Мелиораторы на юге Карелии капитально осушили болота, должно быть, получили за это поощрение от Минводхоза. Но свершилось непоправимое для природы: нарушилась тысячелетиями отлаженная фильтрация почвенных вод в болотах. По канавам–осушителям потекла в озеро торфяная жижа, содержащая в себе и фосфор, и лигнин, и бог знает что! Прибрежье озера превратилось в топь, пошли в рост сине–зеленые водоросли, чапыга. Чистая вода отступила, продолжает отступать. Уменьшается зеркало озера - и довольно быстро.
Пожалуй, самое печальное впечатление от нашего с фотокорреспондентом Фирсовым путешествия вокруг Ладоги - это ведра, баки, кадушки, корыта на лавочке у каждого дома в селеньях на южном побережье, за Олонцом. Озеро под боком, а питьевую и для домашних нужд воду привозят из–за тридевяти земель. Вот и дожили! Вот вам и самое чистое озеро в Европе!
Именно сюда хаживал на нерест ладожский сиг–лудога. Сиг питается рачками, рачки живут в богатой кислородом воде. Сине–зеленые водоросли, возросшие на фосфорном удобрении, изымают кислород из воды. Так что… Выпадет одно звено, цепь не свяжешь. Рыболовецкий колхоз имени Калинина на Ладоге в семидесятые годы лавливал в день по пятнадцать тонн сига, а нынче хорошо, если поймает тонну.
Ладога холодна, в августе прогревается до восьми градусов в среднем, в марте температура понижается до полградуса выше нуля. На двухсотметровых глубинах и того меньше. Экопроцессы в озере замедлены (на прогреваемых мелководьях они протекают быстрее). На это и надеялись, беспощадно перегружая Ладогу, отводя ей роль гигантской природной сточной ямы (вряд ли так думали, но так вышло), - на громадность акватории, глубоководность и охлажденность. Но как замедлены в холодной ладожской воде на больших глубинах процессы ассимиляции минералов, органики, так же долго, трудно и очищение воды, о котором печемся, как о самоспасении.
Наиболее минерализован, насыщен органикой главный приток озера Волхов. Мало в чем отстает от него и Сясь ниже Сясьского бумкомбината - первенца нашего бумагоделания (сейчас там производят бытовые бумаги, картон). Давайте вспомним, что на материале строительства бумкомбината на Сяси в свое время написан роман Леонида Леонова "Соть". Мог ли тогда подумать писатель, как все обернется через какие–то полвека…
Зимою подо льдом, нетревожимые волнением на озере воды Волхова, Сяси прямехонько текут в Неву, изливаются из кранов в наших жилищах.
В Свири пока что вода не так плоха. Хотя переезжаешь главные притоки Свири: Оять, Нашу - видишь несметные полчища топляков - высунули головы из воды, будто реки минированы. А сколько еще на дне! И так до истоков самых чистых наших рек, текущих с Вепсовской возвышенности - по ним пролегали пути на нерест ладожского лосося, который нынче то ли есть, то ли нет, в руках его давно уж никто не держал. Лесосплав в Ленинградской области закрыли, но несчитанные кубометры утонувшей древесины годами, десятилетиями отравляют воду дубильными веществами, фенолами.
Чем же мне закончить этот плач по Ладоге? Слезы не продуктивны для дела… Из множества высказываний сведущих ответственных, лиц выберу наиболее категорическое, по существу: если мы не уберем с Ладоги стоки целлюлозно–бумажной промышленности, спасти нам ее не удастся. Можно обсуждать проблемы контроля, концентрации загрязнений, согласовывать показатели, а все равно уровень технологии очистки в этой отрасли настолько низок, что загрязнения останутся. Перед нами альтернатива: или перевод предприятий отрасли на оборотное водоснабжение, или их вывод из бассейна Ладоги, перепрофилирование. А поскольку первое пока не достижимо, остается второе.
Именно этого добивался и доктор Занин. Добился. Ладоге чуточку легче стало дышать.
И еще: необходимо прекратить всякую мелиорацию в зоне ладожского водосбора. Прекратить рубку леса в Приладожье, откуда реки текут; не распахивать угодья по берегам; посадить лес на прибрежных пустошах - так было от века; свою чистоту Ладога блюла как озеро лесное. Потребовать с каждого предприятия уменьшить сбросы, усилить их доочистку. Строго карать судоводителей за выпуск в озеро нефтепродуктов и прочего. Очистить реки от топляка. Установить строгий режим складирования (хотя бы!) химикатов. Предписать Госстрою и агропрому неукоснительное соблюдение программы Института озероведения "Ладога"…
***
Вышли к Ладоге. Прикоснулись. Округлая бухта. Мелкопесчаный пляж. Прозрачная вода булькает в берег. Низкие острова вдали, в умеренном солнечном мареве. Торчат из воды четыре черных камня. Дует ладожский бриз. Низко над водой летают две трясогузки, играют. Слева мыс, справа мыс. На мысах березы, осины, лоза. Листы недвижны, зелены, чуть занялись первоосенним палом. Озеро дышит, молчит.
Чем знаменита Ладога? А собственно, водою…
В ладожской воде - жизнь великого города. Давайте посмотрим этой - главной - правде в глаза.
