В отличии от классических направлений логики, логика Пирса -"прагматизм"– отличается своим "релятивным" характером. Перенося постулаты пирсовской логики на правовую материю, следует отметить, что процесс решения правовых проблем венчается не конкретизацией буквы закона, а скорее появлением нового правового знака, новой идеи, выступающего в качестве интерпретанта по отношению к первоначальной проблеме. Вполне возможно, что в этой ситуации "работает" пирсовская модель диалогического семиозиса по типу "type®token" (в направлении от класса, типа к признаку, от общего к частному). Логика пирсовского прагматизма относительна – она игнорирует абсолютные величины, предпочитая иметь дело с конкретными вещами. В юридическом контексте прагматический релятивизм логики проявляется как в отрицании абсолютности писаного права, так и в подчеркивании социального фона правового решения. Принимая во внимание сказанное, Роберта Кевелсон прииходит к выводу, что прагматическая логика Чарльза Сандерса Пирса не может основываться на индуктивном или дедуктивном способе аргументаци; кроме того, по мнению вышеупомянутгого автора, пирсовский способ аргументации в целом имеет мало общего с аналогией. Вместе с тем, ядро, "приводной рычаг" релятивной логики – абдукция – имеет отдельные общие чертв с аналогическим способом аргументации.. Соотношение аналогии и абдукции – предмет исследования в статье Карла-Хайнца Ладёра "Аналогия между логикой и диалогикой права" (Ladeur 1991). Немецкий философ права обращает внимание на совпадение основных свойств абдукции и аналогии, поскольку оба типа занимают промежуточную позицию между индукцией и дедукцией. Последние зацикливаются на выяснении характера существующи отношений, в то время как абдукция, так и аналогия вносят элемент нового в устоявщиеся рутинные схемы. Однако, несмотря на сходство в характере, некоторые различия в деталях между аналогией и абдукцией заслуживают пристальное внимание.
Для сравнения, аналогия оперирует процедурой выявления сходства между спецификой рассматриваемого случаяили проблематичной ситуации из правовой практики и исходнымным правовым стандартом – законом, нормативным актом, прецендентом, просто нормой (Larentz 1983:362). Интересно отметить, что Артур Кауфманн в своей эпохальной работе "Analogie und "Natur der Sache": Zugleich ein Beitrag zur Lehre vom Typus" cделал по поводу характера процесса поиска права ( Rechtsfindung ) существенное замечание: за решением правовой проблемы стоит не формальная схема логической субсумпции, а, скорее, творческий процесс аналогического типа (Kaufmann 1982:61), катализатором которого является естественный "порядок вещей". Термин Natur der Sache (естество вещи) в понимании немецкого ученого означает некое подобие матрицы, организующей разрозненые и многочисленные потенциалы отношения между нормой и конкретной ситуации в поле социальных коннотаций нормы.
В основе аналогической аргументации лежит нормативная гипотеза – новая правовая проблема или казус должны быть решены в соответствии с установленной нормой. Следовательно, гипотеза ограничена действующим правом.
В отличие от аналогии, логика прагматизма, как объясняет сам Пирс, это логика аргументации на основании гипотез (Peirce 1857-1914: mss.144, 148,154,296), 1991), причем спектр этих гипотез, в отличие от нормативной гипотезы, не ограничен категорией нормативности.
C cемиотической точки зрения, ячейка логики в сложной матрице правовой действительности многогранна, поскольку она охватывает и аналитический, и диалектический аспект права. Процедура правового обоснования представляет собой хронологическую последовательность, арифметическую сумму логических операций – абдукции, дедукции и индукции.
yзадача судьи толковать и интерпретировать право. Полемика по этому вопросу затрагивает прежде всего творческие аспекты судейской деятельности. Спектр представлений лежит между двумя экстремумами: на одном полюсе стоит та часть позитивистов, которая считает, что задача судьи заключается в истолкование воли судьи и применении. На противоположенном конце спектра распологаются т. н. "нормоскептики" (rule-skeptics) и правовые нигилисты, для которых единственным источником нормативных правил служит интерпретационая деятельность судьи как творца права. Между этими крайностями лежит целой комплекс представлений о характере юридических моделей интерпретации, и этот комплекс обычно характеризуют как позитивстскую модель интерпретации, что в принципе, не совсем верно. Ведь понятие интерпретации имеет ряд неравнозначных коннотаций, в ряду которых следует назвать аутентичное толкование ( экзегезис ), понимание нормативного текста (другими словами, правовая герменевтика), ис толкование текста как вид юридической аргументации.
