Знакомясь с его сочинениями, следует помнить, что атмосфера, в которой он работал, была насыщена в избытке мощными общественно-политическими страстями, от которых он не мог быть свободным. Это была атмосфера специфически болезненного общественного сознания эмиграции, травмированного революцией, Гражданской войной и изгнанием. Все дальше в прошлое уходили воспоминания о жизни в императорской России, все дольше продолжалась оторванность от жизни своего народа, отделенного от внешнего мира созданным политикой Советского государства "железным занавесом". Все больше появлялось склонности идеализировать дореволюционную Россию. Лишь немногие, подобно бывшему начальнику деникинской разведки полковнику А. А. Зайцову, старались избегать недооценки советского военно-политического руководства и роста мощи Красной армии. Политически эволюционирующей вправо русской эмиграции в основном все менее хотелось признавать возможность устойчивого взаимоприспособления, компромисса или консенсуса между богоборческой властью и русским народом на длительную историческую перспективу. Многим хотелось верить, что в Советской России вот-вот начнется саморазложение коммунистической власти, вот-вот Красная армия совершит государственный переворот, вот-вот коммунистический режим рухнет, вот-вот начнется вторая гражданская война. Этих настроений отнюдь не был чужд и Керсновский.
Но он был одним из тех, кто в 1930-х гг. сумел правильно оценить значение возрождения военной мощи Германии. Он понимал, что оно неизбежно приведет к возникновению Второй мировой войны, которая, подобно Первой, будет носить тотальный характер, то есть неминуемо будет войной не армий, а целых народов. А значит, неизбежное столкновение Германии с СССР будет войной немцев не против правящего в России политического режима, а против русского народа. В Первую мировую войну именно Германия решительнее других проявила тенденцию к отступлению от морально-этических ограничений, сохранявшихся европейской военной традицией XVIII–XIX веков, ради достижения победы охотнее других позволила себе средства, ранее считавшиеся недопустимыми. Именно в Германии Керсновский видел "заклятого врага" России и русского народа. Опытный читатель в предлагаемой здесь его вниманию "Философии войны" без труда заметит откровенную германофобию автора. Уничтожающей характеристики под пером Антона Антоновича не избежал и выдающийся прусско-германский военный теоретик К. фон Клаузевиц. Искушение осудить автора за такую необъективность читателю следует, на наш взгляд, преодолеть, приняв во внимание, что автор "Философии войны" в данном случае поступал по законам войны тотальной. То есть он исходил из того, что перед лицом грядущей борьбы русского народа за свое существование с неумолимым и беспощадным врагом необходима тотальная психологическая мобилизация русского общества– то, чего ему так не хватало во время Первой мировой войны, – психологическая мобилизация, при которой абсолютно неуместны положительные оценки авторитетов, вдохновляющих военную школу самого вероятного из потенциальных противников.
Эта позиция Керсновского и еще ряда представителей правой части русского Зарубежья, настороженно относившихся к Германии, послужила предостережением, увы, не для многих. Политическая слепота антикоммунизма, афористично выражавшаяся известным девизом "Хоть с чертом, но против большевиков!", с учетом и ряда внешних обстоятельств, сыграла роковую роль в судьбе монархически настроенной эмиграции, недооценившей германскую русофобию и попавшей буквально под каток Второй мировой войны. Подавляющая часть эмигрантской молодежи в Югославии, в том числе, по-видимому, немалая часть аудитории "Царского вестника", после захвата страны немцами в 1941 г. оказалась в рядах так называемого "Русского охранного корпуса" – марионеточного формирования германского вермахта, который возглавил столь уважаемый Керсновским бывший русский генерал Б. А. Штейфон. Корпус был предназначен для борьбы с югославскими партизанами, после завершения которой его предполагалось перебросить на советско-германский фронт. Судьба этой части русской эмиграции переплелась с судьбой потерпевшей поражение гитлеровской Германии. Стать в ряды армии оккупантов страны, давшей тебе приют как беженцу из России, – поистине удручающее нравственное падение для русского человека!..
