Этот подход является чрезвычайно абстрактным. Он нуждается в конкретизации, которая может быть осуществлена через раскрытие функций правовой культуры. Они обеспечивают процесс воспроизводства правовой реальности и тождественны рассмотренным выше стадиям воспроизводства правопорядка. Таковыми являются экстернализация - совершение юридически значимых действий (шире - активности, в том числе, мыслительной); объективация - фиксация активности человека в определенных знаково-символических формах, результатах поведения человека, поддающихся интерпретации (например, ущерб от правонарушения, заявление в орган государственной власти, законопроект и т.д.); трансляция объективированных результатов активности человека любому адресату; селекция, то есть выбор из нескольких инновационных вариантов юридически значимой активности человека (проектов законов, обычаев, теорий) какого-то одного; легитимация отобранного варианта поведения благодаря механизму подражания и диффузии широкими народными массами; интернализация, то есть отображение всех предыдущих функций в правосознании, важнейшим элементом которой выступает правовая социализация.
Культуролого-антропологический подход во многом созвучен с идеями социального конструктивизма, демонстрирующими активную (гораздо более активную, чем представлялось ранее) роль сознания по отношению к общественному бытию. Сознание определяется бытием, но социальное бытие не в меньшей степени определяется общественным сознанием.
Социальный мир и все его феномены (в том числе и право) с антропологической (конструктивистской) точки зрения является одновременно и объективным, и субъективным. Он субъективен в том смысле, что конструируется первичным единичным действием (например, представителя референтной группы или правящей элиты по объявлению какого-либо действия правомерным, либо противоправным). В силу авторитета субъекта - носителя символического капитала, именующего некоторые действия в качестве правомерных, либо противоправных, других обстоятельств (например, функциональной значимости определенного действия, подлежащего нормативной охране - закрепления посягательства на него как противоправного, заимствования иностранного опыта и т.п.) происходит легитимация сконструированного социального мира (социального института, правила поведения), то есть признание его широкими слоями населения и седиментация ("осаждение" - букв. - "выпадение в осадок" - в образцы традиционного поведения). Все это приводит к тому, что сконструированный мир реифицируется и начинает восприниматься как объективная данность, природа вещей, естественная сущность.
При этом следует иметь в виду, что социально значимый субъект формулирует правило поведения (в том числе и в форме запрета) отнюдь не произвольно. Он (его волюнтаризм) ограничен как ресурсом наличных средств, так и здравым смыслом, так и оценкой легитимирующего потенциала. В конечном счете, окончательный выбор правила поведения как правомерного или противоправного зависит от широких народных масс, которые либо принимают его и включают в контекст правовой культуры общества, или отвергают. Здесь принципиально важное значение имеет социокультурный и исторический контекст, который, по большому счету, и является трансцендентным критерием правовой селекции.
С другой стороны, социальный мир (включающий правовую реальность) с культуролого-антропологической точки зрения - это мир фактов (фактического положения вещей), и мир значений (как объективированных образов, так и индивидуализированных смыслов). Это не застывшая структура, а перманентный процесс объективации действий и смыслов, с одной стороны, и интериоризации реифицированных институтов и значений, с другой стороны.
Суть культуролого-антропологической научно-исследовательской программы как раз и состоит в том, что бы "расколдовать" (М. Вебер) или "деконструировать" (Ж. Деррида) социальный (и правовой) мир, разглядеть скрывающийся за кажущейся объективностью социальных (и правовых) институтов механизм их социального конструирования. Поэтому конституция, законодательство, органы государственной власти, правовые обычаи - не догмы, а объекты научной критики, производимой для их совершенствования. Они - суть результаты нормотворчества человека, обусловленного историческим и социокультурным контекстом (и оказывающим на него обратное воздействие), зафиксированного в знаков символической форме и реализуемого в правопорядке.
Все вышесказанное свидетельствует о том, что культурологическая антропология права - это не самостоятельная дисциплина, располагающаяся между юриспруденцией и антропологией, а сама юриспруденция, которая не ограничивается формально-догматическим представлением и методологией о правовой реальности, но рассматривает и изучает ее в качестве культурного феномена, включающего "материальную" сторону и идеальную. Такой подход не отрицает значение традиционного взгляда на право и методов его исследования, но предполагает его дополнение антрополого-культурологической рефлексией в отношении формальной стороны права. Только такой подход в состоянии объяснить почему одни и те же правовые институты в различных культурах действуют по-разному, с разной степенью эффективности и приводят к разным результатам.
Рассмотрим подробнее основные положения культурологи права как диалогической культурной антропологии права.
Одной из важнейших проблем культурной (ее иногда именуют социологической) антропологии является интерпретация культурного многообразия мира. Осознание несоизмеримости многообразных культур приходится на конец 60-х г.г. XX в. Этому способствовали не только накопление этнографических данных (гораздо большее значение имеет их интерпретация), но и открытия в лингвистике и эпистемологии (науковедении). Остановимся в этой связи на концепции лингвистической относительности Э. Сэпира и Б. Уорфа. Следуя за своими интеллектуальными наставниками - Ф. Боасом и Э. Сэпиром, Б. Уорф в конце 50-х г.г. разработал достаточно сложную концепцию о том, как под влиянием структуры языка формируются привычные паттерны мышления. Отсюда вытекает идея о несоизмеримости членения опыта в различных языках. Уорф пишет: "Мы расчленяем природу в направлении, подсказанным нашим языком. Мы выделяем в мире явлений те или иные категории и типы совсем не потому, что они (категории и типы) самоочевидны; напротив, мир предстает перед нами как калейдоскопический поток впечатлений, который должен быть организован нашим сознанием, а это значит - в основном языковой системой, хранящейся в нашем сознании... Мы сталкиваемся, таким образом, с новым принципом относительности, который гласит, что сходные физические явления позволяют создавать сходную картину вселенной только при сходстве или, по крайней мере, при соотносительности языковых систем".