Свойство "быть хорошим" является "внееотественным" в том отношении, что оно не существует наряду с иными естественными свойствами.
Вещи являются хорошими не потому, что они имеют особое свойство "добро", а в силу того, что этим вещам присущи определенные естественные свойства и существуют социальные по своему происхождению стандарты того, какими именно свойствами должны обладать вещи. Слово "хороший" является заместителем имен естественных свойств, но не именем особого естественного свойства.
Свойство "быть добром" не относится к какой-то сверхчувственной реальности. Смысл, в котором оно существует, отличается от смысла, в каком существуют свойства, подобные весу и химическому составу тел. Но можно тем не менее утверждать, что добро является фактическим свойством. Оно познается обычными чувствами и его познание сводится к установлению соответствия между свойствами реальных вещей и свойствами, требуемыми от этих вещей относящимися к нем стандартами. Неверным поэтому является как утверждение Мура об интуитивном характере постижения добра, так и его положение об аналитической истинности высказываний о добре.
В более поздних своих работах Мур высказывает следующие два положения о добре:
(1) добро зависят только от внутренних (естественных) свойств вещи,
(2) но само оно не являемся внутренним свойством.
Иными словами, является ли определенная вещь хорошей, зависит исключительно от естественных или описательных свойств вещи, но слово "хороший" не описывает эту вещь.
Эти положения кажутся на первый взгляд парадоксальными, но в действительности они дают довольно точную характеристику "добра" ("хорошего"). Слово "хороший" ничего не описывает в том смысле, в каком описывают такие слова как "желтый", "тяжелый" и т. п. Но то, что та или иная конкретная вещь является хорошей, определяется ее фактическими или описательными свойствами. Д. Мур, однако, не вполне прав, утверждая, что добро зависит только от естественных свойств вещи. Оно зависит в равной мере и от существования стандартов, касающихся вещей рассматриваемого типа.
Оценки, в которых термины "хорошо", "плохо", "лучше", "хуже" и т. п. выполняют только функцию замещения, могут быть истинными или ложными. Процесс установления их истинностного значения состоит в сопоставлении свойств оцениваемого предмета со стандартом, касающимся вещей этого типа.
Например, высказывание "это хороший нож" истинно в том случае, когда рассматриваемый нож имеет морфологические и функциональные характеристики, требуемые стандартом ножей данного типа. Высказывание "Кони – хороший адвокат" истинно, если Кони является адвокатом и успешно справляется с требованиями, предъявляемыми обычно к адвокатам.
В стандартном представлений о том, каким должны быть предметы определенного типа, указываются морфологические, функциональные или иные признаки, ожидаемые от предметов данного типа. Стандарт, стоящий за тем или иным употреблением слов "хороший", "плохой" и т. р., может не быть ясным. В этом случае оценочные слова не имеют ясного значения и трудно решить, какая именно совокупность признаков замещается ими.
Для вещей многих типов не существует стандартов. Утверждения, что эти вещи являются хорошими или что они являются плохими, не имеют смысла. Естественно, что эти утверждения не имеют также истинностного значения.
Неясность многих стандартов и отсутствие устоявшихся представлений о том, какими должны быть вещи некоторых типов, не означает, конечно, что все оценки с точки зрения стандартов лишены истинностного значения.
Оценки, в которых слова "хороший", "плохой", "лучший", "худший" и т. д. выполняют только функцию выражения, не являются ни истинными, ни ложными. Они ничего не описывают и ничего не утверждают, являясь всего лишь словесными выражениями определенных психических состояний.
Остановимся теперь на влечении к злу. Оно не предполагает ни "зла как такового" в качестве особого объекта, ни единства мнений по поводу того, что внутренне объединяет многообразные конкретные проявления зла. Влечение к злу не означает и тяги ко всем, без исключения его проявлениям. Даже в наиболее выраженных случаях склонность к злу – только один из целого ряда мотивов деятельности человека, причем мотив, как правило, маскируемый заведомо позитивными ценностями.
