Но если я вернусь с войны, вся моя надежда на тебя. Иначе я не знаю, к кому мне возвращаться.
— А может, ты очень скоро меня забудешь?
Он сорвал колос, швырнул его в сторону поля, и сказал:
— Не забуду!
Она вдруг рассмеялась.
— Вот теперь я тебе скажу, что я подумала позавчера, на улице. — Она щурилась на солнце, стоявшее уже над самой Скалой Ворона. — Я подумала: хорошо бы иметь такого брата!
— Брата! — Хольт в замешательстве уставился на нее.
— А тебе не хотелось бы быть моим братом? — спросила она.
Он приподнялся. Теперь он видел не только ее лицо с большими глазами и совсем еще детским ртом, но и обнаженные смуглые руки, и юную грудь, обтянутую тесным платьицем, и маленькие ножки в деревянных сандалетах, выглядывавшие из-под раскинутого подола.
— Нет, не братом! — сказал он и вскочил. — Пойдем, скоро вечер. — Он протянул ей руки и помог подняться; с минуту они неподвижно стояли друг против друга, но она вырвалась. Он последовал за ней. Они лесом направились к городу.
Смеркалось. Под деревьями притаился прозрачный сумрак. Они подошли к развилке. Хольт выбрал более далекий путь. В кустах стояла скамья, он опустился на нее, посадил Гундель рядом, взял ее руки в свои. Потом поднял ее к себе на колени. Она склонила головку на его плечо. Он обнял ее левой рукой, а правой откинул с ее лица непослушные пряди. Близкое к жалости чувство зашевелилось в нем.
— Ты такая еще юная!
Она сказала с закрытыми глазами:
— Ты тоже!
Он чуть-чуть дотронулся до ее губ.
— Не так, — сказал он. — Не надо крепко сжимать рот. Губы должны едва касаться друг друга.
Она вдруг засмеялась.
— Попробуй еще раз!
Он снова поцеловал ее. Оказывается, она поняла.
— Ну как, правильно? — спросила она.
— Не спрашивай меня, глупышка! Если тебе понравилось, значит, было правильно! — Она снова протянула ему губы, видно, ей понравилось. Он крепче прижал ее к себе. Очень осторожно, чтобы не испугать, положил ей руку на грудь. Она хотела что-то возразить, но он теснее прижал к себе ее голову и расстегнул ей платье до пояса. Под ним был только купальный костюм. Он ощутил ее теплую кожу, снял бретельку купальника с ее плеча и легко-легко, словно дуновением ветерка, коснулся копчиками пальцев выпуклости груди.
Она вздохнула: «Мне страшно». Но обвила его шею обнаженной прохладной рукой.
Он пришел в себя и так испугался, что чуть не оттолкнул ее.
— Что с тобой? — спросила она.
Он снова притянул ее к себе, очень нежно, и сказал, погрузив рот в ее волосы:
— Ничего. Ты прелесть. Ты… похожа на эльфа.
Она сказала наивно:
— Ты прав…
— В чем же это я прав?
— Что не хочешь быть моим братом.
Это доконало его.
— Когда кончится война, — сказал он, — я сразу же за тобой приеду. Если к тому времени ты меня не забудешь.
— Я!.. Тебя забуду!.. — воскликнула она. Он поднялся и несколько шагов пронес ее на руках, а когда опустил на землю, она с секунду лежала на его груди, точь-в-точь как девочка в красных башмачках. Он беспомощно прижал ее к себе и спрятал лицо в ее волосах.
Медленно брел он кривыми улочками. Вольцов еще не приходил. Хольт долго сидел у открытого окна. Летняя ночь просвечивала насквозь, до самой реки.
Уже в первом часу ночи Вольцов ввалился в комнату, весь в поту и в пыли.
— Вот это был поход так поход — форсированный марш! На, получай наши железные доспехи! — Он бросил на стол тяжелый сверток. Кожаные сумки пистолетов отсырели и зацвели плесенью. Хольт подержал в руке бельгийский браунинг. Несколько ржавых пятен на вороненой стали легко оттерлись. Они курили сигары и чистили оружие. Вольцов был сегодня особенно неразговорчив и угрюм.
— Что-нибудь случилось? — спросил Хольт.
— Со мной? Ничего! — отвечал Вольцов.