В центре внимания будет находиться позитивистская модель интерпретации, которая ориентируется на установку размеживания дискурсов юридической аргументации решения по вопросам права и дискурсов вынесения этих решения. Общая характериситика этой модели изложена у Б. С. Джексона (Jackson 1991:130-131), где в очень сжатом виде изложена позитивисткая позиция касаемо задач интерпретации: интерпретация – правовое средство применения права, причем понятие применения права охватывает и контекст поиска права. Несмотря на всю свою краткость, эта характеристика как нельзя лучше подходит для описания четырех основополагающих догматов позитивисткой концепции интерпретации (см. (Jackson1991:131), четвертый тезис изложен (Peczenik 1989)):
• целостность правовой системы
• тесная связь между контекстом аргументации (интерпретации) и принятием решений: в основе субсумпции правовой нормы лежит юридическая интерпретация
• наличие специфической техники и форм толкования, применимых к категории правовой материи
• новаторство в истолковании нормы (по аналогии) оправдано только в том случае, если интерпретируемая норма принадлежит к другой части правовой системы.
Наиболее признаной позитивистской теорией интерпретации признана аналитическая теория Харта, интерпретация права рассматривается в самом узком смысле этого слова – как механическое истолкование судьей прецендента статута. Конечной целью процедуры интепретации – нахождение и эксплицитная формулировка аргумента в пользу своего решения. Несмотря на свою досупность и лаконичность, эта теоретическая схема работает лишь в случае типичных, "легких" случаев из судебной практики, составляющих ядро правовой практики. Очевидные просчеты модели Харта с лихвой компенсируют соображения Дворкина и МакКормика на счет характера толковательной деятельности судей в т. н. " hard cases " (проблематичных случаях судебной практики), т. е. тех случаев с периферии правового универсума, когда на поверку идут наиболее основополагающие правовые понятия, когда тестируется прочность фундамента всей правовой системы. Прочность правовой системы, по мнению Дворкина обеспечивает ужесам факт наличия хотя бы одного правильного варианта решения проблемы. Даже в случае "трудных" казусов, дисрецию судебной деятельности определяют некие универсальные, контрольные стандарты дискреции судебного решения. За девизом "law as integrity" cкрывается оригинальная модель интерпретации, впервые предложенная Рональдом Дворкиным – в этой модели интерпретация ставится в один ряд с социальным конструированием правового объекта на основе интерпретации отдельных социальных практик, текстов и произведений искусства. Конкретизируя характер конструктивной интерпретации по отношению к праву, Дворкин сравнивает право с цепочкой новелл [8] правовой догматики.
Следовательно, в странах где господствует Common Law и прецендент, право представляет собой некое подобие романа без конца, постоянно находящегося в процессе написания. Теоретически судья, при рассмотрении судебной тяжбы, сопоставляет различные интерпретации, "прочтения" правоых текстов и прецендентов, выбирает то "прочтение", которое лучше подходит кхарактеру тяжбы. Судья сам выбирает конструкцию, объект, который ляжет в основу постороения его решения. Отсюдаследует, что судья, вынося свое решение на основании аналогичного прецендента, тем самым как бы дописывает неоконченную главу, которю начал писать его предшественник – судья, который когда-то вынес судебное решение, лёгшее в основу прецендента. В свою очередь, вынесенное решение образует новое звено цепочки новелы о правовой доктрине. Понятно, что в условиях активной деятельности судебной власти (только в Америке ежегодно слушаются миллионы судебных дел), цепочка новелы растет как снежный ком.
Близкой по смыслу можно считать и концепцию интралингвистического перевода внутри правовой системы или правовой культуры, под которым понимается сдвиг значения некоего факта – в процессе юридической интерпретации происходит cмысловой сдвиг, вертикальный "перевод" ("translation") с уровня повседневного языкового значения факта на план юридического значения, которым этот факт обладает внутри отдельного регистра естественного языка – правового языка (Broekman 1991:217). Использование термина "перевод" в этом контексте, хотя и оправдано, однако может привести к путанице. Ведь под переводом чаще всего понимается классический интерлингвистический перевод (перевод с анлийского на русский); причем путаница может усугублятся тем, что один тот же правовой или нормативный текст может переводится с одного естественного языка на другой. В этом случае, речь идет о чисто лингвистичесом переводе, юридические аспекты не затрагиваются.
Стоит отметить, что интралингвистическим переводом (интерпретацией) и интерлингвистическим переводом (трансляцей, переводом в узком смысле этого слова) гамма типов преобразования далеко не ограничивается, однако в этом месте они рассматриваться не будут.