Между прочим, из двух подбитых духами опрокинувшихся машин посыпались ковры, аппаратура и прочая дребедень явно не военного назначения. Жаль только, что все это сгорело, — посочувствовал он. — Но другие машины целы. Так что свою новую амуницию мы окупили вне сомнения.
— Что ты мелешь, что мелешь! — повысил голос подполковник. — Какое твое дело, кто, куда и что везет? Везут, значит, так положено!
— Важно только кем и что положено, — усмехнулся Михаил.
— Молчать! — прикрикнул заместитель по тылу. Командование полка отправило в дивизию очередной караван с «трофеями», которые за прошедший квартал сумел награбить полк во время боевых операций. Из девяти теперь осталось семь машин. Стало быть, из дивизии в штаб армии пойдут уже только четыре машины, в лучшем случае пять, подумал подполковник. Потому что дивизионщики тоже охулки на руку не положат. Конечно, и они, полковое начальство, себя не обидели. Да и не отдавать же все вышестоящим рвачам. Это было бы несправедливо. И хотя он, подполковник, получал здесь больше иного союзного замминистра, но у него на родине дети и внуки. Кстати сказать, о таких хозяйственных операциях знает вся армия. Так какого черта этот задрипанный мордоворот лезет со своими наглыми заявлениями!
Но запугивать Марьясина было делом безнадежным. При необходимости его добродушная физиономия могла стать жесткой, а взгляд — острым и давящим. Он и не подумал молчать:
— Новая форма, товарищ подполковник, сами видите, нужна немедленно, — скорее распорядился, чем попросил Марьясин.
В подполковнике стала разгораться злость, но он не решился всерьез поставить на место этого громадного бандита неизвестно в каком звании. Наверное, в немалом, раз позволяет себе так разговаривать со старшим офицером. Поди знай, не станет ли на этой кругом неправильной войне, в сплошь пронизанной коррупцией армии сегодняшний подчиненный завтра отдавать тебе приказы. А этих молодчиков вообще сам черт не разберет. Подчиняются только особому отделу, и то даже не в оперативном, как он слышал, а бог знает в каком отношении. Приказывать им не мог даже сам командир полка. А когда хотел привлечь их к войсковой операции, просил разрешения свыше и почти всегда получал отказ. А потом матерился и жаловался на ущемление своего полковничьего достоинства. Однако, отступая, надо было как-то сохранить лицо.
— Не слишком ли много на себя берете, не вижу, кто вы там по званию? — резко спросил он.
— Старший лейтенант, — представился Марьясин.
«Врет, наверное», — додумал подполковник и сбавил тон.
— Вижу, что потрепало вас изрядно, но это еще не повод хамить страшим по званию. А форма будет. Заявку уже подали. Да, а больше там ничего не сгорело?
— Сгорело, — отозвался Михаил. — Жизни десяти солдат сгорели.
— Пошли, — отвернувшись от подполковника, махнул капитан. Уже на подходе к базе они действительно мимоходом отбили колонну. По вершине горы выведя группу на шум боя, командир увидел на серпантине две горящие и другие стоявшие под огнем душманов машины. Водители и экипажи БТРов сопровождения палили из всех стволов вверх, не по цели, а по направлению, откуда моджахеды вели огонь из автоматов, пулеметов и ротного миномета.
— Савченко, Омелин, Голицин, разберитесь, — приказал капитан, — и догоняйте нас.
— Есть, — ответили прапорщики и скользнули вниз, привычно сливаясь с камнями.
В составе группы не было никого званием ниже прапорщика, имелись два старших прапорщика, лейтенант, старший лейтенант и капитан. Все воевали по контракту. Кроме офицеров и старших прапорщиков, все прошли жесткую шестимесячную выучку в школе ГРУ и затем ежедневно совершенствовали ее, служа в бригадах особого назначения.