Умчался прочь!
Покинул меня единственный, последний друг,
Первый недруг,
Неведомый Бог,
Бог пыток и казней!- Нет! Вернись!
Вернись со всеми муками!
Вернись к последнему из одиноких!
Потоки слез моих стремятся за тобой
И пламя сердца!
О вернись, мой неведомый Бог!
Моя боль
И последнее счастье!
2
Но тут Заратустра не смог больше сдерживать себя, схватил свой посох и что есть силы стал бить хнычущего чародея. "Перестань! - воскликнул он со злым смехом, - перестань, ты, комедиант! Фальшивомонетчик! Закоренелый лжец! Я вижу тебя насквозь!
Я живо тебя сейчас взгрею, подлый колдун, это я умею - разогревать таких, окоченевших, вроде тебя!"
"Оставь! - вскричал старик, вскакивая с земли. - Не бей меня больше, о Заратустра! Я разыгрывал тебя!
Это - одно из проявлений искусства моего; я хотел испытать тебя, подвергнув этому искусу! И поистине, ты раскусил меня!
Но и сам ты - ты немало дал мне узнать о себе: ты жесток, мудрый Заратустра! Жестоко бьешь ты своими "истинами", и твоя дубина выбила эту истину из меня!"
"Не льсти, - отвечал Заратустра, все еще гневаясь, и мрачно взглянул на него, - не льсти мне, закоренелый фигляр! Ты лжив: тебе ли говорить об истине!
Ты, павлин из павлинов, ты, море тщеславия, что разыгрывал ты передо мной, в кого должен был поверить я, когда ты плакался передо мной в таком жалком обличье?"
"Я разыгрывал кающегося духом, - сказал старик, - ты сам выдумал некогда это выражение,
- поэта и чародея, который кончает тем, что обращает дух свой против себя самого, я разыгрывал преображенного, который замерзает от своего неведения и дурной совести.
И признайся же, Заратустра: ведь не сразу разгадал ты мои ложь и притворство! Ты поверил в горе мое, когда обеими руками поддерживал голову мою,
- я слышал, как ты сокрушался: "Его слишком мало любили, слишком мало любили!". И тайно радовалась злоба моя, что сумел я так ловко тебя обмануть".
"Ты обманывал и более проницательных, нежели я, - резко ответил Заратустра. - Я не остерегаюсь обманщиков, я должен жить без осторожности: так хочет судьба моя.
Ты же - должен обманывать: настолько я знаю тебя! Твои слова должны всегда иметь два, три, четыре и более смыслов. И то, в чем ты признался сейчас, не было до конца ни правдой, ни ложью!
Ты, подлый фальшивомонетчик, разве можешь ты иначе? Ты и болезнь свою скроешь под гримом, если придется тебе показаться нагим врачу своему.
Так и сейчас приукрасил ты передо мной ложь свою, говоря: "Я нарочно разыгрывал все это!" В этом было и нечто серьезное, и в тебе самом есть что-то от кающегося духом!
Я хорошо разгадал тебя: ты опутал чарами всех, но для себя самого у тебя уже не осталось ни лжи, ни хитрости - ты сам в себе разочарован!
Ты пожинаешь отвращение как единственную истину твою. Все, исходящее из уст твоих, - ложь и фальшь, и лишь сами уста - единственное, что осталось в тебе настоящего, ибо отвращение неотделимо от уст твоих".
"Кто ты такой, что смеешь так говорить со мной, величайшим из ныне живущих?" - надменно изрек старый чародей, и зеленая молния сверкнула из глаз его на Заратустру. Но тут же сник он и печально сказал:
"О Заратустра, я устал, претит мне искусство мое и вызывает во мне отвращение, я не велик - к чему притворяться! Но тебе хорошо известно - я искал величия!
Я хотел лишь представлять великого человека и многих убедил в величии своем: но ложь эта оказалась выше моих сил. Она сокрушила меня.
О Заратустра, все - ложь во мне, но крушение мое - это правда!"
"Это делает тебе честь, - мрачно отвечал Заратустра, глядя в землю. - Это делает тебе честь, что искал ты величия, но это же и выдает тебя. Ты - не велик.
Ты - жалкий, старый чародей, это и есть самое лучшее и правдивое в тебе, и я почитаю тебя за то, что устал ты от себя и сам признал, что не велик.
За это я уважаю тебя как кающегося духом: хотя бы на одно мгновение был ты правдив!
Но скажи, чего ищешь ты здесь, среди скал и в лесах моих? И если ради меня ты лежал на дороге, в чем ты хотел испытать меня?
- в чем искушал ты меня?"
Так говорил Заратустра, и сверкали глаза его. Старый чародей помолчал немного и ответил: "Разве искушал я тебя? Я всего лишь ищу.
О Заратустра, я ищу кого-нибудь правдивого, прямого, простого, недвусмысленного, ищу человека, честного во всем, праведника познания, сосуд мудрости, великого человека!
Разве не знаешь ты это, Заратустра? Я ищу Заратустру".
