Мы можем отказаться от самих себя, чтобы превратиться в "персону" и играть роли, обеспечивая тем самым защиту себя от "агрессивного социума", а можем, напротив, отказаться от себя, чтобы увидеть других, которые также пытаются защититься от социума, видя теперь уже в нас "агрессивное" начало. Разумеется, этот опыт открывает нам новый, особенный взгляд на себя, и в этот момент мы сами становимся другими, настоящими. Но этот опыт становится возможным только в том случае, если рядом присутствует тот "Другой", который демонстрирует нам (фактом своего принятия нас такими, какие мы есть), что он лишен агрессивности, напротив, он желает нас и нуждается в нас, но не прежних, а настоящих – умерших и воскресших.
Методологически важно, что именно философское осмысление психологического опыта подвело Карла Роджерса к подобному пониманию глубинных внутренних противоречий, скрытых в психологии человека. Более того, именно это позволило ему превратить эту "философию", эту теорию в объективную практику помощи, практику содействия личностному росту. Содействовала этому четко выбранная точка обзора, и, поместив ее в человека, Роджерс не сошел с этого пути, выстраивая свою систему последовательно и непротиворечиво. Наконец, методологически важно, что такие исследования – основанные на философском осмыслении психологического опыта, соблюдающие четкость в определении и удержании точки обора – позволяют видеть "живые понятия". Последние же носят не столько закономерный, сколько принципиальный, над-содержательный характер. Они, как принципы, могут служить основой для исследования и понимания любого нового опыта, они позволяют осмыслять совокупный материал опыта, а не только его сектор или какие-то части. По сути это новый инструмент в руках исследователя и практика.
Философия гештальта
Третьим философом от психотерапевтов в нашем случае станет загадочный Фредерик Пёрлз. Почему загадочный? Потому что мы никогда не сможем раз и навсегда понять – что есть Фредерик Пёрлз, каковы его творческие находки и прозрения. Он сам, подобно излюбленному им гештальту, всегда нов и меняется лишь потому, что мы, обращаясь к нему в очередной раз, уже не такие, как прежде, – река та же, но воды другие. Пёрлз и есть – гештальт.
Вынести некое общее заключение о творчестве Фредерика Пёрлза невозможно, его многогранность действительно исключительна. Сейчас мы попытаемся перечислить предшественников Пёрлза в области мысли, чтобы, возможно, показать тем самым самого Пёрлза. Но на самом деле, как бы мы ни старались учесть их всех, их будет в два, а то и в три раза больше. Поскольку, подобно гештальту, фигура какой-то идеи сменяется в сознании Пёрлза фоном, окружающим ее, и этот фон на какое-то время сам становится фигурой. Потом все повторяется, но "воды уже другие".
Кто-то может сказать, что Пёрлз часто отрекался от своих пристрастий и идеалов, что Пёрлз непостоянен даже в своих мировоззренческих концепциях, что уж говорить о теоретических разработках… Мы же предпочитаем считать, что Пёрлз просто слишком хорошо знал, о чем говорит и что делает, – "гештальт". И это главное "живое понятие" его мировоззрения. Итак, сейчас мы посмотрим, как гештальт преломлялся в жизни Пёрлза, на примере его "интеллектуальных предшественников".
Как правильно говорят, представители практически всех ветвей психоанализа в той или иной мере, в том или ином качестве послужили развитию научных представлений Пёрлза. Он и сам достаточно долго был практикующим и даже страстным психоаналитиком, а после так же основательно и прочувствованно расстался с психоаналитической колыбелью. Перлз учился в прямом и переносном смысле у всех – от Фрейда до Райха. В своих работах он делится с читателем мечтой увидеть, как работают Адлер и Юнг.
Впоследствии разрывы Пёрлза с Фрейдом и Райхом были драматичными и тяжелыми переживаниями. По сути, Пёрлз порвал со всеми аналитиками. Вот что он пишет по этому поводу: "Гештальттерапия – не аналитический, а интегративный подход", – короткое и лаконичное прощание в духе Пёрлза.
Но мы обещали, что в соответствии с "живым понятием" гештальта он должен был вернуться к первой "фигуре", то есть, отказавшись от психоаналитического мировоззрения, признать его. Так и произошло, но много позже после разрыва – эта связь была, образно выражаясь, "длинноволновой", и вторая волна шла к Пёрлзу добрую половину жизни. В своей последней, можно без преувеличения сказать, программной работе "Внутри и вне помойного ведра" Пёрлз заводит долгие разговоры с Фрейдом. Будучи автором слов последнего на страницах своего текста, он, беседуя с Фрейдом, говорит с самим собой. Вот чем заканчивается этот диалог и фактически книга:
"Зигмунд Фрейд: Доктор Пёрлз, вы не сказали мне ничего нового".