Конец жизненного пути Антона Антоновича, как и его начало, был полон драматизма, но отнюдь не стал бесчестным и бесславным. Подлежавший призыву во французскую армию, он в 1940 г. оказался в ее рядах с горьким чувством, что ему, желавшему быть полезным своей Родине, придется умереть "на чужой земле и за чужую землю". Демобилизованный по ранению, он продолжал в глубокой нищете работать до самых последних своих дней и умер от застарелого туберкулеза в Париже 24 июня 1944 г. Его супруга Галина Викторовна, урожденная Рышкова, не перенеся смерти мужа, покончила с собой. Тела Керсновских были впоследствии перезахоронены на русском кладбище в Сен-Женевьев-де-Буа.
* * *
"Философия войны" как яркий и колоритный образец военной мысли родилась в результате размышлений над судьбами отечественной военной школы в XIX и начале XX века. О многом в них свидетельствовал, в частности, характер восприятия центральной фигуры "золотого века" русского военного искусства – второй половины XVIII столетия – А. В. Суворова. Почему же его полководчество ("золото высшей пробы"), его не знавшая падений военная карьера ("орлиный полет от Столовичей до Муттенской долины") в императорской России так больше никогда и не повторились?
В поисках ответа на этот вопрос Керсновский приходит к убеждению, что преемственность с лучшими достижениями отечественного военного искусства не смогла продлиться долее эпохи наполеоновских войн. А все дальнейшее развитие русской военной традиции, чем дальше, тем больше, шло под сильнейшим французским и немецким влиянием. Национальное искусство все более утеснялось в своем положительном воздействии, а старавшаяся быть универсальной военная наука на отечественной почве так и не смогла эффективно обобщить и закрепить былые достижения национального гения и вообще с неимоверным трудом доходила до практики, так и не сумев преодолеть схоластический характер. Военная мощь России после наполеоновских войн вплоть до начала XX века, несмотря на отдельные славные страницы военной истории, внешний, количественный рост, имела тенденцию в отношении качества клониться к упадку.
Правомерен ли такой взгляд с современной точки зрения?
Военная система, с которой императорская Россия вступила в фатальную для себя Мировую войну, система, которая в своих основах дожила в нашей стране вплоть до начала XXI века, была создана в результате реформ 1860– 1870-х гг., осуществленных военным министром генералом Д. А. Милютиным.
К моменту своего появления в коридорах высшей власти он был самым популярным и выдающимся профессором Военной академии Генерального штаба, автором первого в ее истории курса военной статистики. Широкую общественную известность и признание в качестве крупного русского военного ученого ему вполне заслуженно принесла первая в отечественной исторической литературе научная работа, посвященная А. В. Суворову, – "История войны между Россией и Францией в царствование императора Павла I в 1799 году". За нее Милютин удостоился полной Демидовской премии и избрания членом-корреспондентом Академии наук. Работа и по настоящее время сохраняет свое научное значение, а в ее авторе легко угадывается как достойный наследник научного творчества генерала Г. В. Жомини – основателя русской Военной академии Генерального штаба, одного из крупнейших в Европе военных теоретиков и историков, – так и явно неглубокий военный педагог и психолог. Так, в частности, Милютин делал вывод, что "Суворов не был только подражателем Фридриха Великого, но имел уже те мысли, которые в новейшем военном искусстве обыкновенно называются наполеоновскими". Из такого суждения заинтересованный русский читатель в военном мундире легче всего мог заключить, что Наполеона надо изучать, а Суворовым – гордиться. В перспективе это означало, что при малоприложимости к конкретно русским условиям знаний из области наследия французского полководца обращение к полководцу русскому начнет превращаться со временем в безжизненный культ, малоспособный должным образом оплодотворить умы и сердца последующих поколений отечественных военных. Защищая честь своего героя от недобросовестных иностранных писателей, Милютин подчеркивал: "Если сравнивать первостепенных полководцев разных времен, то должно беспристрастно сознаться, что некоторые из них, быть может, стоят выше Суворова в… том, что составляет, так сказать, механизм военных действий. Но в отношении нравственной стороны военного дела – можно смело сказать, что Суворов был одним из самых великих военачальников: едва ли кто другой превосходил его… в особенности в том безграничном влиянии, которое он имел на войска". Но из исследования добросовестнейшего позитивиста в целом оставалось не очень ясным, как же именно и почему Суворову удавалось такого добиться.