Новым у Шиллера по сравнению, например, с Гердером является настойчивое выделение среди непроизвольных движений "симпатических", с которыми по преимуществу, согласно Шиллеру, и имеет дело коммуникация в искусстве. Однако детально этот вопрос Шиллером не исследуется.
Итак, действие музыки, по Шиллеру, заключается в том, что внутренние душевные движения она сопровождает и воплощает в аналогичных внешних. Так как внутренние движения совершаются согласно "строгим законам необходимости", то и внешние, выражающие их движения приобретают необходимость и, таким образом, "приобщаются к эстетическому достоинству человеческой природы". Проникая в тайну законов, правящих внутренними движениями человеческого сердца, и изучая аналогию между этими движениями и известными внешними явлениями, композитор и пейзажист из изображения простой природы становятся подлинными живописцами душ.
Внешние формы, движения, становясь выражением чувств человека, приобретают, по Шиллеру, символический характер. Прежде чем обратиться к этому важному аспекту этих положений Шиллера, дадим в целом краткую характеристику тому, как ставится в философской эстетике Шиллера проблема символа.
В "докантовский" период (см. "Теософия Илия", 1780) мы встречаем у Шиллера философское обоснование учения о символе. Природа символически обозначает разнообразные проявления существа Бога. Эти символы суть "знаки", "иероглифы", "шифры", составляющие "алфавит", посредством которого люди (их "дух") общаются между собой и с Богом ("совершеннейшим духом").
Применительно к искусству термин "символ" в этот период используется в цитируемой в начале этого раздела статье "О театре" (1884), где последний рассматривается как важный "канал" коммуникации. Шиллер пишет о том, что театр говорит с подданными "символами искусства". Он противопоставляет театр, "где все наглядно, живо и непосредственно", религии с ее символами, характеризуя последние как "фантазии, загадки без разрешения, пугала и приманки из неведомой дали".
В трактате "Каллий…" термин "символ" близок по своему употреблению к аллегории. Так, Психея, порхающая над земным миром на крыльях бабочки, является, по Шиллеру, "удачным символом" свободы от оков материи, способности побеждать тяжесть.
Уже в статье "О патетическом" (1793), в письме Кёрнеру от 18 февраля 1793 г. отчетливо видно влияние кантовского понимания символа. Символ связывается теперь не с языком природы, а с выражением идей, которые неизобразимы. "Конечная цель искусства есть изображение сверхчувственного" – "моральной свободы". Однако изобразить эти "сверхчувственные" идеи в наглядных образах невозможно. Это можно сделать лишь символически, "косвенно". Шиллер в этой работе, как и в статье "О грации и достоинстве" (1793), в сущности разделяет концепцию красоты в искусстве как символа нравственного.
Уже в "Письмах об эстетическом воспитании" не без влияния переписки и общения с Гете Шиллер проявляет самостоятельность по отношению к Канту в данном вопросе. Символическим в искусстве Шиллер считает такой образ человека, который выражает "идею его человеческой природы". А эта идея не сводится только к нравственной свободе человека. "Символом его осуществленного назначения" был бы такой образ человека, который "сознает свою свободу и вместе с тем ощущает свое бытие, когда он одновременно чувствует себя "материей" и познает себя как дух".
В письме к Гете от 23 июня 1797 г. Шиллер замечает, что "Фауст" при всей своей поэтической индивидуальности не может вполне отвести от себя требование символического значения, в чем он усматривает и замысел Гете. "Все время видишь перед собой двойственность человеческой природы и тщетное стремление соединить в человеке божественное и физическое…". Тщетное потому, что это соединение достижимо лишь в "в совокупности всего времени". Символ у Шиллера, как и у Гете, – это "изображение бесконечного".
Наблюдается и различие в подходах к понятию символа у Шиллера и Гете. Если у Гете символ помогает раскрыть тайны объективной природы, то у Шиллера, как точно отмечает Б. Со́ренсен, "символ поднимает природу из ее объективной сферы и вовлекает ее в субъективную сферу человека".
Так, в рецензии на "Стихотворения Маттисона" он пишет, что художник путем "символизации" пытается превратить неодушевленную природу в человеческую и таким способом "приобщить ее ко всем художественным преимуществам, составляющим достояние последней". Шиллер видит два пути такой символизации: изображение чувств и изображение идей.
Об изображении чувств уже говорилось выше, когда внешние движения, будучи аналогичными, выражают внутренние движения человеческого сердца. Так вот эти действия Шиллер называет "актом символизации", посредством чего простые природные явления звука и света могут приобщиться к эстетическому достоинству человеческой природы.
Следует подчеркнуть, что будучи "субъективными" по отношению к внешней природе, символы музыканта и пейзажиста у Шиллера вполне объективны по отношению к внутреннему миру чувств человека. Они могут смело стать рядом "с поэтом, объект которого – человек внутренний". С помощью символов удается проникнуть "в тайну законов, правящих внутренними движениями человеческого сердца".