Воображаемый Фрейд указывает Пёрлзу на одно лишь отличие формулировки и обещает объяснить свой подход также и на языке Пёрлза. Объяснение сделано на примере импотенции, что, в общем-то, само по себе символично.
"Фритц: Я рад, что мы нашли общую оперативную основу. Я действительно восхищен… Вы также создали образец… те многие открытия… которые стали необходимыми инструментами в наших исследованиях".
Здесь мы выпускаем всю содержательную часть этих признаний. Итог очевиден, и суть понятна: "Фритц вернулся!" в родные психоаналитические пенаты. Впрочем, это уже другой Фритц и совершенно иной психоанализ.
Сильнейшее влияние на мировоззрение Пёрлза оказала гештальт-психология, в особенности Курт Гольдштейн, но Пёрлз совсем не гештальтист, как подчас почему-то думают. "Мое отношение к гештальт-психологам было своеобразным, – говорит сам Пёрлз. – Я восторгался многими их работами, особенно ранней статьей Курта Левина. Я не мог согласиться с ними, когда они стали логическими позитивистами. Я не прочел ни одного их руководства, только несколько статей Левина, Вертгеймера, Кохлера… Академические гештальтисты, конечно, никогда не признавали меня. Я, безусловно, не был истинным гештальтистом".
Макс Вертгеймер, Курт Коффки, Вольфганг Келер – они первыми из психологов воплотили в психологической науке идею Платона – "система есть нечто большее, нежели сумма ее частей". Тем самым они создали феномен, как любят говорить, "объективно существующей" системы, а не идеальной системы (имеется в виду система в мысли, в сознании), каковой, например, психология стала у Фрейда. Пёрлз пошел дальше – гештальт-система стала у него настоящим живым организмом, который "хочет". А как иначе объяснить идею "потребности завершения гештальта"?
Этим самым "хочет" Пёрлз совершает, по сути, новый уровневый переход. Если ранее "живое понятие" "человека" со всей его глубиной и индивидуальностью было элементом системы, а "отношения" – взаимодействием элементов этой системы, в результате чего система, несмотря на очевидность ее бытия, могла представляться несколько абстрактной и скорее интегрированной, нежели целостной, то теперь благодаря гештальту система ожила.
Это стало самой практикой гештальтпсихотерапии. Теперь и человек стал открытой системой, и отношения, в которых он пребывает с другими людьми, также начали описываться как открытая система. Получилось и "внутри", и "снаружи", пользуясь всегда острыми образами Пёрлза, "внутри и вне помойного ведра". Таким образом, в гештальттерапии Пёрлза возникает системно-системное отношение, которое дает свои плоды прежде всего во внутренней иерархии отношений каждой из систем в отдельности, и только затем, как эффект последействия, оно реализуется как изменение внешних – межсистемных взаимодействий. Иными словами, благодаря Пёрлзу мы видим в первую очередь систему, а затем то, что произошло в этой системе в результате ее отношений с другими системами.
Теперь путь познания раздваивается: мы имеем возможность, с одной стороны, наблюдать, как изменение в каждой из систем, вступивших во взаимодействие, отразится на отношениях между ними, а с другой стороны – мы, отстранив теперь то (внутри одной из этих систем), что является результатом межсистемного отношения, приходим к истинным отношениям внутри этой системы и можем видеть, что, собственно, она "хочет", чего она имманентно "хочет", то есть совершенно сама по себе.
Разумеется, когда мы, сделав все предварительные методологические оговорки, облачаем познавательный процесс в схему, теория Пёрлза выглядит достаточно просто. И такова на самом деле фигура, которая проявляется на целостном фоне его произведений – книг, статей, семинаров. Но ее – эту фигуру – практически невозможно уловить, не зная того, о чем мы говорили выше, формализуя методологию психологии. Сам Пёрлз попытался, но не смог сформулировать свою теорию. Нет методологии – нет науки.
Точно на таком же этапе "всплывающего" гештальта осталась и его теория личности, идущая из "живого понятия" центра, о котором мы уже говорили, рассказывая про исследования Якоба Морено. "Мне нравится пользоваться и признавать слово "центр", – пишет Фредерик Пёрлз. – Оно – "десятка" мишени, цель. Такая цель, в которую стрела без промаха попадает каждый раз".