Объяснение новелле, даваемое Конституционной комиссией, сводилось, якобы, к необходимости отмежевания от буржуазного уголовного права с его пониманием наказания как кары и возмездия. Ряд ученых объясняли тогда позицию Основных начал влиянием итальянской школы, прежде всего проекта кодекса Ферри, сторонника социологической школы. Другие проектанты, например, Н.В.Крыленко, связывали замену наказания мерами социальной защиты с буквальной трактовкой высказывания К.Маркса о том, что "наказание есть не что иное, как средство самозащиты общества против нарушений условий его существования". Догматизм от марксизма здесь налицо. Хорошо еще, что отказ от термина "наказание" никак не сказался на других институтах и нормах Основных начал. С середины 30-х гг. "наказание" было восстановлено в своем значении и терминологии. Издаваемые уголовно-правовые нормы в санкциях содержали не формулировку "влечет применение мер социальной защиты", а "наказывается" или "карается".
Изменения в системе наказаний в Основных началах сводились к следующему: условное осуждение обоснованно было выведено из числа видов наказаний, ибо таковым не является; объявление врагом трудящихся сопрягалось с изгнанием из пределов СССР; предостережение выносилось судом при оправдательном приговоре (что неудачно, ибо при оправдательном приговоре нет ни преступления, ни наказания, и предостережение не должно находиться в системе наказаний).
Шагом назад следует признать конструкцию неоконченного преступления. Основные начала по неясной причине отказались от четких понятий и терминов УК 1922 г. "приготовление к преступлению" и "покушение на преступление". В ст. 11 говорилось о "начатом преступлении", причем не завершенном не по зависящим от воли лица обстоятельствам, а "по каким-либо причинам". Такими причинами мог быть и добровольный отказ. Тогда ни приготовления, ни покушения нет. При такой формулировке объяснимо отсутствие нормы о добровольном отказе, охватываемом "начатым преступлением".
Важное добавление последовало в Основных началах в нормах о необходимой обороне и крайней необходимости. Они объявлялись правомерными не только при охране интересов своих и других лиц, но и при защите Советской власти и революционного правопорядка.
Основные начала включили развернутый перечень смягчающих и отягчающих обстоятельств при назначении наказания.
К большому сожалению, Основные начала не только сохранили норму о ссылке и высылке лиц, не совершивших преступления, но признанных судом общественно опасными по своей прошлой деятельности или связи с преступной средой, но и усугубили ее ошибочность, распространив на оправданных лиц и увеличив срок высылки с трех до пяти лет (ст. 22). Эта норма уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик входила в явное противоречие с преамбулой Основных начал, которая основанием уголовной ответственности признавала исключительно совершение преступления.
6. Уголовное законодательство периода грубых нарушений законности (1927–1941 гг.)
Уголовное законодательство 30-х гг. принадлежит к наиболее мрачным периодам его истории. Именно оно будучи наиболее репрессивным из всех правовых средств стало использоваться в нормотворческой и правоисполнительской деятельности как орудие массовых репрессий в отношении противников режима личной власти H.В.Сталина, становления и упрочения командно-административной системы государственно-партийного социализма. Уголовная политика начала базироваться на глубоко ошибочной сталинской концепции усиления классовой борьбы по мере строительства социализма.
В.И.Ленин называл тремя главными врагами Советской власти взяточничество, безграмотность и комчванство. И.В.Сталин объявил тремя врагами государства верхушку буржуазной интеллигенции в промышленности, кулачество в деревне и бюрократические элементы в аппарате.
С конца 20-х гг. начался демонтаж ленинской модели социализма и его подсистемы - уголовного права. В это же время прошла серия судебных процессов со смертными приговорами в отношении "врагов" в промышленности. В 1928 г. по так называемому Шахтинскому делу осуждены "вредители" в каменноугольной промышленности Донецка. В приговоре говорилось: "Следствием установлено, что работа этой контрреволюционной организации, действовавшей в течение ряда лет, выразилась в злостном саботаже и скрытой дезорганизаторской деятельности, в подрыве каменноугольного хозяйства методами нерационального строительства, ненужных затрат капитала, понижения качества продукции, повышения себестоимости, а также в прямом разрушении шахт, рудных заводов и т. д.".
Как нетрудно убедиться из приведенной цитаты, типичная бесхозяйственность произвольно превращалась в контрреволюционные преступления. И такие "шахтинцы", по уверению главы партии и государства, "сидели" во всех отраслях промышленности.
По другому делу - "Промпартии" - в 1930 г. еще одна большая группа крупных специалистов обвинялась в контрреволюционной деятельности в виде вредительского планирования народного хозяйства, в связи с зарубежными организациями и подготовке к диверсионным актам. Громкий процесс состоялся в 1931 г. По нему были осуждены члены контрреволюционной организации, которые "вредительствовали" в Госплане, ВСНХ, Госбанке, Наркомате труда, Центросоюзе и т. д. и т. п. Такие процессы прокатились по всей стране со стереотипными обвинениями во вредительстве, создании контрреволюционных организаций, подготовке террористических актов, антисоветской агитации и пропаганде.
Кулачество, понятие которого оказалось растяжимым, нормативно не определенным и потому часто охватывающим середняцкие слои крестьянства, за исключением действительно опасных преступников, совершающих террористические акты, уничтожение колхозного имущества и другие тяжкие преступления, преследовалось по статьям о контрреволюционных и общеуголовных преступлениях. Вот как об этом писал краткий курс истории ВКП(б): "В ответ на отказ кулачества продавать излишки хлеба по твердым ценам партия и правительство провели ряд чрезвычайных мер против кулачества, применили 107 статью Уголовного кодекса о конфискации по суду излишков хлеба у кулаков и спекулянтов в случае их отказа продавать эти излишки государству по твердым ценам".
Для борьбы с кулаками, или, как их еще именовали, "кулацко-зажиточными элементами", широко применялись статьи УК об уклонении от уплаты налогов, ростовщичестве, нарушении правил о трудовом законодательстве.
Для реализации политики "ликвидации кулачества как класса" широко и произвольно использовались нормы о контрреволюционных преступлениях. Например, в Докладной записке юридической части Колхозцентра РСФСР (октябрь 1929 г.) кулацкие выступления рекомендовалось относить к преступлениям, предусмотренным ст. 58–58.14 УК. Подрыв кооперации в виде срыва собраний, препятствия сельскохозяйственным работам - вредительство (ст. 58.14), разрушение или повреждение колхозного имущества взрывом, поджогом - диверсия (ст. 588), пропаганда и агитация, направленная на противодействие колхозному движению - антисоветская агитация и пропаганда (ст. 58.10).
18-й Пленум Верховного Суда СССР от 2 января 1928 г. внес свою лепту в беззаконие. Он разъяснил, что под контрреволюционными действиями надо понимать действия и в тех случаях, "когда совершивший их хотя и не ставил прямо контрреволюционной цели, однако сознательно допускал их наступление или должен был пред видеть общественно опасный характер последствий своих действий". Верховный Суд СССР, таким образом, не только расширил вину контрреволюционного преступления за счет косвенного умысла, но и признал возможным контрреволюционное преступление даже по неосторожности.
В результате таких "рекомендаций" высшего судебного органа страны Уголовно-кассационная коллегия Верховного Суда РСФСР вынуждена была в своем отчете того времени отметить многочисленные случаи незаконного осуждения за контрреволюционные преступления не "классово враждебных элементов", а бедняков и середняков, совершивших бытовые преступления, преступления против порядка управления и хозяйственные преступления.