"Что случилось – то?" – с любопытством спросил его молодой парень, лежащий напротив, тоже со сломанной ногой на вытяжке. Отец Ростислав объяснил. Слушатели сочувственно покивали. "У нас уже трое черепушников" – констатировал визави, назвавшийся Максимом, весело сверкнув чёрными глазами и махнув длинным нестриженым чубом, указывая при этом на своего соседа слева, находившегося в бессознательном состоянии, под капельницей, и на другого – рядом со стариком, по другую сторону, полуинтеллигентного вида, с хитровато-наглым выражением лица. "А с ними что?" – поинтересовался новичок. "Вот этого, рядом со мной – Петьку, менты дубинками избили. А тот, который рядом с дедом (его Эдиком зовут) на лестнице упал, прямо на ступеньки. Говорит, трезвый был" – хихикнул Максим. "Точно, трезвый!" – подал голос Эдик. "Да нам то что: трезвый ты был или нет" – подал голос пятый обитатель палаты, тоже молодой парень с переломом ноги, но не на вытяжке, отрекомендовавшийся Василием, – "да и тебе, какая разница: ты же не на производстве вкалываешь, как какой-нибудь бюджетник, тебе и так заплатят. Он у нас предприниматель" пояснил Вася, обращаясь к священнику. "Дело в том, что если ты госслужащий и получил бытовую травму, да ещё был, выпивши, заплатят по минимуму" – добавил Макс, – "но на Эдика это не распространяется". "Что вы ко мне привязались!" вспыхнул Эдуард, – "с каждым может случиться! Вон с попами и то…!" "Спокойно Эдик, расслабься, дыши глубже" – посоветовал Василий, – "никто к тебе не привязывается, просто рассказали новичку про здешний расклад. А вот и Митенька Полукарпиков" – приветствовал он вошедшего в палату совсем юного паренька с рукой на перевязи. "Он, батюшка, рукой "Газель" остановить пытался и видите, что получилось! Перед этим хорошо, как говорится, на грудь принял и вот результат!" – с притворной грустью констатировал Васька, с ухмылкой указывая на Митю". "Митька, салабон! Чай ставь!" – гаркнул Макс, – "он у нас один ходячий вот и помогает всем по мере возможности". Митенька привычно матюгнулся, впрочем, без всякой злобы, услышав это приказание. "Перестань ругаться, не видишь: с нами теперь батюшка!" – упрекнул его Максим. "Да уж, Митенька! Сбавь обороты. А то ведь ни одна девушка из приличной семьи не станет с тобой дружить" – в тон приятелю поддел парня Васька, очевидно на пару с Максимом избравший зелёного юнца мишенью для своих острот. Они величали его то Полукарасиковым, то Полуокуньковым. Митя включил электрический чайник, принадлежащий деду Степану. "Хотите чаю?" – обратился он к священнику. "Да, только у меня нет заварки". "Дадим" – радушно обещал сосед. Чай оказался большим подспорьем. Его можно было приготовить в считанные секунды во всякое время дня и ночи, не дожидаясь остылой казённой бурды. Из прочих единиц техники в палате имелся ноутбук (собственность Макса) и плохо показывающий телевизор, принадлежащий, опять – таки, деду Степану. Максим практически не расставался со своей игрушкой, извлекая из неё, то музыку, то информацию на занимавшие его темы, а то просматривал фильмы вместе с ближайшими соседями, кто мог увидеть и разглядеть изображение со своей позиции.
Пришла медсестра и стала ставить вновь прибывшему капельницу, предварительно сделав ему два болезненных укола.
2
Пролежав целый час под капельницей, пострадавший почувствовал успокоение. Его потянуло в сон, и он забылся, благо головная боль отошла, и лишь слегка ныло в затылке и свербила ссадина, смазанная зелёнкой. Таким образом, отец Ростислав не мучился ни болью, ни тяжкими размышлениями, каковые обычно посещают человека, внезапно очутившегося в больнице вне своих домашней привычной обстановки и родных лиц. Наутро он проснулся рано, когда все ещё спали, кроме ближайшего соседа – старика. Чувствовал он себя значительно лучше и бодрее, в голове прояснилось. Отец Ростислав решил прочитать утренние молитвы про себя наизусть, пользуясь тишиной. К своему удовлетворению, память его не подвела. В душе он страшился, что она откажет, а это случается при травмах головы, но с детства знакомые слова, видимо закрепились в мозгу накрепко. Затем священник отодвинул занавеску окна и полюбовался юной берёзкой, шелестевшей свеже-зелёными молодыми листочками, и послушал дружное пение зябликов в садике.
Старик Степан тем временем сел на кровати и, поморщившись, ощупал свою ногу. Тут отец Ростислав разглядел, что его сосед не так уж и стар, лет 62–63, не больше, просто молодёжь называла его дедом, ибо для неё такой возраст нечто запредельное. У Степана за три недели пребывания в больнице отросла борода, а длинные немытые седые волосы слежались и спутались. "Будь я проклят, если понимаю, как это случилось!" – обратился он к соседу, единственному его слушателю в столь ранний час. "Поднимался я по ступенькам своей дачи, причём совершенно трезвый, а она подвернулась и хрясть! Думал, сама пройдёт. Ан нет, не прошла! Пришлось на "скорой" ехать сюда. Хорошо, сын в это время из Москвы навестить приехал (я вообще-то москвич). Он всё и устроил. И вот лежу уже третью неделю с этим грузом, чёрт бы его побрал, на просверленной пятке". "А что врачи говорят?" – поддержал беседу священник. "Через три недели обещали снять ногу со "станка", просветить рентгеном и, если срослось правильно, загипсовать. Лежать просто мочи уже нет!" Степан, закончив свою тираду, закурил крепчайшую сигарету и на секунду исчез с поля зрения в облаке вонючего дыма. В палате курили все, за исключением, лежащего без сознания Петра. Это было дополнительным испытанием для священника, но он понимал, что для лежачих больных курение одно из немногих доступных удовольствий и протестовать бесполезно. К тому же, ещё служа в армии, он привык, что его обкуривают, и научился не обращать на это внимания. В дальнейшем отец Ростислав лишь старался почаще открывать форточку или хотя бы двери для проветривания. "Я бывший военный" – продолжал между тем сосед, – "военный автомеханик. Училище по этой специальности заканчивал и служил командиром автомастерских в Москве, но это в последнее время, а так, где я только не служил…" Дед пустился в подробные воспоминания о годах службы. Рассказывал он живо, приправляя свою речь шутливыми прибаутками, не всегда цензурными, но неизменно остроумными. Он на своём веку, особенно в столице, повидал много всякого начальства и с юмором рассказывал о своих встречах с генералами генштаба и маршалами. "А теперь чем занимаетесь?" – поинтересовался собеседник. "А теперь я, как поётся в песне:
"Что стоишь, качаясь, офицер запаса?
Ты теперь не рыба, ты теперь не мясо".
Живу постоянно на даче, где у меня есть газ и вода. С женой разведён. Московскую квартиру отдал сыну. Разбил огород, гуляю с собачкой, винцо попиваю. Живу на пенсию".