Что же такое эйдология (как основа эйдесизма)? Выводить семантику термина из этимологии слов – неоправданно сложное и по сути бессмысленное занятие. С другой стороны, не меньшим безумием была бы попытка определить это понятие через другое понятие, поскольку остается лишь посочувствовать тому понятию, которое с понятностью может быть выведено из другого понятия, так как очевидно, что часть не сводима к целому, целое в свою очередь не сводимо к части, а одна часть не сводима к другой. Итак, единственное, что для нас должно быть важно, – это предмет этого термина, то, что он обозначает, то реальное, что есть под ним (здесь мы как прагматики приближаемся к материализму, разумеется, в нашей его трактовке, и не стыдимся этого). Но до того как перейти непосредственно к предмету, уточним вопрос о понятии.
Понятие "эйдоса" имеет неограниченное число филолого-философских трактовок (желающие могут убедиться в этом, обратившись к работе А.Ф. Лосева "Очерки античного символизма и мифологии", к разделу "Терминология учения Платона об идеях"). Но надо четко себе представлять, и этому способствует концепция семантического поля, что есть значения в контексте (их столько же, сколько и контекстов, не больше и не меньше), что есть наше с вами представление – точнее, ваше, мое, его и т. д. Есть суть, то самое глубокое, что есть у вещи, что недоступно нашему познанию и чего, вероятнее всего, нет у вещей, которых нет, поэтому идеальные вещи (всевозможных толков) находятся в этом смысле в достаточно пикантном положении. И есть смысл – это вся совокупность всего, о чем мы говорили, то есть всех отношений, и именно исходя из смысла, который сочетает в себе все многообразие семантических мнений, и следовало бы выводить семантику термина, но это невозможно!
Единственное отличие, которое необходимо вынести из философо-филологической перепалки "эйдоса" с "идеей", так это то, что "эйдос" гораздо ближе к предмету, нежели "идея". И если "идея" может, образно говоря, прожить без своего предмета, реального объекта, то "эйдос", к счастью, такой возможностью не обладает. Основной тезис А.Ф. Лосева по этому вопросу состоит в том, что эйдос обладает дифференциальной природой, а идея – природой интегральной. Это вывод "истинного диалектика", а значит, тезис этот, при всей его глубине и прелести, никуда толком не применим. В том и суть диалектики, науки изначальной мудрости, к тому и слова Платона: "Из богов никто не занимается философией и не желает стать мудрым, поскольку боги и так уже мудры; да и вообще тот, кто мудр, к мудрости не стремится". Такова истинная диалектика, проповедником которой и считал себя А.Ф. Лосев, а значит, и не могущая послужить нам основанием для использования ее в качестве основы для образования научного термина.
И вот теперь мы благодаря понятийной дефиниции наконец-то можем приблизиться и к предмету эйдологии. Сначала коротко: эйдос – это несодержательная целостность сущности вещи и ее смысла. Иными словами, это сущность вещи, ее индивидуальность, какая она есть еще до возникновения каких-либо отношений этой вещи с другими вещами, но это еще и смысл вещи, вещь, реализованная как полипотентная возможность, то есть сущность вещи в отношении со всеми иными вещами. Поскольку же единственным возможным способом познания сущности является вхождение с ним в сущностные отношения, то можно говорить, что предмет эйдологии есть вещь нашего психологического опыта, но опыта весьма специфического, точнее, неспецифического вовсе.
Мы уже говорили, что "сущность является нам, овеществляясь" – это две стороны одного процесса. И если "овеществление" – это в большей степени, если так позволительно будет выразиться, предметная (или, шире, вещественная) его сторона, как бы "вещь в вещах", то "явление" – это отношение этой вещи с нами. Это отношение неповторимо, оно естественно, поэтому и эйдос – это всегда что-то живое, подвижное, изменяющееся, и, несмотря на его схожесть у разных людей, он у каждого свой относительно одного, казалось бы, предмета (основания). А.Ф. Лосев даже определяет эйдос через "лик", чем (причем вовсе не акцентируя на этом внимание) подчеркивает его "живость" и одновременно подлинную индивидуальность.
