Гаспар. Совершенствоваться в добрых нравах. Далее, если в этом не преуспею, то хотя бы хранить незапятнанною свою чистоту и доброе имя. Наконец, приобретать знания и усваивать науки, которые при любом образе жизни будут мне на пользу.
Эразмий. Значит, поэтов ты обходишь стороною?
Гаспар. Не совсем. Но читаю лишь самых целомудренных, а если и у них встретится что нескромное, бегу поскорее мимо, как некогда проплыл мимо сирен Улисс, заткнув себе уши.
Эразмий. А какого рода занятиям ты отдаешь предпочтение? Медицине, светскому или церковному праву, богословию? Ведь языки, словесность и философия ведут к любому из них одинаково.
Гаспар. Я еще не делал выбора и вкушаю понемногу от каждого, чтобы ни в одном не остаться полным невеждою и чтобы, испробовав все, вернее определить, к которому именно я годен. Медицина в любых краях прокормит надежнее всего. Правоведение открывает путь к высоким званиям. А богословие мне особенно по душе, зато не по душе нравы иных богословов и мелочные их распри.
Эразмий. Кто ступает так сторожко, оступится не скоро. В наши времена, когда сомнению подвергается всё без изъятия, очень многие избегают богословия, опасаясь пошатнуться в католической вере.
Гаспар. Что я читаю в священных книгах и в Символе, который зовется Апостольским, тому верую непоколебимо и далее не допытываюсь. Остальное пусть обсуждают и определяют богословы, ежели им угодно. Впрочем, если что принято у христиан обычаем и не расходится впрямую со Священным писанием, я подчиняюсь, чтобы никого не ожесточать.
Эразмий. Какой Фалес выучил тебя этой философии?
Гаспар. Еще совсем мальчишкою я бывал в доме у Иоанна Колета, человека редкостных качеств. Ты его знаешь?
Эразмий. Еще бы! Как тебя.
Гаспар. Он и напитал нежный возраст подобными наставлениями.
Эразмий. А что, если и я последую твоим правилам, с тобою наперерыв? Ты не будешь гневаться?
Гаспар. Наоборот, полюблю тебя еще сильнее, и намного! Ты же знаешь, схожестью нравов крепнет взаимная приязнь.
Эразмий. Верно, но только не меж искателями одной должности, когда они страдают сходным недугом.
Гаспар. И не меж искателями одной невесты, когда все мучатся любовью одинаково.
Эразмий. Но, кроме шуток, - попробую усвоить этот образ мыслей.
Гаспар. Дай тебе бог удачи!
Эразмий. Может, и догоню тебя.
Гаспар. Обгони, сделай милость! Но имей в виду: дожидаться тебя я не стану, потому что всякий день стараюсь превзойти и одолеть самого себя. И все же попытайся вырваться вперед, если хватит сил.
Охота
Павел. Фома. Винцентий. Лаврентий. Бартол
Павел. "Особая каждого страсть увлекает". Мне, к примеру, нравится охота.
Фома. Мне тоже. Но где собаки, рогатины, сетки?
Павел. Прочь, кабаны, медведи, олени и лисы! Мы обрушимся на кроликов!
Винцентий. А я расставлю силки на кузнечиков. Ополчусь на сверчков.
Лаврентий. Я буду ловить лягушек.
Бартол. А я - бабочек.
Лаврентий. За летучими тварями охотиться трудно.
Бартол. Да, трудно, зато прекрасно. Или, может, по-твоему, прекраснее охотиться за червями и улитками, раз у них нет крыльев?
Лаврентий. Я предпочитаю удить рыбу. У меня отменный крючок.
Бартол. А наживку откуда возьмешь?
Лаврентий. Червей повсюду тьма!
Бартол. Конечно, да только захотят ли они выползти к тебе из земли?
Лаврентий. Ну, я живо устрою так, что они тысячами будут выскакивать!
Бартол. Каким образом? Колдовством?
Лаврентий. Сейчас сам увидишь. Налей в этот ковш воды. Теперь насыпь зеленой скорлупы грецких орехов, только сперва истолки ее помельче. Теперь полей землю этой водою. Видишь, как полезли?
Бартол. Поразительно! Так, должно быть, когда-то поднимались воины из посеянных в землю змеиных зубов! Но рыбы большею частью слишком разборчивы да привередливы, чтобы ловиться на такую грубую наживку.
Лаврентий. Я знаю одну породу насекомых, на которую идут и привереды.
Бартол. Ну, что ж, ты проверь, сумеешь ли надуть рыб, а я растревожу лягушачье царство.
Лаврентий. Чем? Сетями?
Бартол. Нет. Луком.
Лаврентий. Не слыханный прежде способ!
Бартол. Зато какой веселый! Вот увидишь, ты согласишься со мною.
Винцентий. А что, если нам вдвоем пока сыграть в пальцы?
Павел. Это игра вялая и тупая. Такая забава годится, когда бездельничаешь подле очага, а не когда выйдешь за город.
Винцентий. Тогда, пожалуй, сразимся в орехи?
Павел. Орехи оставим малым ребятам, а мы уж подростки.
Винцентий. А все ж мальчишки, и ничего больше!
Павел. Ну, кому прилично играть в орехи, тому и верхом на палочке скакать прилично.
Винцентий. Тогда выбирай игру ты; что ты ни предложишь - я заранее согласен.
Павел. И я больше спорить с тобою не стану.
Перед школою
Сильвий. Иоганн
I
Сильвий. Почему ты бежишь сломя голову, Иоганн?
Иоганн. Шкуру свою спасаю, как говорится.
Сильвий. При чем здесь шкура?
Иоганн. А при том, что если я не поспею вовремя, - пока еще не прочли список, - с меня не одну а семь шкур спустят.
Сильвий. Ну, тогда тебе не о чем тревожиться. Пятый час едва миновал. Взгляни на часы: стрелки еще не коснулись отметки между пятым и шестым.
Иоганн. Не очень-то я верю часам - врут они постоянно.
Сильвий. Хорошо, поверь мне: я слышал голос колокола.
Иоганн. И что же он говорил?
Сильвий. Пробил пять.
Иоганн. Но есть и еще причина для страха. Надо прочитать на память вчерашний урок, очень длинный, а я едва ли сумею.
Сильвий. Эта опасность не твоя, а общая. Я тоже помню по урок неважно.
Иоганн. А ведь ты знаешь, какой свирепый у нас Учитель. Он бы каждую провинность карал смертью. Так отхлещет, словно бы зады наши обтянуты бычьею кожей.
Сильвий. Но его не будет в школе.
Иоганн. А кого он оставил вместо себя?
Сильвий. Корнелия.
Иоганн. Этого косоглазого? Бедные наши ягодицы! Он до того драчлив, что и самого Орбилия посрамит.
Сильвий. Да, правда, и я часто молюсь, чтоб у него рука отнялась.
Иоганн. Это нехорошо - проклинать учителя. Скорее самим надо остерегаться, чтобы не попасть в лапы к тирану.
Сильвий. Давай почитаем друг другу. Один будет говорить, другой - следить по книге.
Иоганн. Прекрасная мысль!
Сильвий. Успокойся, соберись с духом. Страх отшибает память.
Иоганн. Я бы легко стряхнул с себя робость, да ведь опасность какая! В этакой крайности кто сохранит присутствие духа?
Сильвий. Конечно. Но все же рискуем мы не головою, а как раз противоположною частью.
II