В его распоряжении еще десять минут. Венскат, приказчик из мясной лавки в Вестервальде, старательно подметал пол. Если мою койку не помилуют, значит, на то воля божия, или воля рока, или воля Бема, что в конечном счете одно и то же. Он надел френч. Поясной ремень, пилотка, сапоги, галстук, ногти — все в порядке! Еще раз прошелся щеткой по голенищам. Потом тщательно запер шкафчик. Если оставишь его открытым, рискуешь не только тем, что тебе всыпят «за введение в соблазн товарищей», но и в самом деле можешь остаться без курева, и тогда лучше помалкивать, потому что виноватым считался не вор, а потерпевший.
Готово! Хольт взглянул на Шульце, Шульце взглянул на Вольцова. Вольцов взглянул на часы. У самого Шульце койка черт знает на что похожа. А ему что? Он же оберформан! «Приготовиться на выход!» Кто-то вбегая, бросил: «Даже оправиться толком не дадут!»
В открытое окно донесся резкий свисток. Уже совсем рассвело. На востоке за горами пламенела заря. Из всех бараков на плац высыпали бойцы. Построились не хуже, чем обычно, однако Бем крикнул:
— Помощникам инструктора шаг вперед! Остальные назад бегом… марш!
Сто восемьдесят человек опрометью кинулись в дальний конец плаца, подняв тучу шлаковой пыли.
— Ложись!
Встать, лечь, встать, лечь — десять, двенадцать раз, пока не раздался свисток.
— Стоп!.. Я вас, недоноски, расшевелю! — орал Бем. — Назад бегом… марш!
Только когда обер-фельдмейстер Лессер, командир роты, вышел из комендатуры, Бем угомонился.
Обычная церемония: рапорт, поднятие флага, распорядок дня… Приказ о стрельбе боевыми патронами? Ну, Вольцов за это ухватится!
— Рота, направо! Шагом марш!
Колонна зашагала вокруг плаца — это уже входило в строевую подготовку.
— Запевай!
Впереди кто-то затянул: «На фронт попав…» Хольт промямлил: «На фронт попав…» Сзади крикнули: «А ну, дружней!» Это была любимая песня Лессера. «Три… четыре!»
Маршировать под песню и в самом деле легче, подумал Хольт, по крайней мере не так тупеешь от шагистики. Но ведь это на добрых полтора часа! А потом предстоит муштра по отделениям! «На фронт попав я буду рад…» Хольт выкрикнул: «вступить с врагами в бой!» Поспать бы, думал он, вместо этой дурацкой маршировки по кругу! Шульце где-то рядом невпопад тянул сдавленным голосом: «как честный, преданный солдат…» Неплохо ему живется, размышлял Хольт, выкрикивая: «как подлинный герой!»
— Отставить! — гаркнул Бем. — Вы, крысы холощеные, это что, по-вашему? Ну, погодите же, я вас научу рты разевать! Помощникам инструктора направо! Остальные налево — бегом… марш!.. Лечь! Встать!
Так продолжалось минут пять. Затем снова: «Три… четыре! На фронт попав…» Хольт задыхался, однако орал во всю мочь. И вдруг подумал: Бем смылся. А что, если он сейчас разворачивает мою койку?! «Уж знамя вьется! Пробил срок… — пел он. — В победе нам поможет бог…»
Койка Хольта осталась нетронутой. Он надел каску и взял из пирамиды карабин. Отделения выбирали себе позиции в учебных окопах или за разрушенной теплицей. Было приказано проводить занятия «в обстановке, приближенной к боевой». Подошел Шульце, держа в руках учебный фаустпатрон. О новом оружии рассказывали чудеса.
— Огромная пробивная сила, — сказал Вольцов. — Конечно, если хорошо попадешь.
Хольт и Вольцов стояли поодаль и курили. Курить до обеда воспрещалось, но Шульце сегодня было не до того. Его беспокоили предстоящие занятия.
— Т-34/85, который с прошлого года состоит на вооружении, — рассказывал Вольцов, — имеет семидесятипятимиллиметровую лобовую броню, а фаустпатрон при удачном попадании пробивает ее.
Шульце скомандовал:
— Становись! Составить оружие!
Они сгрудились вокруг него полукольцом.