Однако для исследования вопроса о смене парадигмы принципиальное значение имеет аксиологический аспект принципов права как способность права ассимилировать внеправовые ценности. Как самодостаточная система (социальный институт и научная дисциплина) право не может воспринимать ценности общества непосредственно. Признание той или иной ценности происходит посредством встраивания в общую систему норм определенного принципа вместе с определением его правового статуса, сферы действия, соотношения с иными принципами и т. п. От того, насколько право является восприимчивым к системе ценностей общества, во многом зависит эффективность и сила воздействия его норм. В пассивной форме неприятие правовых установлений обществом, как полагает Г.Ф. Шершеневич, "выражается в массовом неисполнении требований государственной власти, потому ли, что они неправомерны, или ввиду их несправедливости". О том же самом уже в наше время писал известный американский адвокат и ученый Ричард Познер (Richard Posner): "Общественный интерес в непрерывности или постоянстве права, которое позволяет людям планировать свои дела, должен быть соизмерен с общественным интересом в адаптивности закона к переменам, от которой зависит принятие качественных правовых норм и вынесение решений, соответствующих конкретным обстоятельствам индивидуального случая". Нежелание права приспособиться к внешним переменам в долгосрочной перспективе может повлечь неконтролируемые и серьезные социальные последствия.
С точки зрения обоих ученых, речь идет, прежде всего, не о праве сопротивления, а об историческом факте, противостоянии между общественной и государственной силой. Однако нас как раз и интересует то, каким образом фактические обстоятельства могут влиять на правовую систему, как именно могут взаимодействовать система ценностей, разделяемая значительной частью общества, с действующей системой законодательства.
Приведенные определения, раскрывающие значение принципов в системе регулирования, позволяют рассматривать принципы как важнейшую составляющую правовой парадигмы, поэтому в целях описания действующей парадигмы права интеллектуальной собственности целесообразно сосредоточить внимание на общих принципах, которые определяют как применение закона, так и дальнейшее развитие системы регулирования. Хотя мы считаем, что правовые принципы можно рассматривать и как "неписанные" принципы-идеи, и как руководящие обобщения существующих норм, и как начала, непосредственно закрепленные в законе, представляется, что для целей раскрытия существа действующей в праве интеллектуальной собственности парадигмы, в отсутствие специально выделенных законодателем принципов, наибольшее значение имеют принципы-идеи, в основе которых лежит выбор определенных внеправовых ценностей.
Подчеркнем, что в российской правовой литературе, в том числе дореволюционного периода, принципы права интеллектуальной собственности практически никогда не становились предметом специального исследования. Как представляется, это в немалой степени обусловлено отсутствием законодательно закрепленных принципов. Точно также и в зарубежной литературе обсуждение общих принципов защиты результатов интеллектуальной деятельности составляет, скорее, исключение, чем обычный предмет профессиональных дискуссий. В связи с этим мы не претендуем ни на подробное изложение, ни на исчерпывающий перечень таких принципов. Наша цель – обозначить основные принципы как общие идеи и руководящие начала, чтобы показать затем, какие цели и ценности лежат в основе действующей системы регулирования интеллектуальной собственности.
Пауль Голдштейн (Paul Goldstein) в своей книге "Международное авторское право: принципы, закон и практика", помимо целого ряда конкретных принципов, выделяет также особую категорию "универсальных принципов", которым следует национальное законодательство в области авторского права. К числу универсальных принципов, по мнению автора, следует отнести, во-первых, принцип защиты только оригинальных форм выражения с одновременным признанием свободы идей (тем, сюжетов и т. п.) как "строительного материала" для творчества. В качестве второго принципа выделяется свобода договора. Как полагает П. Голдштайн, существующие как в странах с континентальной системой права, так и в странах с общим правом, законодательные ограничения, не умаляют действенности данного принципа. В качестве универсального принципа автор рассматривает также идеи, лежащие в основе обоснования и оправдания авторского права. В случае континентальной системы речь идет о "естественном праве", а в случае общего права – об утилитаризме, однако история показывает отсутствие четкого разграничения в используемых обоснованиях: "История процессуального права в странах гражданского и общего права показывает, если вообще философские наклонности играют какую-либо роль в законотворческом процессе в сфере авторского права, что самым корректным было бы различение между принципами, которые побуждают к созданию новых прав, и теми принципами, которые служат стимулом для ограничения тех же прав. С точки зрения истории именно протекционистские импульсы естественного права, а вовсе не скрупулезная утилитаристская калибровка характеризовали создание новых и расширение действия старых прав одинаково как в странах общего, так и в странах гражданского права, точно так же как прагматическое взвешивание прибыли и издержек, с особым вниманием к транзакционным издержкам, характеризует наложение ограничений на права – даже на моральные права – в равной степени в странах гражданского и в странах общего права".
Первый принцип является в значительной мере декларацией. Не существует идеи помимо ее выражения, история музыки, литературного и художественного творчества показывает неизбежность опоры не на идеи, а на их объективное выражение. Возобновление дискуссии о необходимости государственного патернализма в договорном праве свидетельствует о том, что в цифровую эпоху со значительным преобладанием договоров присоединения принцип свободы договора существенно ограничивается. Наконец, обозначенные философские максимы естественного права и утилитаризма, которыми зачастую бессознательно руководствуются законодатели и юристы, приводят на практике к одному и тому же результату – неоспоримому приоритету интересов правообладателей, по отношению к которым интересы общества и пользователей всегда выступают как вторичные. Ценность первых во всех случаях превышает ценность вторых. Показательным в этом отношении является введение поправками 1967 года к Бернской конвенции по охране литературных и художественных произведений так называемого "трехступенчатого теста", посредством которого были установлены специальные условия для введения и применения любого ограничения или исключения из авторского права.
А.П. Сергеев выделяет несколько принципов российского патентного права, понимая под последними "отправные идеи, которые пронизывают всю систему патентно-правовых норм и служат исходной базой для ее дальнейшего развития и разрешения прямо не урегулированных законом ситуаций". Краеугольным камнем всей патентной системы является признание за патентообладателем исключительного права на использование запатентованного объекта. В качестве второго принципа патентного права выступает защита общественных интересов. Проявлениями данного принципа А.П. Сергеев считает ограничение действия патента определенным сроком, требования к уровню новизны, создание условий для ознакомления с патентами, а также установленные законом случаи свободного использования запатентованных разработок. Третьим принципом является "предоставление охраны лишь тем разработкам, которые в официальном порядке признаны патентоспособными изобретениями, полезными моделями и промышленными образцами". Наконец, в качестве общего начала патентного права можно рассматривать защиту прав действительных создателей изобретений, полезных моделей и промышленных образцов.
С учетом краткого анализа принципов авторского права, выделенных П. Голдштайном, согласимся, что признание за патентообладателем неограниченного права использования запатентованного объекта действительно составляет основу патентного права. В связи с этим необходимо пояснить, насколько при наличии "верховной" ценности может быть реализован "разумный баланс интересов патентообладателя, с одной стороны, и интересов общества, с другой стороны". Первичные и вторичные ценности не могут находиться в отношении баланса. Отметим также, что третий и четвертый принцип находятся в противоречии. Действительный создатель изобретения не обязательно совпадает с тем, кто сумел первым оформить патент. Точно так же оформление патента на лицо или организацию, которые напрямую не связаны с изобретениями, полезными моделями и промышленными образцами, само по себе уже ущемляет интересы действительных создателей. Поэтому четвертый принцип не имеет самостоятельного значения, а лишь компенсирует до определенной степени негативные последствия оформления патента на третье лицо.