И тогда наступило долгое молчание, и Заратустра погрузился в глубокое размышление, так что даже закрыл глаза свои. Но затем, когда возвратились к собеседнику мысли его, он взял чародея за руку и сказал ему учтиво, но не без лукавства:
"Ну что ж! Там, наверху, - дорога, что ведет к пещере Заратустры. В ней и ищи того, кого искал ты.
И спроси совета у зверей моих - у орла и змеи: они помогут тебе в поисках твоих. Но пещера моя велика.
Правда, сам я ни разу еще не видел великого человека. Грубы еще глаза даже у самых проницательных для всего великого. Ныне господствует чернь.
Многих встречал я уже, что тянулись вверх и надувались, а народ кричал: "Смотрите, вот великие люди!". Но что толку в кузнечных мехах! В конце концов воздух выходит из них.
В конце концов лопается и лягушка, которая слишком долго надувалась, и воздух выходит из нее. По-моему, неплохая шутка - ткнуть в живот надувшемуся. Внемлите же мне, дети!
Все сегодняшнее принадлежит черни: кто нынче знает, где великое, где малое? У кого поиски величия увенчались успехом? Только у безумцев: им дано это счастье.
Ты ищешь великого человека, странный безумец? Кто научил тебя этому? Разве теперь для этого подходящее время? О ты, жалкий искатель, к чему искушаешь меня?"
Так говорил Заратустра, утешенный в сердце своем, и, смеясь, пошел дальше своей дорогой.
В отставке
Через некоторое время после того, как Заратустра избавился от чародея, он вдруг увидел, что снова кто-то сидит на дороге, по которой он шел, - какой-то высокий человек в черном, с бледным, изможденным лицом. Заратустра чрезвычайно огорчился, увидев его. "Увы, - сказал он в сердце своем, - вот сидит оно, переодетое уныние; похоже, что человек этот из породы священников: что же им нужно в царстве моем?
Как! Едва избавился я от чародея, еще один чернокнижник встал на пути моем,
- какой-то колдун, облеченный властью наложения рук, угрюмый чудотворец, божьей благодатью освященный и посвященный клеветник на жизнь, чтоб его черт побрал!
Но черта нет на месте как раз тогда, когда он нужнее всего: всегда появляется он слишком поздно, этот проклятый хромоногий карлик!"
Так, потеряв терпение, ругался Заратустра про себя, прикидывая, как бы ему свернуть в сторону и проскользнуть мимо черного человека, однако вышло иначе. Тотчас же сидящий на дороге увидел Заратустру, вскочил на ноги, словно внезапная радость обуяла его, и бросился к нему.
"Кем бы ты ни был, путник, - воскликнул он, - помоги старику, заблудившемуся и уставшему от поисков, помоги старику, с которым так легко может приключиться беда!
Незнакомы и чужды мне земли эти, и вой диких зверей слышится мне; и нет больше того, кто защищал меня.
Я искал последнего благочестивого человека, святого и отшельника, единственного, кто в своем лесу не слышал о том, что известно ныне всем".
"Что же ныне известно всем? - спросил Заратустра. - Не то ли, что нет больше в живых старого Бога, в которого некогда верил весь мир?"
"Вот ты и сказал это, - печально ответил старик. - Я же служил этому старому Богу до последнего часа его.
А теперь я - в отставке, без господина, и все же не свободен, и печаль не оставляет меня ни на минуту, а радость приходит только в воспоминаниях.
Потому и поднялся я в эти горы, чтобы, наконец, устроить себе праздник, как подобает последнему Папе и Отцу церкви: ибо знай - я последний Папа! И это будет праздник благочестивых воспоминаний и богослужения!
Но умер и он, тот самый благочестивый человек, святой, живший в лесу, который постоянно славил Бога молитвами и пением.
Самого его я не нашел: а когда обнаружил хижину, только два волка сидели в ней и выли по кончине его; ибо его любили все звери. И я ушел прочь.
Неужели напрасно пришел я в эти горы и леса? И тогда решил я в сердце своем, что стану искать другого, самого благочестивого из тех, кто не верует в Бога, - я решил искать Заратустру!"
Так говорил старик, внимательно вглядываясь в стоящего перед ним; Заратустра же взял руку последнего Папы и долго, с изумлением разглядывал ее.
"Что вижу я, о почтенный! Какая изящная рука! - сказал затем Заратустра. - Это рука человека, неустанно раздававшего благословения. И вот - теперь крепко держит ее тот, кого искал ты, ибо я - Заратустра.
Это я, безбожник Заратустра, который говорил: "Кто безбожнее меня, чтобы возрадовался я наставлению его?"".
Так говорил Заратустра, проникая взглядом в мысли и тайные помыслы последнего Папы. И тот сказал, наконец:
"Тот, кто больше всех любил Его и обладал Им, для того Он и потерян теперь окончательно,
- вот, смотри, ныне кто из нас двоих безбожнее? Не я ли? Только вот кто возрадуется этому?"
"Ты служил Ему до конца, - задумчиво проговорил Заратустра после долгого молчания, - тебе известно, как Он умер? Правду ли говорят, что сострадание задушило Его,