Эйдос описывается принципом третьего: эйдос – это "со-бытие" нас (нашего познающего центра) и центра, являющегося внешним относительно нашего центра. Эйдос благодаря этому исключительно индивидуален. Нечто может быть только "для меня" (каждого из нас в отдельности), поскольку рождается в отношении со мной. Нечто не может быть для меня "не для меня", а "для другого", поскольку это опять же будет чем-то "для другого" – "для меня". А где происходит процесс явления? В отношении со мной, и, таким образом, эйдос оказывается индивидуальным, отражающим процесс явления в соответствии с принципом третьего, где первые две составляющие: овеществляющаяся и являющаяся сущность – первая, вторая – я сам. Эйдос, таким образом, это самое замечательное, самое светлое, красивое, живое, то, что нам по-настоящему должно быть интересно! Эйдос – это целостность нас и мира, и поэтому неспособность жить эйдетически словно бы отлучает нас от самой жизни.
Вне всякого сомнения, значительное число современных мыслителей может быть отнесено именно к этому мировоззренческому типу – не к материализму и не к идеализму, а к эйдологии. К такой системе миропонимания, где главное место занимает не предмет и не отвлеченная от реальной естественной жизни выдуманная абстракция, а отношение предмета и познающего в самом акте познания. Только эйдесизм обоснует возможность истинной индивидуальности, чего не может сделать ни один из прежних "лагерей". Только это миро-знание исходит из того, из чего, собственно, и исходит знание человека, а оно исходит из него самого, а вовсе не из материи, которая вне человека представляется вполне бессмысленной вещью, и не из идеальных конструкций Бога и Абсолюта, которые представляются без человека попросту невозможными.
Дифференциальные определения
Теперь мы определимся с механизмом гносеологического образования всех трех видов вещей – реальных предметов, эйдосов и идеалов (идей).
О первом механизме, правда, мы не будем сильно распространяться, а сосредоточимся на критике возможности наличия "реальных предметов для нас". В онтологии нами рассмотрена онтологическая система сущего, и там мы определили, что собственно реальные предметы и вещи находятся в реальности, которая, к сожалению, непосредственным образом нам недоступна за счет нашего же собственного гносеологического устройства, но которая вместе с тем рождается третьим в отношении нас с сущим как познающего с познаваемым. Здесь мы обратим внимание на то, каковы причины основных ошибок и допущений, которые делает человек (мы имеем в виду материалиста в нашем понимании), полагая, что то, что он видит, и является тем, что есть.
Во-первых, мы воспринимаем вещь через призму нашего способа существования (время, пространство, модальность и интенсивность), вовсе не интересуясь, насколько тем самым мы исчерпали эту вещь своим восприятием. Во-вторых, это, конечно же, барьер, установленный порождаемой нами "плюс-тканью", – этот феномен, казалось бы, при полной его идеалистичности, в значительной степени принадлежит сфере материализма, ведь это прежде всего имена вещей. Создание "плюс-ткани" – это не что иное, как способ привнесения в предмет того, чего он изначально не имеет, короче говоря, этот механизм опять-таки удаляет нас от реальности. Но и это еще, что называется, полбеды. В-третьих, угрожающе выглядит феномен индивидуальной реальности, который безапелляционно и с очевидной отчетливостью накладывает свой отпечаток на реальный предмет, точнее, видоизменяет его. Но в большей степени это уже касается не столько реальных предметов, сколько их имен, ведь именно они способны к идеалистическому росту.
Понять все указанные сложности можно, конечно, и прагматически, но предоставим это право – право провожатого нашего понимания – принципу отношения. В аналитической философии поднятые нами вопросы и трудности рассматриваются с завидным упорством и, надо сказать, подчас весьма успешно. Но все-таки допущений и там хватает. К примеру, предполагается, что есть имена, которые столь сцеплены с предметом, что можно отставить всякие сомнения относительно их возможной диссоциации, и что при произнесении этого заветного имени у всех людей с поражающим единодушием возникнет одинаковое представление.
Для примера такого имени используют слово "лев". За всех, конечно, не скажешь, но ведь многое зависит от контекста. Так, весьма характерными ассоциациями на это слово являются не только вышеуказанный хищник, но и черта характера, один общеизвестный историко-литературный персонаж, знак гороскопа, какие-то моменты из личной жизни и, наконец, на волне различных ассоциаций может всплыть даже образ Ф.Г. Раневской, исполняющей роль тетушки-домработницы в кинофильме "Весна": "Лев – это я…"