Нельзя ли завтра перевести Зеппа Гомулку в нашу палату, на кровать Мейера?
— Это тот, с простреленным плечом? — Она кивнула. — А теперь спать! — И, желая его успокоить, добавила: — Сюда должен прибыть санитарный поезд. Он идет в Германию. Я попытаюсь устроить так, чтобы вас отправили.
Он лежал с закрытыми глазами. Она тихо погладила его по голове. Засыпая, он еще слышал грубый голос Вольцова, укладывавшего Мейера в постель.
Утром Гомулка уже лежал у окна; все лицо у него было заклеено пластырем, плечо забинтовано. На вопросы Хольта он отвечал односложно. Вольцов, который здесь впервые после отпуска опять начал шутить, заявил:
— Мейера оперировали! Главврач не мог отказать себе в удовольствии вскрыть ему брюхо.
Хольт дремал. Только к вечеру, когда в палату закрались сумерки, он стряхнул с себя оцепенение.
Заступившая на дежурство сестра Регина спросила:
— Ну, как наши пациенты в детском отделении? Вольцов бурно запротестовал, но она, присев на подоконник, только весело рассмеялась. Хольт осведомился:
— Это правда, что вы вчера говорили о санитарном поезде?
— Поезд придет завтра, — ответила она. — Вам разрешено ехать.
— Но если Зепп и Гильберт…
— Я так и думала. Что касается вас, Вольцов, то главврач немного поморщился, но все же подписал. Мне ведено отправить всех вас в детскую больницу. — Она снова засмеялась.
Вольцов проворчал:
— Подумаешь, на два-три года старше нас!
Гомулка вдруг сказал со своей кровати:
— Что мы отсюда выберемся и что вообще нам так повезло — мы, прямо сказать, не заслужили!
— Заслужили! — расхохотался Вольцов. — Ты что, бредишь? Разве такое бывает по заслугам? Надо иметь связи! На этот раз связи у Вернера! Когда дело касается девочек…
— Гильберт! — рассердился Хольт.
Но Вольцов, нимало не смущаясь, продолжал:
— И слепому видно, сестричка, что Хольт вам зубы заговорил!
Она оперлась руками о подоконник и рассмеялась, сверкнув ослепительно белыми зубами.
— А вам что, не нравится, что я отдаю предпочтение Хольту? У меня всегда свои любимчики, и потом он ведь не орет, как вы. Всегда вежлив и галантен, не такой солдафон, как некоторые!
— Вы поедете в настоящем спальном вагоне, — оповестила она на следующее утро, складывая их вещи. — Очень бы хотелось с вами уехать, но, увы, мне нельзя; надо отслужить свой срок, тогда подыщу какую-нибудь работенку у себя в Шверине.
Когда за ними явились санитары с носилками, сестры Регины не было в палате. Хольта несли вниз по лестнице, а он думал: жаль, что не пришлось с ней проститься…
Его поместили с Гомулкой в отдельном купе. Вольцов лежал по соседству. Через тонкую перегородку купе Хольт слышал, как он кого-то честил:
— Мослы-то подбери, дурья голова!
Персонал попался какой-то неприветливый, угрюмый.
Наутро они были в Праге. Хольт всю ночь не сомкнул глаз. Толчки причиняли ему боль. Гомулка тоже чувствовал себя отвратительно. Между Прагой и Дрезденом поезд часто и подолгу стоял на перегонах. Более суток они тащились до Шандау, а там еще целый день проторчали на запасном пути. Лишь на следующее утро поезд прибыл наконец в Дрезден. На санитарных машинах их доставили в большой тыловой госпиталь. Хольт, Вольцов и Гомулка снова лежали койка к койке в одной палате.
Из окон видна была Эльба. Жизнь в госпитале больше напоминала казарму, чем больницу. Через несколько дней Вольцов заявил:
— С меня хватит. Я выписываюсь!
Вечером он получил письмо от Феттера.
— Остатки роты опять вернули в лагерь, — сообщил он. — Феттер пишет, что его примерно в середине октября отпустят.
Два дня спустя Волъцов, одетый по-дорожному, стоял у постели Хольта. Они впервые расставались.
Гомулка почти не разговаривал. Лежал в кровати и глядел прямо перед собой в пространство.