Скажем, предательство, ложь, лицемерие как в государственном масштабе, так и в узком кругу семьи оцениваются негативно. Систематически прибегать к ним – значит обнаруживать склонность к одной из распространенных форм морального зла. И если даже в других отношениях человек безупречен и в оправдание своих проступков он ссылается на высокие цели, о нем можно сказать, что он явно тяготеет к злу.
Влечение к злу может обнаруживаться не только в какой-то одной, широкой или узкой сфере деятельности индивида, но иногда в самом его характере и складе ума. В этом случае о человеке обычно говорят, что он "одержим злобой", даже если ему и случается иногда делать добро.
Характерным примером "злого по своей натуре" человека является Сталин. "… Это человек с очень сильным, но очень злым умом, – говорит о нем историк Д. Волкогонов. – Некоторые считают, что он был невеждой. Нет. Сильный интеллект, но – злой. Человек с очень сильной волей, но злой волей. Человек с феноменальной памятью, но злой памятью. Верил в один, "универсальный" метод решения любых проблем – насилие. И одной злой страсти: любил на свете только одну власть, власть, власть, и ничего больше" .
О тех, у кого злобность – ведущая черта характера, естественно сказать, что их "влечет к злу", какими бы ни были их частные цели.
Интересный анализ соотношения "доброго" и "злого" начал в природе человека дает Э. Фромм . Он отмечает, что концепция изначальной греховности человека возникла довольно поздно. Ветхий Завет явно исходил из того, что человек в своей основе не порочен и может быть спасен помимо особого акта божьей милости. Из этого не вытекает, что способность к добру обязательно побеждает; если человек творит зло, то он и сам становится более дурным. Примеров злодеяний в Ветхом Завете не меньше, чем примеров праведных дел, но в нем ни разу не делается исключения для таких возвышенных образов как царь Давид. С точки зрения Ветхого Завета человек способен и к хорошему, и к дурному, он должен выбирать между добром и злом, между благословением и проклятьем, между жизнью и смертью. Бог никогда не вмешивается в это решение, он только помогает людям через своих посланцев распознавать зло и осуществлять добро. Но после этого человек остается наедине со своими "двумя инстинктами" – стремлением к добру и стремлением к злу, теперь он сам должен решать эту проблему.
Позднее христианство остановилось на идее первородного греха, на точке зрения, что неповиновение Адама было настолько тяжким грехом, что он погубил природу и самого Адама и всех его потомков. Человек не в состоянии, опираясь только на собственные силы, освободиться от этой порочности, спасти его может только акт божьей милости.
Мыслители Ренесанса, а затем Просвещения отважились порвать с убеждением о врожденной порочности человека. Они утверждали, что все зло в человеке является лишь следствием внешних обстоятельств, и потому у человека в действительности нет возможности выбора: чтобы изначальное добро в человеке проявилось, необходимо, прежде всего, устранить обстоятельства, из которых произрастает зло.
Первая мировая война, последующие кровавые тоталитарные режимы, возникшая угроза всеобщего уничтожения в результате ядерной войны привели к тому, что снова стала сильнее подчеркиваться деструктивность человеческой природы, склонность человека к злу.
Однако человек, подчеркивает Фромм, скорее добр, чем зол, и для того, чтобы миллионы людей поставили на карту свою жизнь и стали убийцами в новой войне, им необходимо предварительно внушить такие чувства как ненависть, возмущение и страх.
Подводя итог обсуждению любви к добру и влечения к злу, можно сказать, что эти две противоположно направленные страсти у разных людей обнаруживают себя с разной силой, нередко они переплетаются в одной и той же душе. Вряд ли, однако, оправданно утверждать, как это делает Дж. Мур, что наряду с любовью к добру существует также любовь к злу. Добро и зло заведомо не равноправны, первое глубже укоренено в душе человека, чем второе. "Люди злы, но человек добр" (Р. Тагор). Моральный прогресс делает эту асимметрию хорошего и плохого начал в жизни человека все заметнее. Человека нельзя без оговорок определить – по образцу "разумного" животного" – как "животное, любящее добро". Но ориентация на добро тождественна у человека с моральной нормой и моральным здоровьем, в то время как влечение к злу является моральным "уродством".