— Да, знаю! — равнодушно заметил Вольцов. — Какая-то боевая группа недавно передавала S0S! Все они там скисли — нервы не выдержали!
В спальню вошел маленький коренастый человек и внимательно оглядел всех.
— Ефрейтор Хорбек, — представился он и сел. Хольт узнал его. Это был тот самый ефрейтор, который стоял в рождественский вечер в дверях гаража — единственный трезвый среди пьяного сборища. Хольт заметил, что ефрейтор удивленно кивнул Гомулке, затем остановил пристальный и даже, как показалось Хольту, настороженный взгляд серых глаз на Вольцове и Феттере; впрочем, затаенная настороженность тут же сменилась равнодушием.
— Я водитель, — сказал ефрейтор. И, по всей видимости, в прекрасном расположении духа, он спросил: — Ну как, готова плавка?
— Что-что? — удивился Феттер.
— Я спрашиваю, вы готовы?
Вольцов продергивал новую сверкающую орденскую ленточку в петлицу френча. Хольт и Феттер прикрепили значки зенитчиков. Сидевший тут же бледный и молчаливый Гомулка безразлично бросил:
— А я свой потерял!
— На вас выпишут отдельное командировочное предписание, — пробасил Бургкерт.
Они отправились в канцелярию. Там лейтенант Венерт рассуждал о подвигах. Глаза его сверкали голубизной. «Нам нужны подвиги!.. С богом, камрады!» — закончил он.
На плацу уже стоял автомобиль: открытая восьмиместная машина с брезентовым верхом, какие полиция обычно использовала для патрульной службы. Киндхен грузил фаустпатроны. Ефрейтор Хорбек стоял рядом, покуривал и не предпринимал никаких попыток помочь ему. Он не надел маскировочного халата и имел при себе только карабин.
Зато он приволок туго набитый рюкзак, несколько одеял, плащ-палатки, палки для палаток и огромную кастрюлю.
— На кой тебе все это барахло? — спросил Вольцов. Ефрейтор вскинул на него глаза. На какой-то миг он насторожился, но, быть может, это показалось Хольту, потому что ефрейтор тут же хлопнул Вольцова по плечу и воскликнул:
— Потом узнаешь!
Что это за человек? — думал Хольт.
Стемнело. Никто ими не интересовался. Учебный взвод отправился на пехотные учения. Бургкерт сел на заднее сиденье рядом с Вольцовом. Бас его так и гудел. Когда он пил из фляги, п машине слышался запах водки. Гомулка устроился рядом с ефрейтором, Хольт уселся за ними. У ворот казармы часовой тщательно проверил документы. Водитель включил скорость. Хольт взглянул на дорожный указатель. «До Горлица — 58 километров».
Они мчались в ночи. Хольт натянул на колени одеяло. Ледяной ветер проникал через брезент, снежные хлопья стремительно неслись им навстречу. Мело. Обернувшись, Хольт увидел, что Бургкерт привалился к Вольцову. Оба спали. Впереди на фоне освещенного снегом ветрового стекла черным силуэтом выделялась голова ефрейтора. Он разговаривал с Гомулкой. Но вот он поднял правую руку и повернул зеркальце, как бы желая посмотреть, что делается на заднем сиденье.
Временами, когда вой ветра слабел, до Хольта доносились обрывки разговора, но их заглушал равномерный гул мотора.
Голова Гомулки была повернута к водителю. Должно быть, отвечая на какой-то вопрос, он сказал: «…вы-то его лучше знаете, чем мы». Порыв ветра хлестнул по машине снегом. «…Иногда Вольцов прислушивается к мнению Хольта, а больше он никого не слушает».
О чем это они говорят? — в полусне спросил себя Хольт. Машина подскочила на выбоине, и Хольт повалился набок. Усаживаясь поудобнее, он услышал, как ефрейтор спросил:
— А блондин?
Гомулка ответил: «…слушается Вольцова как собачонка, но когда Вернера нет…» — рокот мотора снова заглушил слова. Потом до Хольта опять донесся голос Гомулки. «…нет, собственно, мой отец…» Хольт наклонился вперед, чтобы лучше слышать.