ОЗЕРО - ЕГО СУДЬБА
На Ладоге есть приметные, каждому озерному жителю ведомые места - ориентиры, с собственной физиономией, характером, судьбой. Ну, например, Стороженский маяк на Избушечном мысу, при выходе из Свирской губы в открытое озеро, к западу; при маяке село Сторожно (или маяк при селе) - старинное, ладожское, рыбацкое. Бывало, помню, и дороги проезжей в Сторожно не было. Идешь по селу, на крылечке каждой избы сидят, натопорщили усы, особенные рыбацкие коты, рыбой сытые, на рыбе возросшие, с гладкой, чистой, лоснящейся шерстью, с выражением на мордах какого–то абсолютного котовьего высокомерия.
Примерно такое же выражение прочитывалось на лицах стороженских рыбаков, когда встречались в озере с соседями - загубскими: рыбацкая родословная у стороженских много глубже, чем у загубских; стороженские от дедов и прадедов знали, где сиговые ямы, где ставить сети на сига; загубскис бегали туда–сюда, кидали, где бог им на душу положит. Неравный был улов в Стороженской и Загубской бригадах рыболовецкого колхоза имени Калинина.
Загубские ходили в озеро на деревянной мотоёле, стороженские на железном сейнере. В озере встретятся, а у стороженских двигатель мощнее, догонят загубских, близко пройдут и смотрят с высокого своего борта с высокомерием, как стороженские коты на прохожего. А те еще что–нибудь такое скажут: "Буя, ребята, не попадало? У нас буй пропал…" Или еще что скажут, а то молча пройдут, только поглядят свысока.
Потом дорогу построили. То ли она вытянула из Сторожно потомков рыбацких кровей, то ли поток приезжих любителей рыбы подмыл устои рыбацкой степенности, то ли озеро обезрыбело (это главное!)… Бригада Стороженская захирела. И в Загубье не ахти. Упал улов ценной рыбы - сига с судаком. Летом 1988 года в Стороженской бригаде при плане 1260 центнеров выловили 530 (данные на июль). В Загубье - Свирице при плане 1570 центнеров в сеть попало 395.
Да, так вот Сторожно, Стороженский маяк. Все это место знают. Или взять Лисью протоку, при входе в Свирскую губу, по правую руку, ежели по Свири спускаться. В эти - природой для уток с гусями предназначенные - места езживал на охоту Сергей Миронович Киров. И вот он однажды приехал, в непогодь, в октябре… (Пять процентов водного баланса в Ладоге - из осадков.) Видит, на Лисьей рыбаки так и спят в своих лодках с парусами. Киров распорядился построить для рыбаков барак. И построили. После куда–то перевезли, чуть не в Свирицу, под клуб. Все знают Лисью протоку.
И еще в чести на Ладоге всевозможные "носки". Нигде в другом месте о "носках" я не слыхивал, только у нас на Ладоге. Носком называют здесь мызок суши при впадении реки (канала) в озеро или в другое речное русло. Значит, в устье каждой реки два носка. Почти каждый носок на Ладоге хоть чем–нибудь да знаменит. Так, носок Ояти, при впадении ее в Свирь, ниже Доможирова, у самого уреза воды, знаменит тем, что здесь жил всем известный на Ладоге рыбак, специалист по лососю, Степа Волков. То есть звали его Степаном Васильевичем, но вошел он в предание, в молву, в изустную историю Ладоги под ласковой кличкой "Степа", потому что был тороват (как в пословице сказано: "Не проси у богатого, проси у тороватого"), никому на хвост не наступал, на чужое не зарился, брал свой фарт (удачу) тем, что знал озеро, повадки рыб, в нем живущих, как знает ниву тороватый хлебопашец.
Про Степу Волкова говорят, что в первые послевоенные годы он, бывало, наловит лососей, погрузит в трехтонку ЗИС‑5, привезет в Ленинград, в ресторан "Метрополь" и сгрузит их там, как чурки. Лососи пудовые попадали Волкову в сети. Ну, конечно, не от себя он ловил, командовал рыбацкой артелью в подсобном хозяйстве треста "Ленлес". В артели у Степы Волкова все больше старики, инвалиды войны…
Свидетельствую об этом ладожском реликте как очевидец. И на носке у Волкова я бывал; право на это дала мне дружба моего отца Александра Ивановича со Степаном Васильевичем. Отец в те годы был управляющим трестом "Ленлес", Волков - рыбаком. В связи с "Ленинградским делом" отца сняли с работы, исключили из партии, однако не посадили. Отец спасся тем, что его взял на работу ("разоблаченных" на работу не брали) главным инженером директор Лодейпопольского леспромхоза Иван Васильевич Иванов. Думаю, что это было не так–то просто Ивану Васильевичу…
В начале пятидесятых годов я приезжал к отцу в Лодейное Поле, он жил в том доме, где помещалась контора леспромхоза, в комнатухе под лестницей, предназначенной для уборщицы. Случалось, мы с отцом ездили к Волкову на носок: на дружеские отношения со Степой изменившиеся обстоятельства в служебном положении отца никак не повлияли.
Что запомнилось, уху Степа Волков не ел; особенным образом варил картошку: в котел клались судаки, сваривались и отдавались собакам; в кипящий судачий бульон погружалась картошка; бульон сливался в траву; каждая картошина выходила янтарного цвета, напитанная рыбьим жиром.