которого по явному, казалось бы, недоразумению приняли за полномочного представителя и связника Рокоссовского, обласкали его, дали возможность послать радиограмму самому Сталину; человека этого — а звали его так: Калугин Константин Андреевич — выгодно было всем считать представителем штаба 1-го Белорусского фронта, стоявшего по ту сторону Вислы, — всем, кроме самого Рокоссовского и, естественно, Сталина: последний раздраженно заметил (9 августа, при встрече с Миколайчиком, когда при нем упомянули имя этого представителя), что «никакого Калугина он не знает». По прошествии некоторого времени до Сталина и Рокоссовского дошло: а ведь этот самозванец Калугин кое-какую пользу принесет!
Мысленно, надо полагать, Иосиф Виссарионович тогда, 9 августа, прикнопил к этому имени аббревиатуру «ВМН», то есть заранее приговорил лжесвязника к расстрелу.
«Самозванец» — не громко ли сказано? Именуемые так ловкачи возникают после мучительных раздумий народа, плодом разочарований и несбывающихся надежд. А человек, о котором пойдет речь ниже, рожден злобою дня, мотыльком, порхнувшим на огонек случайно зажженной спички.
Двумя неделями раньше такая же бестолковщина царила в Берлине. Покушение на Гитлера то ли удалось, то ли нет. Полковник Штауффенберг приставил портфель с бомбою к ногам Гитлера, благополучно скрылся, грохот взрыва услышал по пути к аэродрому, долетел до Берлина и доложил заговорщикам: фюрер — погиб!.. Однако из ставки Гитлера сообщали: фюрер — жив! Заговорщики не знали, что делать дальше. В любом случае им позарез нужен был хотя бы сочувствующий путчу военачальник высокого ранга, народом и армией любимый. Роммель вне Берлина и отлеживается после ранения, никого иного, столь же заслуженного, нет, кроме генерал-фельдмаршала Браухича, но тот с конца 1941 года в запасе по состоянию здоровья и к тому же вдали от Берлина. И вдруг он, Браухич, возникает в разных местах Берлина — причем увидевших его и опознавших никак не упрекнешь в склонности к галлюцинациям.
Да, Калугиным назвался этот человек. Возраст Христа, то есть 33 года, крепкий, темноволосый, ладный, живой, вещественный, ощущаемый и не призраком мелькавший, как Браухич, то вблизи Курфюрстендамм, то на Бюргерштрассе; не фантом, растаявший в голубой дымке жаркого июльского дня 20 июля 1944 года, а мужчина, спокойно куривший недешевую сигарету 2 августа 1944 года в подпольной квартире на Познаньской, 16, и отложивший «Юнону», когда в дверь громко забили прикладами. Константин Андреевич Калугин сопротивляться не стал и согласился считать себя арестованным. Патруль из АК навела на квартиру бдительная полька, давно заприметивщая на Познаньской офицера в ненавистной немецкой форме и с нарукавной эмблемой РОА. Документы свидетельствовали: гауптман (капитан) Калугин Константин Андреевич. Задержанного препроводили в штаб АК, здесь Калугин достал носовой платок красного (!) цвета, надорвал один из углов его и предъявил пораженному дежурному микроудостоверение личности, гласящее, что податель сего выполняет особое задание отряда под командованием Черного.
Эпизоду этому не откажешь в выразительности, экспрессии, патетике и шпионской романтике.