3. Прочие смысловые соответствия между современным хозяйством и современной наукой также имеют свое высшее основание в указанных социологических процессах. Капиталистическое хозяйство зиждется на воле к безграничному приобретательству (понимаемому как actus), а не к приобретению (как растущей вещной собственности). Современная наука существует тоже не в неизменно данном и стабильном царстве истины, научные исследования ведутся также не ради решения определенных задач, вызванных потребностями – она изначально есть воля к "методам", из которых, если они однажды найдены, в неограниченном процессе на основе разделения труда бесконечно возникает, словно само собой, все новое и новое материальное знание. Отсюда огромное число сочинений о "методах" – доступных в применении для каждого, как угольник и линейка, – с момента возникновения современной науки (Бэкон, Декарт, методические рассуждения Галилея, Спиноза, Лейбниц, Критика чистого разума Канта как "Трактат о методе" и т. д.). И подобно тому, как первичное психическое стремление к приобретению в силу законов подражания отделяется от субъектов ведущих пионерных групп, распространяется и в качестве общей совокупной тенденции групп, в качестве высшего надындивидуального двигателя хозяйства делает "капиталом" вещные блага и в принципе все возможные вещи "на небе и на земле", поскольку они могут быть рассмотрены и оценены как имеющие силу, способную повлиять на какой-либо вид приобретательства (а в отношении к вещной собственности – как способные повлиять на прибыль) – так же изначально и воля к приобретению все нового и нового знания описанного выше рода являет нам все вещи и процессы в виде квантов энергии движения и субъектов движения (=материи). Это динамическая смысловая взаимосвязь, а не только аналогия. Новое хозяйство – это, кроме того, товарное и денежное хозяйство, так что каждое вещное полезное благо предстает лишь в виде возможного кванта средства обмена, т. е. как товар "деньги", что означает: оно впервые становится "товаром". Основной формой экономической мотивации в хозяйствовании для (идеально) "свободного рынка", как верно подметил Карл Маркс, является уже не Т-Д-Т’, но Д-Т-Д’. В полном соответствии с этим, категория "отношение" вытесняет в мышлении общества категорию "субстанция". А вместо поисков понятийного иерархического порядка вещей мира (схоластика) и построенной на классификации категориальной пирамиды, предполагающей телеологическое "царство форм", возникают поиски количественно определенных законосообразных отношений между явлениями; идея "типа" и качественных "форм" уступает господство идее количественно определенных "законов природы". И там, и тут производство имеет целью создание неограниченных запасов товаров, соответственно – благ знания; и там, и тут в игру вступает дух конкуренции вкупе с тенденцией на превосходство каждой данной стадии (неограниченный "прогресс") и каждой участвующей в процессе производства личности над другой личностью в форме совершенно нового изыскательского и исследовательского честолюбия, неведомого средневековому "ученому", хранящему – по крайней мере в интенции – блага знания как таковые. Если средневековый ученый предпочитает выдавать "новые" мысли за старые и традиционные, поскольку полагает, что "истинное знание уже давно найдено", в том числе в сфере мирских знаний, то исследователь Нового времени, наоборот, часто пытается выдать даже давно познанное за новое и оригинальное. Так возникает новое исследовательское честолюбие и совершенно чуждая Средним векам, средневековому "мышлению вместе с авторитетами" – как его характеризует схоластический метод – форма научной кооперации, которая называется "конкуренцией". Тем самым критическая установка при чтении чужой научной работы дана изначально как нечто само собой разумеющееся. Правовое понятие "духовной собственности", "патентное право" и аналогичные правовые установления в сущности так же чужды форме знания в жизненном сообществе, так же в сущности чужды всякой "схоластике", как и спор о приоритете в научной полемике и критике. Но эти вещи так же необходимо составляют содержание современной науки, как и овеществление стремления к знанию с помощью "метода", т. е. как своего рода логическая надындивидуальная машинерия.
4. В условиях разложения остатков общехозяйственных, полуобщехозяйственных и общеправовых форм современная экономика становится вплоть до эпохи либерализма все более и более по преимуществу индивидуальной и общественной экономикой. Но для науки "общества" существенно необходима субъективизация качеств, форм и ценностей, потому что искусственная, однозначная и точная договоренность об идентичности вещей между индивидами, – каждому из которых мир изначально дан лишь как "его" мир – возможна только путем изменения явлений по общепринятому масштабу и через включение всего так-бытия в общезначимую пространственно-временную закономерность. Таким образом, учение о субъективности форм, качеств, ценностей, общее почти для всей философии и науки Нового времени, – это не только новая "теория" (чисто теоретически эту идею не "доказал" никто). Здесь проявилась совершенно новая установка самого человека на то, чтобы защищать философию и науку с помощью всех мыслимых "оснований" задним числом (почти каждый философ настолько же доказателен, как и другие), так что с первого взгляда видно: то или иное положение субъективно принято еще до его так называемого обоснования и, следовательно, речь идет о "догме общества" как преобладающей форме группировки людей. Принцип критики источников в том виде, как его формально разработал с позиций идеализма сознания Декарт, тоже есть следствие этой новой мыслительной схемы, которая отправляется от cogito ergo sum (последнее – опять-таки лишь выражение исторической установки духа, материально совершенно необоснованное и далеко не "очевидное", однако вполне закономерное для сущностной формы общества). Ибо в соответствии с этой установкой сознания, источник дает лишь "представление" своего автора, а не исторически реальное как таковое, так что это "реальное" еще надлежит сконструировать из многих непротиворечивых источников, постоянно учитывая предполагаемую индивидуальную заинтересованность автора в том, чтобы исказить фактическое положение дел. Недоверие как первичная установка членов "общества" по отношению друг к другу, ограниченная в своих проявлениях конвенцией вежливости, переносится и на высказывания исторических фигур прошлого. При этом забывают, что на более ранних этапах развития человечества совершенно отсутствовал этот индивидуальный "интерес" к фальсификации – исключая разве только корпоративный. И опять-таки из одного и того же принципа нового общества возникают договорные теории права, языка, государства, теории, в одинаковой мере сформировавшие современное индивидуалистическое естественное право и новую философию языка, права, государства эпохи Просвещения. Эта "система наук о духе" эпохи Просвещения (В. Дильтей) привносится и встраивается в более раннюю историю западноевропейских народов, во все сферы культуры целиком, со всеми ее частями (например, вместе с "homo oeconomicus", который вовсе не был для классических экономистов чем-то вроде осознанной "фикции", как это в последнее время представляют некоторые, в частности К. Менгер), встраивается с такой же наивностью, как и механическая картина природы с ее основными понятиями ("абсолютная масса", "абсолютно протяженная субстанция", "абсолютное пространство", "абсолютное время", "абсолютное движение", "абсолютная сила") – за исключением ее немногих сомнительных внешних сторон, не дающих никакой власти над позитивной наукой и еще менее над общим способом мышления (например, Лейбниц, стремившийся преодолеть противоположность между Новым временем и Средневековьем). Собственно, эта картина берется как адекватное, а не только как верное и правильное отражение действительности. Так общество создает проекцию собственной структурной формы в виде "бытия в себе", пребывающего за явлениями природы. (Материализм). Это предположение впервые поколебал (правда, недостаточно) Кант, а догмы наук о духе эпохи Просвещения – историзм XIX века.